На суше

Пусть мы сейчас не в строю, пусть мы жалкие, затравленные зайцы-окруженцы, судьба которых может зависеть от какого-нибудь бдительного немецкого кашевара, но мы чувствуем, что не все потеряно и мы еще поговорим языком оружия с проклятыми фрицами. Даже если мы и погибнем, то за нас отомстят этим «завоевателям». И еще мечты ... а вдруг есть способ...

11 марта 1943 года мне перебили левую стопу, потери были большие, эвакуировать в светлое время было трудно, невозможно было формировать санитарные эшелоны. В пути нас начали бомбить, под Бологое погибли несколько десятков раненых. Медицинские работники поезда рисковали собой, чтобы спасти раненых, невзирая на смертельную опасность.

Один красноармеец, уцелевший в этих боях, говорит, что все равно домой не вернуться – убьют, так хоть доброй водицы напоследок попить. Берет котелок и идет к колодцу. Немцы бьют из пулемета разрывными пулями, которые в плетне рвутся, не причиняя бойцу вреда. Он набирает воды, наполняет котелок и возвращается под сопровождение дымков в плетне от...

К лету 1943 года мы оставались крепкой и полностью обстрелянной частью. В ней соблюдались все уставные требования, дисциплина была достаточно высокой. Но без «командирского окрика». В минуты трудные, а их было немало, я говорил так: «Ребята, понимаю, что вы устали. И я тоже устал. И дело вроде предстоит невозможное. Но я вас прошу. Очень прошу....

С начала мая жизнь моя целиком стала оседлой: меня назначили штабным телефонистом, и я, по очереди с напарником, дежурил у телефона в отдельной комнате. Реально свободного времени было хоть отбавляй, и я записался в библиотеку, которая – опять везение! – находилась всего лишь на другой стороне нашей улицы.

Любопытно было бы посмотреть со стороны на нас – новичков, несмысленышей: находясь в окопах, мы исправно кланялись пролетавшим снарядам. Заслышав стремительно приближающееся характерное жужжание, мы инстинктивно приседали, прятали свои головы за бруствером, забыв школьную истину о разнице скорости звука и скорости снаряда.

В те годы мы не могли на равных сражаться с немцами. Их танки были лучше: пушки большего калибра, толстая лобовая броня, отличная оптика наведения. Экипаж состоял из пяти человек, при этом командир, в отличие от нашего, лишь отдавал приказы и наблюдал за боем. У нас, правда, была более маневренная бронетехника, но скажу откровенно: поначалу ...

После Новохоперска путь наш лежал прямехонько на Москву, где, как нам объявили, будет баня и где мы простоим полных два дня. Тут и зародилась мысль непременно побывать дома. Я был единственным москвичом в вагоне. И поскольку конкуренции у меня не было, я не делал тайны из своего замысла, а с собой решил взять Зигмунда и одного сержанта-сибиряка: оба никогда не видали Москвы.

Наши войска вели упорные бои с противником на Центральном фронте, которым командовал генерал армии К.К. Рокоссовский. Я в это время был командиром взвода разведчиков. Как-то раз вызывает меня начальник дивизионной разведки и говорит: — Есть ответственное задание, согласованное с командиром твоего полка. В деревне Ольховка, что в пятнадцати километрах от передовой, расположилась большая группа...

Мои воспоминания об армейских годах совершенно особые: они нисколько не годятся для юбилейных дат, не содержат свидетельств о грандиозных событиях, о доблестных подвигах и вообще находятся как бы на периферии давно минувшей грозной войны. В первую очередь это объясняется тем, что призванный в армию восемнадцатилетним юношей осенью 1940 года, я целых три...

Вся военная премудрость, закалка воли и духа, воспитание чувства ответственности за жизни десятков и сотен солдат – за шесть месяцев вместо двух, а то и трех лет в мирное время. Педагогическая система проста: «на выживание» - шинели «в скатках» и в ведро и в дождь. Постоянная изнурительная учеба и работа...

Первое время казалось, что немцы прочешут болото. Тогда один выход – броситься на первого попавшегося и душить его в надежде, что другой немец тебя подстрелит... Но в тот период успехов немцы были «господами» и без особой нужды в болота не лазили. Правда, через пару часов по нему стали постреливать из автоматов, бросили даже несколько мин, но это...

Рассвело, и солнце из-за леса поднимается, а по улице деревенской по траве роса. И ничего вроде не случилось в природе – обыкновенное утро, как вчера было. А что-то все-таки огромное и страшное происходит... Что такое война? Как ее понимать, куда бежать? Ведь, кроме того немца в самолете с крестами, мы ничего страшного еще и не видали.

В начале апреля 1943 года наша дивизия заняла оборону на рубеже населенных пунктов Алексеевна - Верхнее - Столбецкое. Этот рубеж находился на правом флан­ге 48-й армии Центрального фронта на Курской дуге. В течение трех месяцев совершенствовали оборону, вгрызались, что называется, в землю, рыли траншеи, противотанковые рвы устанавливали инженерные заграждения.

Подготовил данные, предал на батарею, вышел из землянки, скомандовал: «Огонь!». С передовой мне передают: «Выстрел!», и тут же в непосредственной близости от меня – разрыв. Подумал: «Вот фриц, не дал понаблюдать, где мой разрыв!». Снова скомандовал: «Огонь!», и сразу же разрыв. Мелькнула мысль, не мой ли это снаряд? Скомандовал зарядить и доложить,...

Трудно и страшно было под не пре­кращавшейся бомбежкой пробираться к пы­лающему грузовику, у которого в любой миг мог взорваться бензобак! Я вскочил в ка­бину, запустил двигатель и на бешеном газу задним ходом отогнал машину на безопасное расстояние. Затем кинулся к другой, над тентом которой уже плясали языки пламени. Поднятые по тревоге товарищи...

Это был часто применявшийся в тот период прием – сбрасывать в тыл отходящих войск группы или даже одиночных парашютистов-автоматчиков-ракетчиков. Сидит такая сволочь где-то в яме и время от времени пускает ракету или дает очередь из автомата. Действует все это угнетающе, кажется, что немцы всюду, что ты в плотном окружении. Правда, к тому времени...

Первый бой произошел под Оршей. Танки наши прорвались вперед. А немец, видимо, с фланга ударил по нам. Возле села Староселье. Едва успели мы с Иваном окопаться, чешет танк, к нам бортом. Я подпустил его метров на двести пятьдесят – ударил! Вижу: вспышка! Значит, попал, но он движется... Ударил еще и еще! Поджег.

Если бы мы приняли бой в Дубровке, состоящей из деревянных крестьянских домов, без всяких укреплений, и на нас бы обрушился такой же огонь, как и на Муравьи, мы бы все погибли, а противник почти безнаказанно захватил бы и Муравьи и все последующие деревянные деревеньки. И таким образом выполнил бы свою задачу – расширить плацдарм до озера Ильмень....

Снова и снова переживал тяжелое время окружения, в котором не был виновен, а лишь являлся «стрелочником», отвечавшим за просчеты, тупоумие, самоуверенность в непогрешимости других... Снова и снова был окружен людьми, многие из которых даже борьбу за жизнь во имя победы над врагами ставили мне в вину....