Действенное сопротивление нацизму

Когда Гитлер напал на Советский Союз, Александр был в походе в Альпах с друзьями – известием этим он был раздавлен. Всем своим существом он отрицал большевизм, но воспринял это нападение как нападение на Россию. Летом 1941 года студентам медицины было разрешено выбрать в своем военном округе место для медицинской практики. Александр и друг его Ханс Шолль выбрали больницу Харлахинг. Она находилась недалеко от дома Шморелей на юге Мюнхена – и по стечению обстоятельств она ныне ближайшая к русскому храму в Мюнхене. Всю вторую половину 1941 года Александр и Ханс служили санитарами, проводя свободное время (которого было достаточно) в уединенных беседах, активно занимаясь искусством. Еще один месяц практики последовал под Ландсбергом в деревне Хольцхаузен, в результате чего Александру Шморелю было дано свидетельство о том, что он «старателен, поведение отличное, годен работать врачом».

В общении двух друзей, идущих параллельным путем обучения, стали развиваться мысли о деятельной ответственности за судьбы своих народов, поиски дальнейшего осмысления. Александру уже во Франции бросилось в глаза жестокое обращение нацистов с населением, теперь же до друзей стали доходить обрывочные сведения о преступном отношении нацистов к населению занятых на востоке областей, о начавшемся уничтожении евреев. Через некоторое время, когда Александр и Ханс решились активно выступить против национал-социалистического режима, эта тема была особо поднята в листовке «Белой Розы».

Решению выступить активно предшествовало также изменение атмосферы во 2-й студенческой роте. После проявлений в ней открытого недовольства и протеста, в дотоле более свободном студенческом обществе стало ощущаться проникновение гестапо, развилась атмосфера доносительства. Резко разделились миры «лояльных» и «нелояльных» элементов, вся рота была наказана. На фоне подобных событий и в других областях жизни происходило обострение восприятия двух друзей. В то время как Ханс Шолль стал целенаправленно расширять свои знакомства, углубляясь в философские и политические размышления, Александр организовывал, вместе с товарищами, «литературные чтения» в доме своих родителей. Области эти сливались, и такие встречи превращались в вольные обсуждения ответственности каждого человека в современной жизни и о дальнейших перспективах.

Ханс Шолль и Александр Шморель.

В самом узком кругу родилась мысль действенного сопротивления через распространение вольного слова. Об этом решении Александр поведал «с блестящими глазами» Ангелике Пробст и, как она пишет, «страх, поднявшийся во мне от этих слов, исчез от его сияющей убежденности». Были предприняты шаги по приобретению множительной техники. Четыре листовки «Белой Розы» были созданы и распространены в краткий период 27 июня по 12 июля 1942 года. Они написаны были Александром Шморелем совместно с Хансом Шоллем. 23 июля оба были отправлены со 2-й студенческой ротой на восточный фронт, в Россию.

Из 4-й листовки «Белой Розы»:

«Кто считал убитых, Гитлер или Геббельс? — скорее, никто из них. В России ежедневно гибнут тысячи. Это время урожая, и косарь со всего размаха врезается в зрелое жито. Печаль приходит в родные дома, и некому вытереть слезы матери. Гитлер обманывает тех, чье самое дорогое он украл и отправил на бессмысленную смерть.

Каждое слово, исходящее из уст Гитлера, — ложь: если он говорит «мир», то подразумевает войну, и если он самым кощунственным образом упоминает имя Господа, то имеет в виду власть зла, падшего ангела, сатану. Его рот — это зловонная пасть преисподней. Его власть порочна в своей сути. Очевидно, необходимо рациональными средствами вести борьбу против национал-социалистического террористического государства. Тот, кто сегодня еще сомневается в реальном существовании демонической силы, совершенно не понял метафизической подоплеки этой войны. За конкретным, за осязаемым, за всеми обстоятельными логическими рассуждениями стоит иррациональное, это — борьба против демона, против посла Антихриста. Повсюду и во все времена демоны в темноте поджидали того часа, когда человек ослабеет, когда он сам оставит свою основанную Богом на принципах свободы позицию, когда он поддастся давлению зла, освободится от сил высшего порядка, а затем, когда он добровольно сделает первый шаг, его будут подталкивать ко второму, третьему — со все возрастающей скоростью. Повсюду и во все времена страшнейшие беды поднимали людей — прорицателей, святых, которые сохранили свою свободу, которые тянулись к одному Богу и с его помощью призывали народ изменить ход событий. Человек, конечно, свободен, но без истинного Бога он беззащитен перед злом, он — как корабль без руля, отданный на волю волн, как грудной младенец без матери, как облако, тающее в небе.

