Германия взывает к последним своим сыновьям

1. IX. 1943.

Четыре года тому назад началась эта драма. Она становится трагедией. Меня поставили во главе полкового обоза: 100 человек и 180 лошадей, я нахожусь в 30 км от фронта.

4. IX.

Дни здесь, в тыловом районе, проходят быстро. Много работы и беспокойства. Я должен был руководить размещением, снабжением и распределением, создавать комендатуры, устраивать охоты на парти­зан, переехать из Рыжова в Червонный Шпиль и по-новому организовать местную оборону. При этом два дня подряд шел дождь, так что дороги совершенно размы­ло, а вчера и сегодня нам пришлось выдер­жать тяжелые воздушные налеты русских…

В политике только печальные известия. Англичане высадились в Италии [1]. После Орла и Харькова — Таганрог [2]. В Сталино-Славянске идет подготовка к эвакуации, даже Полтава, говорят, находится под уг­розой. Снова бомбили Берлин. Да будет судьба милостлива к нам…

На нашем участке продолжается пере­мещение в тыл всех подразделений, не принимающих участие в боях, и эвакуация гражданского населения. Хотя фронт еще держится, но все принимает характер бег­ства. Действительно необходимые преду­предительные меры проводятся слишком поспешно. Сельскохозяйственные руково­дители должны сдавать инвентарь до того, как кончат жатву и молотьбу. Таким обра­зом, немного получит Германия. Дороги кишат беженцами, со всем их скарбом и семейством. Удобное время для партизан и бродяг. Немцев, проживающих в Рыжове и расположенных вокруг него местах, мы подвезли к железной дороге и переправи­ли на ту сторону Днепра. По этому слу­чаю я побывал в Беспализеве, где видел потрясающие картины. Мир пылает от Волги до Атлантики.

5. IX.

Из этой борьбы против русской земли и русской природы едва ли немцы выйдут победителями. Сколько детей, сколько женщин, и все рожают, и все приносит плоды, несмотря на войну и грабежи, нес­мотря на разрушения и смерть! Здесь мы боремся не против людей, а против приро­ды. При этом я снова вынужден призна­ваться сам себе, что эта страна с каждым днем становится мне все милее. И ком­мунистическая идея не утратила еще окон­чательно своей притягательной силы, это я замечаю время от времени у отдельных солдат и ежедневно у русских. Это — месть   пространства,   которой   я   ожидал с самого начала войны.

По селу разносятся протяжные жалобные крики. И здесь производится эвакуация населения. Взять с собой они могут очень немного. Какая жалость, что на полях остается неубранный хлеб!

7. IX.

Печальные  известия  учащаются. Мы сдали Славянск. За ним последуют Сталино и Горловка. Очевидно, мы потеряем всю Восточную   Украину   с   Донбассом.   Предмостные укрепления на Кубани тоже не удает­ся  удержать,   и   снова   начнется   битва за Крым.   То,   что   мы   теперь   теряем,   мы   не вернем   никогда.   Неужели   мы  собираемся отдать обратно всю завоеванную нами тер­риторию в России? Есть ли в этом  необхо­димость?   Не   лучше   ли   бы   было   предло­жить   ее   без   борьбы   Сталину   в   качестве платы за мир?    Это   половинчатые   меры. Фронт здесь мы непременно удержали бы. До декабря или января, в сущности говоря, никакая опасность нам не грозит. Уже сей­час   очень   дает   себя   чувствовать   второй фронт.   К  тому  же  создается  впечатление, будто    англичане   могут   овладеть    Южной Италией без борьбы. Мы везде отступаем и пока можем еще это делать. Но скоро и мы дойдем до границы. К тому же беспре­рывные бомбардировки Германии. Все сей­час надеются на одно: на давно возвещен­ный  удар  по  Англии.  Хотя  бы  только он совершился! Если этого не случится, конец. Тогда нам действительно не остается ниче­го, кроме надежды на чудо.

8 — 9. IX.

