Письма военных лет

Дикий ветер мечется во мраке, Пыль морозная острей ножа… В ожиданьи штыковой атаки Я лежу у стенки блиндажа. Ты не раз взгрустнешь, в разлуке плача, Ты все ждешь с полей войны бойца. Вот опять перед атакою горячей Перебрал всю жизнь я до конца.

Во многих письмах, даже «треугольниках», скреплен­ных мякишем хлеба, пересылались вложения — крупные денежные купюры — по 30 или 50 рублей. Мы читали такие письма более внимательно и, если в них не было ссылки на пересылаемые деньги, изымали. За день таких бумажек набиралось много.

1942,3 апреля. Я уже писал тебе о том, чтоб ты меня ждала, но не жди скоро. До конца войны далеко, и я, конечно, скоро не вернусь. К войне настолько привык, что удивлять бомбежками, артогнем, минометным и пулеметным огнем она уже перестала.

Снова мне придется написать несколько строк, чтобы так или иначе закончить этот дневник. С тех пор как сделана последняя запись, прошло много времени и произошло немало событий. Автор этого дневника не попал снова в бой, так как 26 февраля 1942 г., возвращаясь из разведки, попал под бомбежку и был ранен в ногу.

Я часто смотрю в твою сторону — на запад. Ты, папа, Ленинград... По всему и по всем так стосковалось сердце. Но ты не волнуйся за меня и не беспокойся — к этой тоске могли быть прибавлены многие другие муки — я это понимаю, и я справлюсь.

Живем в лесу, в шалашах из еловых веток, жаримся возле костров. За последнюю неделю ваша Наталка так закоптилась, что стала похожа на цыганку. Даже был такой случай: после того как я умылась основательно теплой водой, один командир сказал: «Да вы, оказывается, светлая, а я считал вас брюнеткой». Вот какие дела!

Письма я тебе пишу плохие: некогда, устал и маленько огрубел. Ты меня простишь за это. От меня ты сейчас не получаешь писем, т. к. я с 4 по 22 или 23 тебе не писал. При подобных промежутках не волнуйся. Если нет писем, это еще ничего. Я уже писал тебе, что если что-либо случится, тебя в неведении держать не будут. Я в дивизии старожил, каких...

Идти вместе в бой, вместе бить подлых гадов - фашистов, вместе победить - это самое лучшее, что можем мы желать. И так будет. Может быть, мы не будем стоять рядом плечом к плечу, но все-таки мы будем в одном ряду, ибо нас породнила война, породнило единство мысли и цепи. И где бы мы ни были, мы будем стремиться к одному - к победе.

Наш Новый год материально мы не можем отметить. Все идет, как всегда. Хотелось бы получить от тебя письмо, но по­чта наша за нами не поспевает, и писем я не имел уже более недели. Все, что я пишу тебе, не имеет строгой последователь­ности. Происходит это по ряду причин: темно, тесно, холодновато, я устал и пишу урывками.

12 декабря 1941 г. Дорогая Лидочка! Случайно узнала твой адрес и вот пишу. Как ты живешь? Как настроение? Я живу хорошо, настроение отличное. Очень хочется узнать что-нибудь о наших ребятах. Не пишет ли тебе кто-нибудь? Если пишет, то напиши мне, что и о ком ты знаешь.

3 декабря 1941 г. Думал вот-вот от тебя пойдут письма, как вдруг известие: «немцам сдан Тихвин». Опять преграда. На днях я потерял своего чудного шофера, с которым проез­дил около 3 месяцев: есть много оснований предполагать, что он погиб вместе с машиной. Жаль безумно, прекрасный был парень.

1941, 18 октября. Еще и еще раз перечитываю твои письма. По не­которым письмам вижу, что ты держишься молодцом, но на не­которых видны следы твоих слез. Не надо убиваться, милая. Помни, что сейчас страдают миллионы, и мы с тобой далеко не самые несчастные.

Ввиду того, что письма идут недели по три, полу­чается какое-то странное от них впечатление. Получаю от тебя письма, писанные тогда, когда я был еще в тылу, а вот уже ме­сяц, как мы на передовых. Как много, кажется, прошло времени с тех пор.

Письма от тебя еще не получил, но получил теле­грамму. В Ленинграде, хотя я там не был после вашего отъезда, все по-прежнему: фашисты до него не долетают и, ве­роятно, не долетят. В моем положении все по-прежнему. Целые дни стреляю, пока на стрельбище. Сегодня стрелял из 5 видов оружия.

Первые письма друг другу наши будущие папа и мама нача­ли писать еще в мирное время, в 1933 году. Тогда они оба только что закончили первый курс Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена, где учились на факультете языка и литературы.

Дорогая Валя! Опишу Вам, как мы жили это время. Летом 1941 г. мы жили на даче в Вырицах. Я только что защитил диссертацию. У нас были деньги, и я предполагал хорошенько отдохнуть. Ездил раз в неделю в город, а остальное время проводил, купаясь в Оредежи. Дача у нас была отличная. Об объявлении войны я узнал на пляже на берегу Оредежи. Сразу...

Я жив и здоров. Мы привычные ко всяким положениям и не жалуемся на условия. Особо много расписывать не буду, т.к. нет времени, мы сейчас переезжаем на другую позицию, километра за 4 вправо, т.к. на старых двух стрелять уже невозможно, немцы здорово нас нащупали минометами и дальнобойной артиллерией.

С приветом и тысячей наилучших пожеланий в нашей суровой солдатской жизни. Недавно получил письмо от матери, где она писала о Вас, что получила Ваше письмо. Мать прислала адрес, я как раз лежал в лазарете своего полка и от излишка времени и скуки решил переброситься парочкой слов в несколько страниц. Лежу я здесь с детской болезнью малярией, свойственной мне по этой болотисто-лесистой...

Вниманию читателя предлагаются фронтовые письма лейтенанта Бориса Наумовича Кобца, адресованные родным в 1941 году. Борис Наумович окончил Харьковское артиллерийское училище, воевал и погиб в 1941 под Черновцами, похоронен в братской могиле. Обстоятельства его гибели неизвестны.