Дружно жили

Мой папа, Никуличев Иван Дмитриевич, 1908 года рождения, мама Мария Васильевна – 1909 года. По специальности отец – штукатур, а мама — колхозница. Оба были трудолюбивыми людьми. Жили в селе Орловка Воронежской области. В нашем селе  дома в четыре ряда, посередине протекала река. Молодые люди часто собирались, танцевали. Папа мой очень любил на балалайке играть, мама частушки пела. Вот на таком сходе они и познакомились в 1929 году и вскоре поженились. В августе 1930 года родилась я.

Иван Дмитриевич, Мария Васильевна и Валя Никуличевы, июнь 1941 года.

Когда я подросла, помню, папа говорил: «Как бы мне выехать туда, где требуется моя специальность». Нравилась ему штукатурная работа. В колхозе он не мог найти себе применение. Вот он выехал с мамой в Махачкалу. Папу с мамой поселили в бараке в общей комнате, где они матерчатой ширмой отгораживались от других. Потом мама за мной приезжала к дедушке и бабушке, мне было тогда пять лет. Она рассказывала о дагестанцах, их языке и культуре. Я переехала к родителям, папа учил меня плавать в Каспийском море. Потом заболела малярией, и родители перевезли меня обратно к дедушке с бабушкой, а вскоре и сами переехали.

Я очень любила дедушку и бабушку. Моя бабушка Анна Павловна Сухова вышла замуж и родила трех дочерей: моя мама, Мария Васильевна – средняя. А муж ее – тот дедушка, которого я не знаю – ушел на гражданскую войну в 1914 году. Когда пришел из армии, заболел тифом и вскоре умер, и бабушка осталась с тремя детьми. В это время тот дедушка, которого я знаю, Гавриил Яковлевич Дедяев, взял мою бабушку с тремя детьми, женился на ней, и она родила еще двух дочерей: Марфу Гаврииловну, Екатерину Гаврииловну и мальчика – Николая Гаврииловича. Я помогала дедушке с бабушкой по хозяйству. У нас был большой огород — 40 соток.

Папа решил ехать в Иркутск искать работу. Они с мамой опять уехали. Потом мама привезла меня. И во второй класс я пошла уже в Иркутске. Папа мне купил большой портфель. Помню, собираясь в школу, клала туда зеркало и расческу. Мне надо слушать учителя, а я сижу, расчесываюсь.  В первом классе учительница делала мне замечания: «Валя Никуличева, чем ты занимаешься?» Откуда я могла знать, как себя правильно вести? Родители уходили на работу, меня закрывали, я сидела одна, читала сказки. Дедушка просил что-нибудь покопать, бабушка полы помыть. Интеллектуального развития не было. Мама и папа были малограмотными. Вообще тогда малограмотных много было. Мама мне говорила: «Доченька, ты старайся, учись». Пообещала, что если я хорошо закончу первое полугодие, то она купит килограмм конфет, и я старалась, слушала внимательно. На зимние каникулы мама меня отвезла к дедушке с бабушкой. Фруктов там не было, и была очень холодная зима. Папа решил, что это плохо, надо подыскать место с климатом потеплее, чтобы были и фрукты. И он подыскал его в Ростове-на-Дону. Мы с мамой туда переехали, там я пошла в третий класс. Когда я закончила третий класс, началась война, и папу призвали в армию.

Немцы дважды брали Ростов, но наши отбивали. Сначала брали на фронт тех, кто помоложе, и папу некоторое время не трогали. Тем более, он был гражданским специалистом. Мы с мамой уехали к дедушке с бабушкой, на случай, если немец подойдет близко. Взяли с собой швейную машинку, ситец и чемоданчик каких-то вещей. Ведь деревни были очень бедные: вдруг придется на хлеб менять. Так и получилось. Когда мы с мамой приехали, нам как иждивенцам дали 20 соток. Рядом, через три дома, жила младшая мамина сестра Матрена Васильевна. Моя крестная, вторая мамина сестра Ольга Васильевна жила через десять домов. Надо сказать, что мы очень дружно жили в войну. Огороды пахали кто на быках, а кто вручную. Так вот мы копали вручную огород в 40 соток. У дедушки с бабушкой вскопаем, помогаем тете. Мама и все мои тетушки уходили работать в поле. Подоят коров в 4 утра и до восьми уходят в поле косить. Никого из мужчин не осталось, один председатель.