Есть ли, спрошу я тебя, ведь ты христианин, есть ли в этой борьбе за сохранение твоих высших ценностей нерешительность, игра в интриги, не откладывается ли принятие решения в надежде, что оружие в твою защиту поднимет кто-либо другой? Мы должны нападать на зло там, где оно сильнее всего, а сильнее всего оно во власти Гитлера.»

Александр вернулся на свою родину в рядах немецкой армии. Сразу окунулся в народную стихию. Общался со священником в Гжатске (детали неизвестны). Для своих спутников-друзей «Алекс» стал важным мостиком к русскому народу. Во время своего пребывания в России он сделал ясный вывод, что с большевизмом по сути уже покончено: народ его полностью отвергает и ненавидит – этот режим не сможет уже вернуться никогда! Многие в то время так считали, не в последнюю очередь и самые храбрые бойцы, о чем свидетельствовал А. Солженицын. Но оказалось, что не только ненависть не достаточна для подлинного преображения, но и внешняя победа со временем способна затмить умы и сердца так, что внутренняя победа и сущностное возрождение не следуют за ней. Так что подлинного освобождения от лжи приходится ожидать в будущем. Но именно с подобной перспективой «Белая Роза», и в частности Александр, встретились лицом к лицу. Они были глубоко озабочены вопросом перерождения народов к лучшему. И знали, что это вопрос духовный. Основываясь на той Христовой истине и правде, которую хранит православие, Александр в тюрьме изложил свои мысли на эту тему. Этот рукописный текст сохранился. Александр назвал его «Политическим исповеданием» (Politisches Bekenntnis), но суть его гораздо глубже простой «политики».

В нем, конечно, речь о воле народа, о необходимости свободной оппозиции для критики и исправления ошибок правительства, о недопустимости насилия, о естественном различии народов при выборе их пути; к недостаткам демократий Александр относился критически; национал-социализм резко отвергал за создание системы страха, захватническую политику и насилие; высказывал, вместе с тем, пожелание крушения большевизма, только не ценой столь великой потери для России ее территорий; для России Александр личное предпочтение отдавал царскому правительству при должном его отеческом отношении к народу, считал его для России наиболее подходящим и желательным; для будущего Европы он желал братского единения народов. Главным здесь для него были соответствующие духовные измерения. Обличив насильнический путь, на который встало «немецкое правительство», Александр переходит к положительному своему видению будущего Европы: «Народ вполне вправе встать во главу всех других народов и вести их к конечному братству всех народов – но ни в коем случае не насилием. А только в том случае, если он знает спасительное слово, выскажет его, а затем все народы добровольно последуют ему, постигая истину и веруя в нее. Этим путем, я уверен в этом, в конце концов, произойдет братское единение всей Европы и мира, на путях братства, добровольного следования». И вот он желал скорейшего конца войны, прекращения этой бойни.

Что же звучало в его душе, когда Александр, понимая, что живым он из тюрьмы не выйдет, откровенно написал свои заветные мысли и чувства, о некоем «новом» и «спасительном» слове, высказать которое может быть призванием какого-то народа? (Какого – он не определяет, но ведь, может быть, именно его народа?) Да, эти краткие слова, несомненно – отзвук речи великого русского писателя, которого он не просто любил, но с которым вместе любил Христа. Чтобы понять Александра, надо услышать звучание речи Достоевского, посвященной гению Пушкина:

«Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только (в конце концов, это подчеркните) стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите. Для настоящего русского Европа и удел великого Арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей. И впоследствии, я верю в это, мы, то есть, конечно, не мы, а будущие, грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловеческой и всесоединяющей, вместить в нее с братскою любовию всех наших братьев, а, в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону! Что же, разве я про экономическую славу говорю, про славу меча или науки? Я говорю лишь о братстве людей и о том, что ко всечеловечески братскому единению сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено. Пусть наша земля нищая, но эту нищую землю в рабском виде исходил благословляя Христос“. Почему же нам не вместить последнего слова Его?» (Пушкинская речь, 1880 г.).

Конечно, здесь речь не о какой-то всемирной гармонии на земле, а о высшей внутренней цели человеческого сердца. И православное сердце Александра, восходящего по ступеням мученического подвига, откликалось на это духовное призвание самым делом. Здесь не могло быть речи ни о каком имперском национализме – коричневом ли, или красном, или любой другой форме властолюбия. Все это душа Александра отвергала совершенно.