… Гражданское население деревни эваку­ировано, а наш обоз переводится на 120 км в тыл, ближе к Днепру. Странное это чувство — неожиданно оказаться одному в покинутой местности. Воют собаки и кошки, потому что они подыхают от голода, бро­дят наседки с цыплятами. Курочек и петуш­ков мы всех перерезали. Их было даже слишком много. Весь урожай остался на полях. Вокруг столько подсолнечников, что можно было бы маслом обеспечить не­большой город. Жалко пропадающую нап­расно рожь, картофель, кукурузу. Вдоба­вок еще огурцы, помидоры, лук и тысячи тыкв. В деревне амбары, полные овса, яч­меня, ржи и проса. Все обмолочено, но вывезти не удастся.

Тем, что здесь брошено, можно прокор­мить в течение года Берлин. Сердце обли­вается кровью, когда проезжаешь по по­лям.

Гражданское население может взять с собой только крохи своего имущества. Им и так забиты все дороги. Часть населения прячется в кукурузе, они не хотят ухо­дить. Во всей этой суматохе русские само­леты легко находят для себя цели. Страда­ния гражданского населения очень велики. Далеко вокруг слышны стоны женщин и плач детей. Они плачут и одновременно поют монотонно жалобные песни. Немцы, слушая эти жалобы, думают о Германии, у которой еще более тяжелые пережива­ния. Сколько там разрушено ценного. Мои мысли с тревогой все возвращаются к на­шей берлинской квартире. Ведь у нас бы­ло столько прекрасных вещей, картин, ме­бели, книг.

9. IX.

Я отправляю последнее военное имуще­ство с наших складов и очень сожалею, что не имею транспорта для продоволь­ствия. Но фронт приближается. После сдачи Сталино [3] трудно сдержать натиск русских. При этом наши позиции выгод­ные, и русский наступает вовсе не круп­ными силами. Кто бы мог подумать, что его летнее наступление может оказаться таким успешным! Бедная Германия. Тяже­лые удары судьбы следуют стремительно один за другим. Пора бы наступить пере­мене…

Ах, когда же человечество или, по край­ней мере, старая Европа обретет покой для мирного труда! Когда же, наконец, мы сможем снова начать строить свои дома и  сажать   сады?..

Только что получили известие о безого­ворочной капитуляции Италии. Светит солн­це, но я хотел бы, чтобы земля покры­лась мраком… Последнее действие траге­дии началось. Нам предстоит мрачная и тяжелая зима. Теперь начнутся чересчур поспешные отступления…

Бедная Германия! Такой конец после та­кой борьбы? Этого не должно быть. Надо было давно прогнать наших бездарных политиков. Мы расплачиваемся за их глу­пость и чванство. Но Германия должна жить и сохранить все свои права. Мы дол­жны продержаться любой ценой. Герма­ния, наша родина! Каким прекрасным и манящим был мир, когда мы были еще преисполнены надежд на прекрасное бу­дущее нашей страны. В Европе наступила весна народов, и Германия выдвинула но­вую большую идею… Но успехи разврати­ли немцев. Они стали тщеславными и за­носчивыми, а наши правители потеряли всякое чувство меры.

Гитлер — крупная личность. Но ему не хватает глубины и проницательности. Он дилетант почти во всех областях… Может быть, только в политике он дошел до ко­нечных выводов. Но и здесь ему помеша­ли его догматические установки. По-види­мому, он плохо разбирается в людях, и поэтому его сбивали с пути византийцы и льстецы. Роковым для него было то, что он не нашел рассудительных, обладающих широким кругозором и способных сотруд­ников.

Геринг, пожалуй, самый популярный из всех наших фюреров. Он не теоретик и не догматик, а человек практики и здра­вого смысла. На него и на его энергию можно положиться. Но и он шагает через трупы. Во время войны он отошел далеко на задний план. Восходит ли его звезда или закатывается, это зависит от многих обстоятельств   и  людей.