Как-то я заболела гриппом. И со мной заболела дочь председателя. Они рядом с домом бабушки и дедушки жили. Дедушка отвез нас в больницу. Нас остригли из-за вшей. А дома каждый вечер ложились спать, снимали одежду, ловили вшей и парили их. Как только мама ни боролась! Многие тогда болели брюшным тифом.

В 1942 году папа попал под Харьков в обозный отряд, долго от него не было никаких писем. Наконец, нам пришла повестка: «Ваш муж и отец погиб под Харьковом, похоронен в деревне такой-то». Я папу обожала и не могла поверить в его гибель. Кто-то из девчонок мне сказал, что есть колючка, которая цветет красными пушистыми, покрытыми ворсом цветами. Если острижешь, положишь в темное место, и за ночь не завянет и подрастет, значит, папа живой. Я сделала так. Утром эта колючка порозовела, и я сказала маме, что наш папа живой.

После того, как нам пришла повестка о том, что папа погиб, мы должны были получить какие-то выплаты. Но мы ничего не получали. Мама ходила в далекие деревни менять ситец, который еще с Ростова привезла, на зерно, чтобы с голоду не умереть. Вот это выменянное зерно мы толкли в ступе, делали жидкую кашу мамалыгу. У дедушки всегда была хорошая картошка в огороде. На трудодень нам давали жмых. Иногда давали немного проса. За трудодень платили очень мало, 5 копеек, но мы честно трудились. Дедушка на зиму выкапывал яму, чтобы картошку сохранить от немцев. В хлеб и лепешки мы добавляли мороженую картошку, в ней было много крахмала. Ели фрукты, яблоки из сада. Но, конечно, этого было недостаточно. Дедушка меня научил корову доить.

Школу закрыли. Надо было работать всем, кто может. Давали норму на прополку свеклы, подсолнечника и т.д. Засеивали поля просом, сажали кукурузу.  Топили дом, в основном, соломой и еще навозными кизяками от коровы или овец. Экскременты  перемешивались с перегнившей соломой.

Никто не думал, что война протянется так долго. Воронеж несколько раз переходил из рук в руки. В нашей деревне два сельсовета, две церкви были разрушены своими коммунистами.

По деревне было дано указание: каждый двор должен был выкопать окопы. Потом вдруг поступила команда от колхоза угонять скот. Все в первую очередь шло на фронт. Даже приезжала комиссия смотреть, что осталось в закромах колхоза, все вывезли или не все.

Немцев мы боялись: не дай только Бог, чтобы к нам пришли. Мы скрывали наших солдат, и они рассказывали, как немцы издевались. Немцы пили! Их обеспечивали водкой, они напивались и устраивали драки.

В 1943 году возобновились занятия в школе. В деревню приехала семья учителей. Мужчина директором стал, его жена физику и математику преподавала, а его сестра — географию. Книг и тетрадей не было: мы писали между строчек газет. Я все запоминала, что на уроках рассказывали. Память была очень хорошая. Однажды физичка-математичка пришла у дедушки купить молока. Дедушка продал ей литр за 50 рублей. На уроке математичка приводит пример: «Возьмем литр молока, которое стоит 50 рублей». А я-то в курсе дела, что она покупала молоко, беру портфель и с ревом выбегаю из класса домой. Мне было стыдно. Мама пошла в школу жаловаться к директору. У меня тогда первая четверка в четверти оказалась, а всегда были пятерки.

