Казалось, что город был умерщвлен голодом, разбит, расстрелян, сожжен. Однако, вопреки всем думавшим так, город не умер: численно поредевший на 2 млн. жителей, умерших и эвакуированных, потерявший 0,5 миллиона своих защитников-солдат, он задышал в Пасхальный апрельский месяц 1942 года.

Сочельник, канун Рождества, был в нашей семье всегда двойным празд­ником. В этот день мама всегда ставила для нас детей елку, даже до 1937 г., когда сама покупка елки была под запретом. Елку мама отправля­лась покупать в полной темноте на Сенном рынке. Елку продавали разре­занной на части в мешке, дома ее связывали.

Выкупаю хлеб на 2 дня, отхожу в сторону, чтобы проверить правильность отрезанных талонов и не дату поверить своим глазам: талоны выреза­ны на 1 день, а пайка хлеба у меня в руках двойная. Трудно словами воспроизвести пережитую душевную борьбу — дома лежали, не вставая от слабости, мама и брат — взять для них еще одну пайку в другой бу­лочной — или вернуть талоны, повинуясь долгу совести и правды.

Вся наша семья — родители, старший брат Олег — 15 лет, и я — пере­брались жить в одну комнату из наших 2-х комнат, находившуюся между другими, а потому самую теплую. В январе мы еще более потеснились, убедив жить с нами мамину двоюродную сестру с ее 5-летним сыном, стра­давшим с рождения детским параличом. Тетя жила в доме с центральным отоплением и в ее комнате постоянно держалась минусовая температура.