Гиммлер — не чистый лист бумаги, как кажется некоторым простачкам. Его дела говорят за себя. О его убеждениях и це­пях можно судить по его внешности. Его не следует упускать из виду. Его путь бу­дет в течение продолжительного времени тесно связан с путем, которым следует Германия. Геббельс — очень умен  и очень  хитер. Изворотлив, как интеллигент старого тол­ка. Но это мелкая личность, а не выдаю­щийся гений. Он часто поступает против своей совести и убеждений — политик черного хода, представитель третьего со­словия. Пролетаризированный Талейран [4].

Руст — посредственный член совета на­родного просвещения и более чем пос­редственный министр. Поза, манера дер­жаться и говорить — а-ля Гитлер, но без собственных мыслей, всем известный па­никер, незначительная личность.

Функ — замечательный хозяйственник. Не совсем арийский облик, неуклюж и не­красив. Вряд ли в такой оболочке может скрываться прекрасная душа. Его финан­совая экономическая политика — типичная азартная игра. Далеко не загадывает. Мо­жно предположить, что его преступное легкомыслие и ура-оптимизм были причи­ной  войны.

Лей внешне напоминает Функа, к тому же тщеславен и самовлюблен. Очевидно, из того же теста. Умственные способности довольно примитивны. Весьма посредст­венный организатор и очень плохой ора­тор.

Риббентроп — господин комильфо тре­тьего рейха. Пустой фасад и мало содер­жания. Безусловно, плохо образован. Он не имеет никакого понятия о великих ком­плексах вопросов в Восточной и Южной Европе, а что касается Запада и англо­саксонских государств, то тут он абсо­лютно ничего не смыслит. Парвеню, кото­рый кое-чему научился в Англии, но че­ловек без настоящего воспитания и глу­бины.

Кроме них, целая куча посредственных помощников и бюрократов, которые вся­чески подражают «великим» и ухаживают за ними. На этом поколении ужасающе сказываются тяжелые, кровавые жертвы первой мировой войны. Да и на военном поприще — ни одного крупного человека, кроме Роммеля [5]. Все-таки наш народ здоров (силен), готов к самопожертвова­нию и сумеет пережить и подобные эпо­хи засилья посредственности и беспомощ­ного топтания на месте. Он должен толь­ко выдержать войну. Да будет милостива к нему судьба. Не мешало бы, чтобы нам тоже  когда-нибудь улыбнулось счастье.

Если бы у нас хватило сил, чтобы сме­лым контрударом сбросить в Средиземное море американцев и начать, наконец, давно обещанные операции против Англии! Тог­да положение снова изменилось бы корен­ным образом, и весной мы могли бы отва­житься на новый удар в Донецкой области. Тогда мало было бы рассчитывать на выгодный мир к будущей осени. Вопрос только  в  том,  есть ли  у нас столько сил.

10. IX.

Повсюду пылают села, деревни. Какое несчастье, что мы не смогли удержать этот плодородный край хотя бы еще на месяц. Наш обоз мне удалось, несмотря на все трудности, благополучно передви­нуть на 150 км дальше в тыл, и я теперь сам готов в любую минуту следовать за ним, когда поступит приказ.

Мы    в    Николаевске,   большой   деревне колонистов,   недалеко   от   Ново-Московска. До Днепропетровска теперь тоже недале­ко. Это была для меня  захватывающая   и одновременно   мучительная   поездка.   Пло­дороднейшие  пашни   и   цветущие  поселки. Затем снова  бесконечные  колонны  бежен­цев, а также уже многочисленные отступа­ющие    полки.    Иногда   встречались   дикие картины   бегства   и   беспорядка.   Отступле­ние всегда стоит больше крови  и матери­альных потерь,  чем    наступление.  Зачем такая  поспешность?  До   нового   года   для нас  никакой  опасности   не  было, а  сохра­нить мы здесь сможем едва ли одну диви­зию.   Пройдет   еще   много   времени,   пока соединения   будут   приведены   в   порядок. В Лозовой мы видели наше начальство — фон  Маккензона.   Славы   он  там   себе   не стяжал.   Он   выехал   из   города   в   тот  мо­мент, когда на другом его конце русские попыталась произвести   первую   танковую атаку.   Я   редко видел  такую   неразбериху, хотя  для  обороны  послали  тысячи солдат, множество офицеров и даже генерала. Мы тоже  хотели  пробраться  туда,  но увидели танки  и  вернулись.  У  нас слишком  нерав­ные  силы.  Затем  наш  обоз  хотели  задер­жать для  местной обороны,  и  мне  стоило больших трудов добиться, чтобы мне вер­нули опять людей и повозки…

