Азарт охотника

24 августа 1940 г. стало одним из наиболее ус­пешных дней для парней из дневной истребитель­ной авиации и для меня лично. Ночью сер­жант Уилсден и я добились нашей первой побе­ды.

С первых ночных часов над районом Хамбера была большая активность, и уже вскоре звено «В» получило приказ вылететь к нашим линиям патрулирования. Ночь была темная, на небе — ни облачка. Я патрулировал взад и вперед над сво­им районом на высоте 3000 м, наблюдая далеко на севере действия зенитной артиллерии и про­жекторов. Внезапно я почувствовал, как кто-то стучит мне по плечу, и от неожиданности едва не выпрыгнул из самолета. Уилсден, собственной персоной, выкарабкался из своей турели и про­полз через внутренности самолета, чтобы прокри­чать мне в ухо: «Хотите бутылку пива и сандвич?» Это было настолько неожиданно, что я согнулся от смеха. Приняв предложение, я по-дружески стукнул его и приказал вернуться обратно в свою турель. Я получал удовольствие от пива, несмот­ря на тот факт, что подобные напитки были стро­го запрещены в самолетах.

Я продолжал по радио запрашивать дежурно­го офицера оперативного центра сектора ПВО, есть ли для меня какая-нибудь работа. Наконец, он ответил положительно и направил меня к про­жекторам, лучи которых были в нескольких ки­лометрах впереди. Прибавив газу, мы направились туда, и внезапно в дальнем луче я смог различить самолет, который казался мотыльком, летящим в ярком свете. Волнение в нашем «блепхейме» те­перь достигло пика, я перевел кольцевой прицел в положение для стрельбы и дал короткую, прогревочную, очередь из своих пулеметов. Так как Уилсдеи в хвостовой турели не имел хорошего обзора вперед, я быстро сообщил ему о том, что увидел в лучах прожекторов, и услышал, что он выпустил пробную очередь из своего единственно­го пулемета «виккерс».

Казалось, прошла вечность, пока мы сократили дистанцию, но на самом деле это заняло лишь не­сколько минут. Мало того что я был возбужден, так еще и открыл огонь со слишком большого расстоя­ния и, что непростительно, даже не идентифицировав самолет. Мои трассеры показали, что я слиш­ком далеко, так что я продолжал приближаться, но уже более спокойно. Теперь я опознал самолет, двухмоторный бомбардировщик «дорнье». Другие прожектора метались в небе вокруг нас и, сокра­щая дистанцию, я заметил короткий отблеск от «харрикейна», пролетевшего через луч прожектора. Он был выше меня, и внезапно я услышал гро­хочущий позади пулемет Уилсдена. Я понял, что он по ошибке стреляет в «харрикейн», поскольку «дорнье» все еще находился впереди нас. Я за­кричал по внутренней связи, чтобы он прекратил огонь, но было слишком поздно, поскольку в свете прожекторов я смог увидеть, что за «харрикейном» потянулся шлейф, похожий на вытекающий из дви­гателя гликоль. Тогда я ничего не сказал Уилсдену, так как знал, что это будет мучить его.

Кроме того, я не был уверен в том, что это следствие его огня, ведь, возможно, «харрикейн» был подбит огнем нашей зенитной артиллерии, которая стреляла плотно и быстро. К этому моменту я уже оказался в пределах досягаемости «дорнье», прожекторы которого все еще усердно освещали нас, но, к сожалению, скорость сближения была настолько большой, что у меня хватило времени лишь для очень короткой очереди, пока я безуспешно пытал­ся сбросить скорость. Однако я увидел появившийся дым и искры при попаданиях в него моих пуль. Поскольку я не мог держаться более позади, я постепенно приблизился к нему с его пра­вого борта, настолько близко, насколько возможно, чтобы Уилсден мог развернуть свой пулемет. Это позволило ему дать очередь по наиболее уязвимо­му месту врага, по кабине. Немецкие бортстрел­ки, должно быть, были ослеплены или ранены, по­скольку не последовало ответного огня, когда мы медленно пролетали мимо. Уилсден выпускал длин­ные очереди из своего пулемета. Я увидел пламя и в тот же самый миг услышал, как Уилсден радост­но закричал:

— Я сделал его!

«Дорнье» медленно завалился на левое кры­ло и перешел в пикирование, которое станови­лось все отвеснее, когда он приближался к зем­ле с огненным шлейфом позади. Мы летали по кругу, ожидая его падения, а затем с ликовани­ем повернули на базу, крича по радио о нашем успехе на командный пункт сектора и каждому, кто мог это слышать. На обратном пути мое воз­буждение улеглось, поскольку у меня было вре­мя, чтобы задуматься о «харрикейне». Я надеял­ся и молился о том, что его пилот не пострадал, боясь и подумать, что он мог быть поражен на­шим огнем.

Наконец, мы сделали круг над тускло освещен­ной полосой и приземлились. Каждый на аэродро­ме слышал о нашей удаче, поскольку уже позвонили из штаба сектора. Мы выбрались из самолета и были засыпаны поздравлениями. Когда похлопывания по спине закончились, офицер разведки принял у нас сообщение о победе и подробное боевое донесение. Я рассказал ему об инциденте с «харрикейном», и Чарльз Уиддоус, который также слушал наш доклад, отправил в штаб сектора запрос с просьбой выяснить, «харрикейны» какой эскадрилья летали этой ночью и все ли благополучно вернулись. Ему ответили, что пи­лот одного «харрикейна» сообщил, что был подбит собственной зенитной артиллерией и выпрыгнул на парашюте, но не пострадал. Главное, что он остал­ся жив. Уилсден и я теперь по праву считали нашу победу безоговорочной. Но мы узнали, что зенитчи­ки в районе Хамбера также заявили о сбитом «дорнье», и, поскольку на землю упал только один самолет, между армией и авиацией возник спор от­носительно того, кому отдать победу. Согласно мне­нию нашего офицера разведки, с точки зрения мо­рали победа была нужна армии, чтобы вдохновить артиллеристов на еще большие усилия. Я был слег­ка обижен таким отношением, поскольку думал, что если кто и нуждался такой прививке, так это 29-я эскадрилья, которая до настоящего времени мало участвовала в боях. В конечном счете, вопрос был улажен по-дружески, и победу отдали нам. После первого поединка я понял, что хочу снова участвовать в бою. Меня охватил азарт охотника.

Источник: Брехэм Джон. Быстрый взлет. Королевские ВВС против люфтваффе. пер. с англ. М.В. Зефирова. М.: ЗАО Центрполиграф, 2005 г. с. 66-69.