В нашей школе была семилетка, а в восьмой класс надо было идти за 12 км в Институт земледелия им. Докучаева. Там выращивали новые сорта пшеницы, ржи и всегда приглашали учащихся. При институте была школа-десятилетка. Меня приняли в эту школу. Мама продала ситчик, чтобы мне за квартиру платить и жить поближе к школе. Я с подругой поселилась у одной женщины, у которой было еще двое детей. Мы платили 100 рублей и прожили у нее  год. На субботу и воскресенье я ходила домой 12 км пешком после уроков — взять что-нибудь из дома: немного хлеба, картошечки. Идти было тяжело по бездорожью. Однажды я шла и подумала, что если пойду прямой дорогой, то выйду на свое колхозное поле. Но вышла совсем в другом месте  и подумала: «Вот бы мне не замерзнуть!» Все мое детство прошло в таких условиях.

В январе 1946 года папа прислал нам письмо. Оказалось, что он был в плену. Когда американцы освободили из Германии советских пленных, их с поезда направили в Кудиново – это 40 км от Москвы. Электричек не было, только товарные вагоны. В Подмосковье папа строил сажевый завод, жилые дома. Ему еще поручили обучать новых специалистов. Несколько раз его премировали и даже какой-то паек давали, когда буханка хлеба стоила 100 рублей. Вскоре он приехал за нами. Рассказывал, как их армия попала в окружение, что в Германии их послали на строительные работы. Отпускали походить поискать по помойкам, что можно покушать. Тем и жили. У маминых сестер все мужья погибли.

Девятый и десятый классы я в Подмосковье оканчивала. Когда я училась в десятом классе папу по работе переводили в г. Щербинка. Он отказался, сказав, что дочка в десятом классе, ей нельзя уходить из школы, а без семьи он не поедет. Завод подал на него в суд. Ему присудили 3 месяца тюрьмы и отправили в Бутырскую тюрьму. Мы с мамой ездили к нему на свидание. Решили обратиться за помощью к юристу, и он нам помог. Написал письмо, и через месяц папу освободили. Сталинскую политику пришлось потерпеть.

Валентина Никуличева (Меньшикова)

В 1948 году я поступила в торфяной институт в Москве, который окончила по специальности «инженер-механик». Мы  проходили, в основном, технические дисциплины. Курсовые у нас были, мы чертили машины по добыче торфа. Диплом я защитила на «отлично».

В 1952 г. отец заболевает раком легких. Хотя почти не курил, наверное, сказался плен. Я была на практике на торфяном участке в Ярославской области, поселке Редкино, когда мама прислала телеграмму: «Доченька, выезжай, с папой плохо». Перед моим отъездом на практику завод папе дал путевку в санаторий. Он съездил, самочувствие улучшилось. Я приезжаю, папу не узнаю, как он изменился, похудел. А я всего месяц была на практике. Мама работала в пекарне, и мы по-прежнему жили в бараке. Я взяла в институте отгулы на две недели, чтобы приглядывать за отцом. 19 сентября в 2 часа ночи он скончался. Перед смертью подозвал меня к себе и сказал: «Дочка, подойди ко мне. Не бросай маму».

В 1954 году, когда я закончила институт, молодежь отправляли поднимать целину.  На распределении вызывали по алфавиту, и я думала, у меня фамилия на «Н», попаду на север, буду там, на собаках и оленях кататься. А, оказывается, у нас на севере точки не было. В результате меня отправили по распределению в управление сельского хозяйства в Коми ССР. Я отказывалась, так как не хотела оставлять маму одну после смерти отца. Но выбора другого не было, кроме того, если давала официальный отказ, грозились оставить без диплома.

И я полетела в Коми. Это был конец августа 1954 года. Самолет летел до Сыктывкара. Меня поехали провожать друзья в аэропорт Быково. Я села в самолет и сразу заснула, так как всю ночь мы не спали, мама устроила прощальное чаепитие. Прилетели, приехали в гостиницу. Меня пришел проведать представитель Коми ССР, который сюда людей выпрашивал. Министр Борис Иванович Ивашов дал мне несколько дней отпуска до 1 сентября, чтобы я могла познакомиться с городом.

