Инженер-механик, выполнивший необходимые работы

Читайте также:
Запись в Народное Ополчение за номером 1.
Лагерная жизнь
Cудьба распорядилась иначе

Когда пошли в наступление, я посчитал, что целесообразней вырваться вперед, так как пулеметный огонь будет сосредоточен по самому густому строю. Когда цепь приблизилась к городу и вышла на более открытую местность, пулеметный и минометный огонь усилился, и цепь залегла.

Залег и я за камнем, под ореховым кустом. Слева меня кто-то стал обстреливать. По русской привычке я почесал затылок и обнаружил, что я в черной шляпе с широкими полями. Шляпу я снял, сломал с куста палочку и приподнял ее над камнем, как тут же по ней последовал выстрел, и я увидел немца, лежащего между двух больших камней, но ниже меня. Я подполз к камню и с него бросил на немца камень, вслед за камнем спрыгнул сам и задушил немца. Взял его карабин, патроны, пять гранат и шинель, которую не надел, а только накинул сверху на спину и застегнул планочкой. Когда я полз вперед, меня обстреляли сзади. Я разорвал планочку и выполз из-под шинели. Здесь я внимательно осмотрелся, не поднимаясь, и увидел впереди правее моего движения лежащего венгра. Я тщательно прицелился по его голове и выстрелил. Голова его сразу опустилась на землю. Переползая тихонько, я добрался до него, забрал у него 7 гранат, автомат и шинель. Шинели у венгров были английского цвета, который имели и наши солдаты.

Через какое-то время прилетели наши ИЛы и начали давить немецкие пулеметные и минометные точки. Цепь поднялась, ворвалась в город и началась его очистка. Гранаты пригодились, я бросал их в окна, из которых производился обстрел. Через два часа город был очищен от противника. На противоположной стороне стоял лейтенант и направлял для сбора по номерам полков. Когда я подошел, в указанном месте стояло около двухсот вооруженных красноармейцев и около 40 человек пополнения. Подходили еще. Подошел и командир полка и объявил, что мы свою задачу выполнили, сейчас пойдем на отдых в г. Аюд. Я решил напомнить ему о вчерашнем разговоре, подошел, отдал честь и сказал:

«Разрешите поблагодарить вас за мудрый совет, я приобрел одежду и оружие». Он сказал: «А это ты, шустрый. Становись в строй, сейчас тронемся в путь». Всю ночь мы затратили на дорогу, пришли на окраину города, спать не хотелось, хотя чувствовалась усталость. Пополнение сидело отдельной кучкой, когда я посчитал, их было 42 человека.

Часа через 2 или 3 подъехала полуторка. Из нее вышел полковник с авиационными петлицами и направился к нашей кучке. Мы вскочили, он сказал: «Вольно, садитесь». Поздоровались, он говорит, что ему нужен хороший автомеханик и шофер. Вышли два шофера, подошли к полковнику и говорят: «Мы колхозные шофера. Полковник сказал: «Ладно, сойдете». Я спросил полковника: «А что вы хотите от механика?» — «Ну, чтобы он мог починить двигатель, отладить работу машины». — «Такие работы я смогу выполнить». После этого он записал в блокнот наши фамилии, имена и отчества и пошел в штаб за документами. Когда он вернулся из штаба с документами, он говорит: «Что же ты, братец, темнил? Ведь ты инженер-механик». — «Да, — говорю, — я инженер-механик по станкостроению, но вы не огорчайтесь, все работы, которые потребуются по технической части, я выполню».

Сели мы в кузов машины, старшина достал буханку хлеба, кусок сала и канистру с вином. Выпили по кружке вина за встречу, закусили хорошо салом с хлебом. Шофер Кононов завел машину, и мы тронулись догонять фронт, который за сутки продвинулся дальше города Клужа.