У Александра была мысль остаться в России, и в его письмах вновь и вновь звучит мечта о возвращении на Родину. Но вместо исполнения этой мечты, он избрал иное. Он с друзьями удесятерил подвиг, повел самую ожесточенную борьбу со злом, окружавшим их, путем свободного слова. Александр не двоился, участвовал всей душой. Он ощущал ответственность за друзей и за общую дальнейшую деятельность в Германии. В письме в Россию, он упоминает свою тягу вернуться, но противопоставляет ей чувство долга: «Но пока я должен оставаться в Германии. Я смогу тебе много рассказать, когда мы увидимся вновь. Пока же еще рано об этом говорить» (25.11.1942 — обр. пер. с нем.).

В том же письме Александр описывает и свое участие в расширившейся приходской жизни, хвалит церковный хор и священника, заботливого пастыря. «Недавно сюда прислали 1700 человек русских – здесь теперь очень много русских! Некоторые здесь встретили своих родственников, которых они не видели уже 20 лет. Наша церковь всегда переполнена – там мы всегда встречаемся». Действительно, тогда количество только регистрированных членов прихода возросло в два с половиной раза (636 чел.), не говоря об остальных прихожанах. У о. Александра (Ловчего), возведенного в игуменский чин и ставшего постоянным священником в Мюнхене, вскоре возникла острая нехватка крестиков, даже муки и вина для богослужений. Не пройдет полугода, как о. Александр (Ловчий) будет в тюрьме исповедовать и причащать осужденного на смерть Александра Шмореля. Верность внутреннему долгу привела его на плаху.

Письмо Александра Нелли

«Беспокойство, ужасное беспокойство – вот основная черта моей здешней жизни. Я бы здесь больше не выдержал, если бы не имел здесь некоторых обязательств. Только они дают мне моральное право оставаться здесь. Я должен пока еще здесь оставаться. Когда эти обязательства закончатся, то закончится и мое пребывание в Германии» (09.12.1942 – обр. пер. с нем.).

По возвращении из России круг друзей и объем деятельности «Белой Розы» значительно расширился. Количество листовок перешло из сотен в тысячи. Александр не только участвовал в самых рискованных операциях по рассылке листовок, но и писал метровыми буквами на стенах Мюнхена лозунги. Впоследствии он скажет на следствии: «То, что я делал, я делал не неосознанно, наоборот, я даже рассчитывал на то, что в случае расследования мне придется расстаться с жизнью. Я просто перешагнул через все это, потому что мой внутренний долг действовать против национал-социалистического государства стоял выше этого» (Допрос 26.02.1943, С. 13 об.).

Александр при всем этом не только занимался художеством, но и продолжал учиться. Летом 1943 года он должен был после 10 семестров обучения окончить университет и стать врачом.

При неосторожном сбросе листовок в вестибюле Мюнхенского университета арестованы были Ханс Шолль и его сестра София. Узнав об этом на пути в университет, Александр решил бежать. Его поддержал верный друг, Николай Д. Николаев-Хамазаспян, дал паспорт, одежду, деньги. Но перейти Альпы не удалось, и Александр вернулся в Мюнхен. Не зная, что уже объявлен уголовный розыск, он при налете бомбардировщиков был вынужден, недалеко от знакомых, к которым направлялся, войти в бомбоубежище. Был узнан. И предан ночью 24 февраля в 23:30.

Александр не знал, что его друзья Ханс и София Шолль и Христоф Пробст были осуждены на смерть 22 февраля и в тот же вечер казнены. Их могилы совсем недалеко от места погребения самого Александра Шмореля.

Вот первые слова Александра два дня после ареста: «В первую очередь я хочу снова подчеркнуть, что я по своему мышлению и чувствованию больше русский, чем немец. Но я прошу учитывать, что я не отождествляю Россию с понятием большевизма, напротив, я откровенный враг большевизма» (26.02.43, С. 13). По ходу допросов Александру ставили в упрек, что его антинацизм определен симпатиями к коммунизму. Это было типичным, тоталитарно-односторонним искажением его позиций и внутреннего облика. По вопросу редактирования 6-й листовки он ответил: «Если в этой связи речь идет о том, что я при изменениях, которые я вносил в текст проекта последней листовки, проявил свою коммунистическую позицию и фанатическое противление Нац. Соц. [национал-социализму], то я должен категорически протестовать против такого обвинения, так как в действительности я убежденный противник большевизма» (01.03.43, С. 19). Определяя себя как человека русского, Александр исповедовал свое православие: «Я сам строго верующий приверженец русс. правосл. Церкви» (01.03.43, С. 19 об.). Но при этом он, отрицая какую-либо организационную личную связь, защищал Церковь от подозрения, что священники или клирики могли бы иметь какое бы то ни было отношение к его «антигосударственным деяниям».