12. IX.

Период дождей начался очень рано, и это может привести всю южную армию к катастрофе, 62-я дивизия совершенно раз­громлена. Мы наталкиваемся на ее остат­ки. Наш юго-восточный фланг почти совер­шенно обнажен. Может быть, дорога на Днепропетровск будет для нас отрезана уже через несколько дней. Надеюсь, наша дивизия благополучно преодолеет все это. Потерь так или иначе будет достаточно.

16. IX.

13-го мы выехали днем. По глубокой грязи и слякоти проехали через Ново-Московск, а поздно вечером прибыли в Днеп­ропетровск, где остановились на западной окраине города. 14-го утром я переехал обратно через Днепр и доставил 2-ю ко­лонну из Николаевска. 15-го утром мы обходными путями прибыли на наше новое месторасположение, приблизительно в 100 км западнее Днепропетровска. Со вчерашнего вечера мы разместились в маленьком местечке Алферово.

Поездка временами была очень приятна. В Ново-Московске я видел красивый, выкрашенный в красное и синее девятиглавый собор. 14-го днем и вечером я был в Днепропетровске и мог осмотреть го­род.

Многие дома выстроены почти в клас­сическом стиле вильгельмовской эпохи, как было принято при царизме, большевики тоже много построили. Есть несколько великолепных  зданий   и  много   новых  поселков, даже очень красивых. Колонны беженцев, рогатый скот и лошади запру­дили все дороги. Отступление обоза на этот раз происходило гораздо органи­зованней. Все же много повозок было разбито. Мы собрали сюда далеко не все…

22. IX.

… По-прежнему отступление на всех фронтах. И в Италии после освобождения Муссолини не будет больших изменений. Он теперь все равно мертвый человек. Песенка Савойской династии, наконец спе­та. Для нас дело может идти только о том, чтобы спасти все, что можно еще спасти для империи. Наше общее положение из-за отпадания Италии существенно ухуд­шилось. Но постепенно становишься равнодушным и к судьбе Германии. Вчера я читал речи Гитлера за 1940 — 1941 годы. Они меня потрясли и в то же время силь­но отрезвили. Пожалуй, нет книги, которая бы так быстро устарела и которая с такой силой свидетельствует против своего ав­тора. Он не пророк и также, пожалуй, весьма посредственный политик. Но осо­знать это тяжело после того, как я в тече­ние долгих лет обожал его, и еще тяжелее прийти к этому мнению на пятом году войны. Куда ни взглянешь, нигде нет прос­вета. Нам сейчас важно только отстоять и использовать изменения в отношениях между великими державами. Рассудок мне подсказывает, что надежды у нас очень слабые, но чувство твердит, что Германия не может погибнуть. Только все будет не так, как мы надеялись и желали.

Отступление нашей дивизии здесь, на юге, все больше принимает для людей, животных и техники характер катастрофы, хотя и производится в образцовом поряд­ке. Во время отступлений, правда, это обычное явление…

27. IX.

24-го был с моторизованным обозом в Днепропетровске, который как раз эвакуи­ровался. Много горя. Крупные взрывные работы. Расформирование обоза, возвра­щение в полк.