Подъехали утром к месту нашего назначения. С левой стороны от дороги в 500 метрах под горой стоит летучка. Подъехали к ней, из летучки высунулся старший лейтенант. Подполковник кричит: «Синельников, я тебе земляка привез!» Синельников предложил выпить за землячество, что и было сделано: по кружке вина с закуской, — салом и хлебом. Подполковник пересел в легковую машину М-1 и повез шоферов в батареи. Часа через два я увидел струи синего дыма, а затем и М-1, передние колеса которой катились под солидным углом развала. Подъехала машина к летучке, из нее вышел подполковник, крикнул: «Синельников, чтобы через два часа машина была исправлена. Проклятый немец обстреливал нас из миномета, и осколок повредил тягу трапеции».

Синельников сразу дал команду: «Земляк, исправь машину полковнику». Вместе с шофером Кононовым мы прокопали траншею, поставили на нее машину, я под задние колеса подложил камни, потом с левого бока подкопал другую траншею, залез под машину, отвернул и снял тягу, которая была до половины перерублена осколком и прогнута градусов на 15-20. Посмотрел я на нее: если в холодном виде править, она может переломиться. Вблизи никакого дерева нет, а в 700-1000 метрах виднелись акации. Я взял топор, карабин и отправился к этим акациям. Это оказалось кладбище. Там я подобрал подгнивший крест, срубил его и принес к летучке. Расколол его и развел огонь, нагрел тягу, вынес из летучки наковальню, выправил на ней тягу и немножко осадил, за счет чего тело тяги на изгибе утолщилось. Охладил тягу, поставил на место, отрегулировал развал колес, зашплинтовал и затянул контргайку. Затем засыпал боковую траншею, вынул камни из-под задних колес, завел двигатель на заднюю скорость, тихонько съехал на дорогу, развернулся, подъехал к летучке, выключил мотор и стал выходить из машины. Открывается дверь летучки, подполковник сидит на табуретке. Я стал по команде смирно и докладываю: «Товарищ подполковник, машина в рабочем порядке, можете ехать». Он мне в ответ: «А кто ее пригнал сюда?» — «Я», — говорю. — «Вот это второй твой обман, но приятный. А где Кононов?» — «Я его отослал спать, ведь он ночь не спал». — «Давай, иди его буди. Синельников, наливай три кружки вина, я должен выпить за приятный обман». Выпили, закусили опять салом с хлебом, он поблагодарил меня, что я уложился в установленное время, сел в машину и уехал на батареи. Так я вошел в ритм ремонтных работ автомашин, орудийных систем и других работ помельче.

Первое, что я посмотрел, что подшипники заливаются баббитом Б-7 и Б-14. Я сказал батарейцам и шоферам, чтобы они смотрели вблизи гидростанций вкладыши турбин, которые заливаются баббитом Б-80. Если будет у нас удача, мы избавимся от выплавления и выкрашивания шатунных подшипников ЗИЛов при любых перегрузках.

Недели через две подъехал шофер и говорит: «В верхнем бьефе около взорванной плотины блестит, по-моему, вкладыш.» Мы тут же выехали к указанному месту и вытащили из воды вкладыш диаметром 300 и высотой 400 мм. С этого вкладыша я наплавил почти 40 кг баббита Б-80. В Дебрецене я изготовил приспособление для заливки шатунов слоем с таким расчетом, чтобы только пришабрить по месту. Там на одном заводе нашел детали и собрал два ручных точила для летучки.

В Дебрецене подъехал к нашему подразделению генерал армии Малиновский и сказал: «Мастера, если до Будапешта вся техника дойдет в рабочем состоянии, всех награжу Красной Звездочкой». До Будапешта все машины ЗИЛ принудительно были оснащены шатунами с заливкой баббитом Б-80. Поэтому автомашины выходили из строя только в случае прямого попадания в них снаряда или мины, но мы эти машины восстанавливали довольно успешно и в сжатые сроки.

