Женщины на войне

Всю войну трудно описать, но в памяти остались отдельные моменты и эпизоды. У каждого своя правда войны. Страх и тяжелый повседневный быт изнуряли солдат, особенно страдали девушки от такого невыносимого фронтового быта. Не проходило ни одного дня чтобы солдат не проявил личный свой подвиг в повседневной схватке с врагом, находясь на переднем крае.

Маленькие комнаты старого приемного покоя и прилегающие к ним длинные коридоры забиты ране­ными. Они сидели на стульях и подоконниках, просто на полу, лежали на носилках и деревянных топчанах. В клубах густого махорочного дыма едва пробивался свет маскировочных ламп. Тяжкий запах неперевязанных гнойных ран и испарений давно немытых человеческих тел мешался с запахом свежего белого...

Без связи никто не обойдется, и все зависит от точной передачи связиста. Связист обязан связь держать своими нервами. Нас, девушек, учили этому в войну. И мы смогли все это выдержать, вынести и стать даже «Отличными связистами!» А было так нелегко себя держать, чтобы не сорваться, не нагрубить, когда принимаешь: «Дай связь!», «Держи связь!». Ох, донесения, донесения! От которых, казалось,...

Когда я впервые увидела Степана Андреевича, он уже не был лежачим больным, мог потихонечку передвигаться, но из палаты еще не выходил, и однажды меня попросили принести для него книги. Когда задала ему вопрос, какую книжку принести почитать, он ответил: - Шекспира. В библиотеке Шекспира не было, но у меня была своя книга, огромной толщины, в сером переплете, которую я, представляете,...

Женя стала замечательным штурманом полка. Штурманы признавали ее авторитет, уважали, любили и выполняли все указания безоговорочно. Как штурману полка ей не полагалось много летать. Но Женя не могла не летать. Почти все молодые летчики свой первый боевой вылет совершили с Женей Рудневой.

Присяга присягой, уставы уставами, а у нас еще и свое понятие о чести и достоинстве члена коллектива существовало. Это прежде всего — никакого нытья в работе. Перед трудностями не стонать, А слезам теперь, во время войны, не только Москва не верит... Хороший свод правил и требований был. Жестковатый, может быть, но по тем временам самый подходящий. Ведь трудности день ото дня росли.

Во время стоянки поезда была сильная бомбежка. Я выливала утку за раненым, дверь вагона была открыта. От одного бомбового удара взрывной волной меня выбросило из вагона и я потеряла сознание. Получила контузию головы и позвоночника. Очнулась от криков раненых, доползла до вагона, сделала себе укол морфия, чтобы снять невыносимую боль.

Сначала ей дали машину ЗИС, которая должна была подъезжать к самолёту задним ходом. Но Лида боялась нечаянно повредить самолёт и попросила дать ей полуторку. Полуторки подъезжали к самолёту бортом параллельно. Потом Лида возила лётчиков в дом отдыха и на обеды. Но эта обязанность ей совсем не пришлась по нраву...

Участвовала во всех без исключения операциях полка. Но больше всего в памяти остались события сражений под Нарвой. Шел 1944 год. Мартовской ночью разведчики получили приказ пробраться к деревне, занятой немцами, и взять «языка».

Наблюдая за вражескими позициями, обнаружила пулеметчика. Прицелилась и выстрелила. Попала или нет, неизвестно. Но когда вернулась в подразделение, то все уже знали, что я уничтожила врага. Все радовались, спешили ко мне с поздравлениями. А я плакала, потому что пришлось убить человека...

Бывало, сидишь в окопе и вдруг слышишь: «Сестра! Сестричка-а-а!» А вокруг все взрывается, горит, пули и осколки свистят. Вдавишься в землю и думаешь: «Все! Больше не могу!» А через секунду уже несешься навстречу людским болям и страданиям. Так что, думаю, храбрый да смелый не тот, который не боится, а кто умеет подавлять страх.

В один из дней приключилась беда. Группа раненых оказалась блокированной в подвале. Никто из медсанвзвода не мог пробраться в этот злосчастный подвал – простреливался буквально каждый сантиметр. Даже выглянуть из окон было невозможно. А в подвале раненые, нуждающиеся в экстренной хирургической помощи. Положение становилось катастрофичным, нервное напряжение военных медиков «зашкаливало»...

Сорок глаз смотрят на меня с надеждой и состраданием. Они понимают, что мне опять надо будет возвращаться в кромешный ад, за новой партией раненых. Понимают и то, что я приняла на себя тяжелейшую ответственность - любой ценой, даже ценой собственной жизни, проявлять милосердие и оказывать помощь страждущим.

Начался призыв тех, кто родился по 1923 год включительно. Я тоже пошла в военкомат, но военком меня выгнал, потому что я не подходила по возрасту — была на год младше. Путевку на фронт я получила, можно сказать, по знакомству: моя подруга, которая работала в исполкоме, приписала мне в документах лишний год. И в мае 42-го я ушла на фронт.

Нас, девчонок-радисток, было трое. Остальные мужчины: связисты, катушечники. Наша задача наладить самое главное — связь, без связи конец. Сколько в живых из нас осталось не могу сказать, ночью нас разбросали по всему фронту, но думаю, что немного. Потери у нас были очень большие. Меня вот Господь сохранил…»

Никаких сменных врачей, сестер, санитарок не было. Нервная система не выдерживала перегрузок от увиденного, от смертей, крови. Усталость в самом прямом смысле валила с ног. О сне мечтали, как о дорогом подарке. Но работали без ворчания и понукания - столько, сколько нужно. Ибо знали одно: мы нужны раненым, которые погибнут без нашей помощи.

Зима лютая, морозная. Спим в шалаше, покрытом еловым лапником. Костер разводить нельзя - отличная мишень для врага. Причесаться, умыться - исключено. От потертостей жутко болят ноги. От холода немеют руки. Единственный обогрев - во время обработки раненых: в палатке круглосуточно топится небольшая железная печурка.

Судьба не обошла меня стороной: встретился хороший и смелый разведчик, и мы сильно полюбили друг друга. После войны поженились. И вот уже 54 года живем вместе счастливо и неразлучно. Любим и поддерживаем друг друга. Чего от всей души желаем всем молодым россиянам!

Я думала, что сойду с ума: мой первый лучший школьный друг и жених лейтенант Евгений Иванович Домерацкий горел в танке, а я не могла ему ничем помочь. С тех пор я не могу видеть танки и не езжу на встречу ветеранов в Прохоровку. С годами все чаще вспоминаю бои, кровь и гибель моего друга. Боль не проходит до сих пор!

После неоднократных просьб командование пошло мне навстречу. И вот я уже с автоматом на плече, вместе с ребятами-разведчиками, иду на задание. Одновременно стараюсь учиться у них хватке, выдержке и терпению, особенно в экстремальных условиях, когда нет сил, а задание выполнить надо во что бы то ни стало. К концу боев на той Огненной дуге соленый пот и солнце сделали мою гимнастерку почти...