Подлинное восприятие прославления Александра Шмореля требует духовной работы, раскрытия духовных измерений этого православного подвига в Германии. Это не просто «политическое дело», поскольку якобы никто от него не требовал отречения от Христа. Святые Борис и Глеб не выступили против брата, следуя дару, принятому ими в крещении. Мученик Александр выступил против богоборцев, также следуя этому дару. Следование Христу и заповедям Его может принимать самые различные формы.

Митрополит Онуфрий, Черновицкий и Буковинский, на прославлении мученика Александра Шмореля отметил, что Усекновение главы св. Иоанна Предтечи, например, было следствием его обличений Ирода за нарушение заповеди, за блудную связь. Крест заключается не во внешней форме, и крестоношение христианина теснейшим образом связано со свидетельством церковной совести. Подвиг мученика Александра изобличает ложность ссылок на богоустановленность всякой власти и требований безусловной покорности по отношению к любой власти, только потому, что она есть власть. Законопослушность христиан знает внутреннюю границу: заповеди Христа. Не только тоталитарные режимы ХХ века нарушали их. Но лукавство и в наше время продолжает готовить мир к пришествию Антихриста, против которого встал мученик Александр и призывает встать нас, приняв «всеоружие Божие» (Еф. 6, 13-20). Подвиг мученика Александра не вписывается в стереотипы привычного политического противостояния, а зовет к высшему разумению – и к покаянию. Нельзя присвоить его себе как «нашего антифашиста», это значило бы – пройти мимо его креста, не видя тех высших измерений, которые присутствуют в его служении. Это значило бы унизить его дело и себя самих, духовно уподобиться нацистам, которые приписывали ему коммунизм. Александр-мученик не допускает ни того ни другого: одномерное мышление ему было чуждо. Но оно продолжает властвовать умами, поражает слепотой, чтобы мы не вышли на новый путь. Александр как добрый воин выступил против одностороннего и плоского восприятия («или … или»), боролся с ним всей душой, вместе со своими соратниками – столь различными – друзьями немцами. Дай Бог, чтобы его подвиг помог столь любимой им России увидеть по-новому кровавую историю ХХ века – свою и немецкую. В его подвиге обе истории теснейшим образом переплетены, соединены в свете любви и покаянной совести. На подвиг христианского осмысления зовет мученик Александр. Узкий же, столь привычный и удобный подход Александр изначально отверг как бездумность, безжизненность, мертвечину. И за это положил свою жизнь. Жаждал он жизни истинной.

Его письма говорят о ясной вере в воскресение из мертвых, великую встречу. В сравнении с этим пронизывающим все его существо восприятием, прежняя его вера уже показалась ему самому ничтожной: «Ведь что я доселе знал о вере, об истинной глубокой вере, об Истине, последней и единственной, о Боге? Очень мало!» — пишет он сестре (02.07.1943).
Александр получал от другого смертника книги, как пишут, «религиозно-научного характера». Здесь он черпал утешение, углубляясь в открывающуюся ему Истину Христову. И утешал родных.

Он цитирует в письме родителям преп. Федора Студита, присоединяясь к церковному опыту этого великого защитника образа Божия в человеке, защитника почитания святых икон: «Посему я благодарил Бога за несчастье и полностью покорился неисследованным судьбам Его промысла, которым он еще прежде сложения мира, предусмотрел время и место смерти для каждого человека во благо». (18.06.1943)

Александр этими словами преп. Федора лишь еще раз подтверждал то, что уже ранее от себя написал родителям: «Бог всё управляет так, как Сам хочет, и как это служит нашему благу, мы только должны всегда с полным доверием предавать себя в руки Его – тогда он нас никогда не оставит, всегда будет помогать и утешать» (05.06.1943). И еще в подтверждение он выписывает из «очень хорошей и значительной книги» (какой, установить доселе не удалось) одну подходящую, с его точки зрения, для родителей цитату, которая, вместе с тем, говорит о том, чем занята была и его собственная душа: «Чем больше жизненная трагедия, тем сильнее должна быть вера, чем больше кажущаяся богооставленность, тем благонадежнее нам следует вручать свою душу в Божии отеческие руки» (18.06.1943).

