Отныне нам разрешается общение с австрийцами, посещение кинотеатров и даже увеселительных учреждений. Солдаты получили право на увольнительные в город. Было разрешено проживание семей в Австрии при наличии жилплощади. Никто не поверил в подлинность приказа, хотя он пришел секретной почтой. Командир срочно стал звонить в штаб и докладывать о получении провокационного приказа. Оказалось, что приказ подлинный. Это было что-то подобное революции.

Была еще одна особенность этого моего нового поста. Мне еще предстояло сотрудничать с комендантом связи советской оккупационной зоны и отделом связи Советской Части Межсоюзного совета, преобразованного вскоре в аппарат Верховного Комиссара СССР в Австрии. Я постепенно начинал понимать, какая ноша свалилась на меня. Прежде всего, нужно было освоить кросс, а это значило и всю систему связи Австрии.

Полк связи 27 армии, в которую входила и наша 202 стрелковая дивизия, расположившаяся в военном городке, на окраине Винницы. Видевший немало на своем боевом пути полк теперь, в мирное время, решал новые задачи. Начался переход к мирной жизни, в основе которой лежала учеба и вечная задача армии — подготовка к возможной новой войне. Для офицеров-фронтовиков эти новые задачи часто оказывались нелегкими.

Напрасно я искал взглядом руины домов, какие-нибудь признаки жизни. Я почувствовал потрясение от увиденного. Но нужно было идти на ту сторону, выхода не было, нужно было форсировать реку. Я выломал шест и, чудом не провалившись под лед, добрался до другого берега и вышел за мостом на насыпь трамвайной линии. Ни шпал, ни рельсов не осталось на насыпи. Вокруг не было не только деревьев, но даже кустов.

Это был первый город, в котором продолжалась жизнь. Чистенькие улицы, толпы людей, приветствующих нас, работающие магазины представляли сказочное зрелище. Этот город показался нам оазисом в пустыне, обещая, наконец, долгий и приятный отдых после долгого, изнурительного пути. Навстречу по шоссе двигались какие-то солдаты в шляпах. Это были канадцы.

Здесь действуют свои правила, не подчиняющиеся законам морали. А наибольшей ценностью здесь является такое ненаучное понятие, как везение. Я благодарил судьбу, что сноп осколков прошел у меня между ног. Если бы он прошел чуть выше, я бы остался на том злосчастном поле вместе с теми, кому не повезло.

Наступление назначалось на утро. Утром началась мощная артподготовка. Сразу из батальонов комбаты стали докладывать, что кто-то бьет по своим. Начальник штаба безрезультатно пытался найти того, кто стреляет, но когда стреляют целыми дивизионами, да еще с ними нет связи, найти виновника быстро нельзя.

Пролетел немецкий самолет, начали падать листовки. Один солдат поднял листовку. Я увидел, что на ней написано “Пропуск в плен”. Тут же комбат закричал на солдата и выхватил листовку. Мне показалось, что он не выбросил ее, а незаметно положил в карман. Теперь я уже смотрел на него с подозрением. Он говорил, что нужно остановиться и собирать батальон, выкопать блиндаж. А я не понимал, где тут можно собирать батальон.

Красивая женщина, соленые анекдоты накалили стариков, и когда пришло время всем уснуть, самый смелый из них пополз к капитану. Послышался удар и прозвучал голос капитана: “Следующий получит пулю в бок!” Раздался общий смех так, как все не спали. Этот эпизод больше никогда не повторялся и не упоминался, а наше уважение к капитану возросло.

Возвратившись в лагерь, мы увидели огромнейший костер. Казалось, горела сама тайга. Оказалось, что нашлись из числа курсантов умельцы, которые начали борьбу за выживание. Они валили деревья, складывали стволы рядом и друг на друга. Деревья были очень толстые, и костер получился, как хороший пожар. Вокруг него уже стояли, сидели все, кто возвратился с занятий.

Я думал, что мне 17 лет, и я первым покидаю родной дом, в котором прошло мое детство, и с которым было связано так много хорошего, незабываемого. Я думал, что отцу уже за 40, но и его могут призвать, Если это случится, мать и сестра останутся одни. Как они будут жить? Ведь Люде еще только 14, а мать не имеет никакой профессии.