На суше

Как только мы поняли, что будем форсировать Днепр, стало жутко, потому что предстояло не просто умирать, а тонуть, а это большая разница. Вся рота стали как покойники, и я перед ротой выступил с речью. Причем я не помню, что я говорил. Говорил какие-то обычные слова, но я не слова говорил, я себя уговаривал не бояться. А уговаривал я себя, помня свою...

Письма с фронта были бодрыми, и не хотелось верить, что произошло самое худшее, когда их не стало. Отец погиб в октябре 1941 г. в печально знаменитом «вяземском котле». Так я впервые непосредственно ощутил войну.

14 марта я получил от отца письмо, в котором он писал, что немцы забирают Остраву. Должен сказать, что семьи моих друзей и моя семья были отрицательно настроены по отношению к гитлеровской власти. В тот вечер мы с друзьями вышли на главную площадь, пели чешский гимн и выкрикивали лозунги против Германии.

Вскоре явились гестаповцы в своей чёрной форме с автоматами. Мама встретила их у двери, показала им свою комнату, а когда они вышли, она еще некоторое время в коридоре кокетничала с ними, шутила и нарочно громко болтала. Как только беглецы услышали, что немцы от нас вышли, они отодвинули шкаф, открыли дверь и протиснулись в нашу комнату.

Утром со станции Михайловская отправил домой открытку — первое и самое короткое свое послание с дороги длиной в два года: «Еду хоро­шо». В чем-то это было правдой. Но, как говорят, еще не всей правдой. Я просто не стал добавлять, что уже почувствовал дыхание войны. Осо­бенно в Бахмаче.

Настала очередь моему танку. Вдруг что-то чуть-чуть кольнуло в руку. Боли нет никакой. Потом посмотрел – беда! Особенно потом уже, когда из танка вылезал, двигался, и когда кость об кость тиранёт – это такая боль, что не дай Бог! Короче говоря, в госпитале потерял сознание – много крови потерял.

Рассказать о Великой Отечественной войне в короткой заметке не берусь, да и невозможно это сделать. Коснусь лишь тех дней и событий, в которых принимал участие. Речь пойдет о первом периоде войны — времени суровых испытаний, когда страна вела тяжелейшие оборонительные бои.

Медальон был из пластмассы и завинчивался, чтобы внутрь не проникла вода. Такую коробочку выдали и мне. В ней лежал свернутый в трубочку кусок пергамента с надписью: "Никулин Ю. В. Год рождения 1921. Место жительства: Москва, Токмаков переулок, д. 15, кв. 1, группа крови 2-я".

Нормандская операция, или операция «Оверлорд» — крупнейшая стратегическая десантная операция союзников по высадке войск в Нормандии (Франция), начавшаяся рано утром 6 июня 1944 года. Переломные сражения в борьбе с нацистской армией Германии проходили на территории Советского Союза.

Сам Чередников действует действительно с умом. Раз, когда ему приказали взять «языка», он ушел на левый фланг обороны своей части, где разведчики никогда не ходили, так как местность была здесь ровная и голая, и немцы, как рассчитал Николай Ильич, должны быть тут менее осторожными.

Получилось, что письмо моего отца к Андрею Белому спасло меня. Если бы не оно, я бы не познакомился с сестрой поэта, не простоял бы так долго возле её дома в глубине двора, а ведь из-за этого я и оказался в конце прицепа, а если бы попал в середину – оттуда уже не выскочишь.

Подбор и воспитание людей в разведке, как ни в каком другом деле, имеет решающее значение. Разведка — это искусство, на которое способны да­леко не все люди, и в то же время это такое дело, которое может увлечь. Разведчиков са­мозабвенно влюбленных в свою профессию очень много, а при умелом воспитании их может быть еще больше.

Мы носили патроны в заплечном мешке по полведра. Что там этот небольшой патронташ. Это не та война. Но все берут и я взял... Раскрываю его, и там такими большими буквами штамп с датой выделки: «24 октября, 1914 год». А я родился тоже в 1914 году, тоже 24, но только в декабре.

Как снять часового, если командир выбыл? Вспоминаю устав строевой службы – можно снять со знаменем части. Спрашиваю писаря: «У нас знамя есть?» – «Лежит где-то на печке». Достали знамя, стряхнули паутину. Но к знамени полагаются ассистенты! Командую писарю: «Бери автомат, захвати у крыльца часового – и за мной».

Мы утром брали хлеб на две карточки, днем еще на две, а вечером на остальные; утерпеть, чтобы сразу же не съесть полученный хлеб, было невозможно. Правда, была еще одна «отдушина» – в столовой в Сельхозинституте на студента полагалась тарелка «баланды»; а так как в институт мало кто ходил, то вечером можно было взять сколько угодно порций (кажется, по...

Вдруг около меня ста­ли взрываться пули. Присмо­тревшись, увидел через овраг движущуюся длинную колон­ну фашистских войск. Нем­цы заметили меня и открыли огонь. Я падал на снег, полз по-пластунски, поднимался и сно­ва бежал. И все-таки одна пуля попала мне в ногу.

Беспощадная статистика времени: мои ровесники, десятиклассники выпуска 1941 года на фронте погибали чаще всех. Наши семнадцатилетние жизни война поглощала особенно охотно, так и не позволив узнать и почувствовать всё счастье возраста. Мне надо было выжить, и войну я вспоминаю, несмотря на весь её ад, самым прекрасным временем в своей судьбе.

Переговоры велись по кодовым таблицам, коды постоянно менялись, часто составлялись неудачно, и получалось, например, что 54 (пять точек, четыре точки и тире) означало «Иду на вынужденную посадку», а 55 (пять точек, пять точек) – «Отбомбился по цели». А стрелок-радист бомбардировщика из-за холода и тесноты вполне мог затянуть точку или наоборот,...

Командуя госпитальным взводом, он неоднократно, порой в нарушение правил, бывал на передовой. В дни тяжёлых боёв исполнял обязанности не только терапевта, но и хирурга. И кто, как не врач Мартиросян, больше всех видел смерть, кровь, боль?! Но он никогда об этом не рассказывал.

Но первого убитого при мне человека невозможно забыть. Мы сидели на огневой позиции и ели из котелков. Вдруг рядом с нашим орудием разорвался снаряд, и заряжающему осколком срезало голову. Сидит человек с ложкой в руках, пар идет из котелка, а верхняя часть головы срезана, как бритвой, начисто.