Вскоре, совсем близко ко дню кончины Александр напишет сестре: «Ты вероятно удивишься, если я напишу тебе, что внутренне я становлюсь с каждым днем все спокойнее, даже радостнее и веселее, что мое настроение в основном лучше, чем оно было раньше, на свободе! Откуда это? Я хочу сейчас рассказать тебе об этом: все это страшное «несчастье» было необходимо, чтобы наставить меня на правильный путь – и потому на самом деле оно вовсе не было несчастьем. Я радуюсь всему и благодарю Бога за то, что мне было это дано – понять указание перста Божия и через это выйти на истинный путь. Что знал я до сих пор о вере, о настоящей, глубокой вере, об истине, последней и единственной, о Боге? Очень мало! Теперь же я достиг того, что даже в моем нынешнем положении весел, спокоен и в благом расположении – будь, что будет. Я надеюсь, что вы также прошли сходный путь развития, и что вы со мной вместе после глубокой боли разлуки достигли того состояния, при котором вы благодарите Бога за все» (02.07.1943).

Родственники из семьи Хофманн были в партии, даже имели партийные награды. Они просили о помиловании Александра, об отправке его на фронт, чтобы он мог «искупить» свою вину перед государством. Гиммлер отверг это предложение. Но и Александр совсем не тратил мыслей по этому поводу. На суде он уже показал, что признать за этой системой права распоряжаться его жизнью, признать злодеев как вершителей судеб человеческих и его собственной судьбы, он не мог, не хотел даже косвенно. Он окончательно проникся тем, что его судьба в Божиих руках.

В пять часов утра 13 июля 1943 года – в день собора свв. Двенадцати Апостолов – Александру сообщили о предстоящей вечером в 17 часов казни. Александр написал последнее письмо родителям, еще надеявшимся на иной исход дела.

«Итак, все же не суждено иного, и по воле Божией мне следует сегодня завершить свою земную жизнь, чтобы войти в другую, которая никогда не кончится, и в которой мы все опять встретимся. Эта встреча да будет вашим утешением и вашей надеждой. Для вас этот удар, к сожалению, тяжелее, чем для меня, потому что я перехожу туда в сознании, что послужил глубокому своему убеждению и истине. По всему тому, я встречаю близящийся час смерти со спокойной совестью. Вспомните миллионы молодых людей, оставляющих свою жизнь далеко на поле брани — их участь разделяю и я. Передайте самые сердечные приветы дорогим знакомым! Особенно же Наташе, Эриху, Няне, тете Тоне, Марии, Аленушке и Андрею. Немного часов и я буду в лучшей жизни, у своей матери, и я не забуду Вас, буду молить Бога об утешении и покое для вас. И буду ждать Вас! Одно особенно влагаю в память Вашего сердца: Не забывайте Бога!!!
Ваш Шурик»

Могила Александра Шмореля в Мюнхене. Фото 2017 г.

Адвокат Зигфрид Дайзингер добился разрешения, чтобы Александра посетил православный священник. О. Александр (Ловчий – будущий архиепископ Берлинский и Германский) исповедовал и причастил Александра. Таинство встречи. «Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день» (Ио. 6, 54) Дайзингер описал последние минуты мученика. Александр, недавно причастившийся и явно уже отбросивший все земное, встретил его почти весело, объяснил, что даже если адвокат сейчас принес бы весть, что умереть должен не он, а кто-то другой, то он все равно выбрал бы сам эту смерть, поскольку совершенно убежден, что он своим делом исполнил задачу своей жизни (Lebensaufgabe): «Я бы не знал, что мне еще делать в этом мире, если бы меня даже и выпустили сейчас». Александр простил своей знакомой, которая выдала его в руки гестапо, и просил позаботиться, чтобы ей не причинили вреда, если после падения Гитлеровского режима ее привлекут к ответственности. Его сердце источало прощение.

Сама казнь внезапно была задержана тем, что прибыли три офицера СС. Выяснилось, что по их мнению злостного врага национал-социалистической власти должна была ждать виселица, и что им хотелось присутствовать при повешении. Как бы в утешение, прокурор с палачом стали им обстоятельно показывать, как работает гильотина. Задержка совершенно не смутила 25-летнего Александра. «Твердо и громко прозвучало его «Да» в глухом помещении казни, когда прокурор спросил, он ли Александр Шморель. Кратко на меня еще упал последний приветствующий его взгляд, и уже несколько секунд спустя не стало Александра Шмореля».

Он всю жизнь искал, томился, тянулся к подлинному искусству, к красоте, и своим жизненным стремлением влиял на своих друзей, и наконец – именно перед лицом смерти – обрел в себе самый источник вечной своей жизни, Воскресшего Христа, живого Бога-Спаса.

По материалам: www.sobor.de

_______________________________________________________________________

Читайте также: Антифашист причислен к лику святых