…Третий батальон расформирован. Не хватает снабжения. Говорят, что так в каж­дом полку. Зловещие признаки множат­ся — обозы и тыловые части пухнут… Я вчера встретил полковой обоз, который насчитывал не менее 950 человек. Полков­ника следовало бы арестовать. Ведь во всем нашем полку нет столько людей. И все тащат с собой баб и барахло. Несчаст­ная Германия! Во многих отношениях сей­час хуже, чем в 1914 — 1918 гг. Наша боевая сила пропала, а русские день от дня становятся все сильнее. Генерал толь­ко за сегодняшний день предал полевому суду 9 человек из нашего батальона, кото­рые трусливо убегали. Убегали от русских! Куда мы пришли на пятый год войны! Кто же осмелится поднять камень при виде всего этого горя и страданий? Меня охва­тывает глубочайшая жалость к каждому солдату. Да, похоже, к каждой русской старухе, которая вынуждена теперь оста­вить свое жилище. Несчастный мир, несчастное человечество, уничтожившее всякую человечность! Несчастная родина, которой приходится выносить такие ужасы!

Мы должны выдержать. Мы не имеем права распускаться и должны оставаться твердыми, иначе плотина прорвется и нач­нется ужас. Русские со вчерашнего дня захватили предмостное укрепление на на­шей стороне Днепра. Уже два дня они отбивают наши сильные контратаки, нано­ся нам тяжелый урон. Только и слышим об убитых и раненых. Он [русский] по-прежнему вводит в дело колоссальное множество тяжелых орудий и самолетов. Но завтра утром он, несмотря ни на что, должен быть окончательно отброшен. Бу­дем надеяться!

28. IX.

Ожесточеннейшие бомбардировки. О сне нечего и думать. Русская артиллерия очень сильна и разбивает все. Наши атаки захле­бываются, так как русский с противополож­ного берега реки поливает каждого от­дельного солдата ожесточеннейшим огнем. Большие разногласия между полковником и генералом. Танковые атаки и пикирую­щие бомбардировщики также мало помо­гают. Пехота сильно ослаблена большими потерями. От первого батальона осталось немного… Порядочная неразбериха. Контр­атаки откладываются с часу на час или захлебываются… По всем подсчетам на этом берегу не больше двухсот или четы­рехсот русских. Если бы только у них не было   так   много   артиллерии   и   самолетов!

Русские стреляют как безумные. Растет груда убитых и раненых. Я пишу последние строчки и отправляюсь на позиции. Нем­ногих я там найду. Батальон растаял. Мы окончательно зашли в тупик. Родина исте­кает кровью из тысячи ран. Кажется, всюду захватили руководство бездарности. В величайшей нужде Германия взывает к своим последним сыновьям. Однако боль­шинство не хочет следовать этому зову. Но именно теперь нужно делать все, что в наших силах, хотя выполнение долга стано­вится все труднее. Между нами и родиной громоздятся горы. Многие пытаются их обойти. Жизнь манит, и родина манит, и никто не умирает легко или охотно. Все же мы продолжаем следовать тяжелым пу­тем долга. Он действительно нелегок. Ведь и я страстно люблю жизнь. Но мы — нем­цы, и мы хотим жить, а если это нужно, то и умереть, как немцы. Попытаемся штурмом взять те высокие горы, которые отделяют нас от родины и от близких. Все чаще разрывы снарядов. Я собираюсь на передовую. Да здравствует Германия! И я знаю, что она будет жить вечно…

29. IX.

Прекрасный вечер и темная ночь. Я при­нял первую роту. В ней было только нес­колько человек. Во всем батальоне оста­лось 26 солдат. Тяжелейший русский огонь длится часами. Каждый дом горит, каждый угол пронизывается насквозь. Наше нас­тупление приостановилось. С имеющимся небольшим количеством людей — это нас­тоящая бойня. Сделать ничего нельзя. Очень тяжелые потери… Утром получили приказ свезти весь обоз в одно место, прочесать его и собрать всех отставших. Об участии батальона в боевых действиях не может быть и речи. В нем всего лишь два  или  три  отделения,  которыми  командуют три офицера… После полудня страш­ные крики, прорыв фронта, откатывание всех частей и, наконец, дикое бегство. Я стоял в маленькой деревне и безрезуль­татно пытался остановить бегущих. Страш­ная картина распада. Одному молодому офицеру я был принужден дать пинок в задницу. Успеха это не возымело. Путем угроз и прочего удалось собрать не более десяти человек.