Выхожу на работу 1 сентября. Он вызывает заместителя по кадрам  Чекамасову Раису Федоровну. Она со мной беседует и говорит:

— Оклад у вас будет 790 рублей.

— Как? А нам в институте говорили 980 рублей.

— Хорошо, мы вам предлагаем еще место – в район уехать главным специалистом по мелиорации в МТС [1]. Там оклад — 1350.

А мне рассказали, что там хуже условия, и квартиру надо было снимать у кого-то в доме, и я осталась здесь.

Рюрик Меньшиков и Иван Ефанов

Как-то мы ездили помогать сыктывкарскому совхозу в уборке навоза, и все комсомольцы министерства там познакомились.  Здесь мы познакомились с моим будущим мужем. Он был в тот момент комсомольским вожаком по министерству, членом бюро в сыктывкарском райкоме комсомола. Их было два жениха республиканского значения: он и его товарищ Иван Ефанов — друзья между собой. Он усердно стал за мной ухаживать. А за ним уже была очередь молодых девушек. Он после Ленинградского института сельского хозяйства уже три года отработал и все знал. Отец у него был секретарем по кадрам горкома партии. Жили они в правительственном доме в трехкомнатной квартире.

Я жила в здании министерства, только вход был со двора. Водопровода и туалета не было, туалет — в министерстве только на втором этаже. 7 ноября на праздник мне звонок: «Зайдите, вас замминистра Карманов просит». Я захожу, насторожившись, а там сидят два друга: Рюрик Дмитриевич – мой будущий муж и ветврач. Они мне говорят: «Пригласите подруг, давайте вместе отметим праздник».  Мои подруги согласились, всего нас собралось отмечать праздник 8 человек. После праздника мы договорились с коллегой Любой, что я пойду к ней ночевать. В театр меня оба приглашали, они мне одинаково нравились. Но Иван — чисто русский, а у Рюрика отец — русский, а мать — коми.

Мое рабочее место располагалось в управлении главного механика республики. Все заметили, что Рюрик пропадает в нашем кабинете. И в декабре месяце он мне делает предложение. Я говорю, что надо спросить разрешения у мамы. Написала ей письмо. Он ходил ко мне две недели, узнать получила ли я ответ. Когда я получила письмо, заплакала, подумала: «Конец моей юности». Мне тогда исполнилось 24 года. Вскоре я поехала в командировку в Елецкий район, промерзла. Приехала больная. А министр Борис Иванович говорит: «Выпей «Белоголовки», и все пройдет». Мы пошли с Любой купить водки. Выпили, натопили печку, и я уснула, и, правда, на следующий день все прошло. Молодец министр! Я ходила его благодарить.

В январе Рюрик меня вновь зовет замуж. А я думаю, вот заболела, и некому было даже чашку чая подать. Таким образом, я оказалась замужем. Мы расписались 29 января 1955 года. Прописалась я у свекрови. Стали жить вместе. В 1956 году у нас появилась первая дочь Ирочка.

Светлана и Ирина Меньшиковы

Свекровь стала сына ревновать ко мне. Мы уехали в село Пажга за 40 км от Сыктывкара. Для Рюрика нашлась там работа, он стал директором МТС. Я беспокоилась и говорила, что  надо переезжать, дочь не видит овощей и фруктов. Магазинов продуктовых не было, только столовые при МТС. Муж, когда ездил  на совещания в Сыктывкар, привозил апельсины, мандарины, но такому ребенку, который еще не ходит, это рановато давать. В конце концов мы переехали обратно в Сыктывкар. Я наняла няню, чтобы она с ребенком сидела, а сама устроилась конструктором в речное бюро на завод. В мае 1959 года у нас появилась вторая дочка Светлана. Мне дали от работы комнатку в 9 м²  недалеко от завода. Так мы начали свою независимую жизнь…