С 19 ноября по 13 февраля наш полк вел напряженные успешные бои, а 12 февраля немцы произвели интенсивный налет на длинный остров против Уйпешта, на котором стояла наша батарея из четырех пушек МЗА-57 и восьми пулеметов ДШК. После артналета две пушки были выведены из строя, у одной был сильно поврежден ствол, а у второй снаряд прошил лафет, и образовались довольно сильные трещины. Мы получили приказ немедленно отправиться на остров и восстановить пушки. Заготовили косынки для укрепления лафета, взяли винты, сверла, метчики и коловорот для сверления отверстий в лафете. Положили новый ствол для пушки в лодку и поплыли к острову. Добрались без происшествий, было уже довольно темно, и еще за островом немцы нас не видели. Выгрузились на остров, в первую очередь занялись пушкой, у которой был поврежден ствол. Поврежденный ствол сняли, поставили новый. Мастер-юстировщик прицелов произвел три выстрела, и пушка стала работоспособной. Со второй пришлось возиться дольше. Надо было коловоротом в металле толщиной 8-10 мм просверлить 12 отверстий, но к утру и эта пушка была в рабочем состоянии.

Ночью немцы выше по течению взорвали лед или плотину. По Дунаю пошла сплошная шуга льда. Командир батарей сказал: «По такой воде я вас не отпущу, да и людей у меня на 4 пушки не хватает. А по сему вот вам пушка, по классу стрельбы юстировщика вашего учить не надо. Действовать по команде и своему усмотрению».

Снарядов было достаточно. Ранним утром немцы вдоль Дуная побежали россыпью, изредка на ходу постреливая в нашу сторону, но когда мы открыли ураганный огонь из пушек осколочными снарядами и из пулеметов, немцы стали валиться на землю пачками. Затем они попробовали прорыв колоннами. Эти колонны также расстреливались нами. За нами на берегу в Уйпеште стояла батарея 85-мм пушек, но ей стрелять не пришлось. Часов в 9-10 немцы выбросили на выходе из Буды белый флаг и прекратили дальнейшие попытки прорыва. Мы получили приказ прекратить огонь. Из Буды в Пешт вывели 114 000 пленных всех рангов.

Когда был дан отбой на нашей лодке вместе с батарейцами мы переправились на правый берег Дуная и прошли в Буду. Там я в одном подвале взял 12 бутылок различных вин, а батарейцы принесли мне радиоприемник Филлипс в кожаном чемодане. Когда я вернулся в Уйпешт в помещение заводоуправления, где я находился вместе со старшим лейтенантом Синельниковым, к нам зашел капитан СМЕРШ полка и говорит: «Подари мне эту машину». Я ему ответил: «Капитан, в Буде на такой-то улице, в таком-то доме вы можете подобрать себе любой приемник, там их тысячи». Он ушел с недовольным видом. Вино я отдал ребятам из своего подразделения, себе оставил только три бутылки разного наименования. На второй день у нас был как бы отдых. К нам в комнату входит комиссар, помпотех и капитан СМЕРШ. Комиссар говорит: «Мне на вас поступил рапорт от СМЕРШа, что вы принесли из Буды приемник-передатчик, держите связь с немцами и ведете агитацию в пользу немцев. Я ответил комиссару, что перед ним стоит приемник, который не имеет ни одного элемента передатчика, кроме этого, если бы капитан побыл бы в немецком плену хотя бы два дня, у него не возникло бы даже такой мысли. Кроме того, он стремится лишить меня жизни, чтобы завладеть приемником. Я никогда не позволил бы себе, лишить из-за вещи любой ценности даже своего недруга. Взял с тумбочки приемник, поднес и сказал: «На, забирай!» Когда он протянул руки, я приемник бросил на пол, потом взял из угла кожаный чемодан, бросил его и сказал: «В нем будет удобней его носить». Тут же ему под ноги бросил свой приемник ст. лейтенант Синельников со словами: «На еще один, сборщик трофеев!»

Для СМЕРШа эта гнусная затея кончилась тем, что его отослали из нашего полка. Для меня — тем, что я стал к трофеям относиться, как бы не замечая их.

В Будапеште в лаборатории немецкого авиационного завода нам попалась малая сварочная установка, имеющая все размеры горелок и все виды припоев, сухих и жидких флюсов, а также материалов вплоть до стержня иридия, а также малогабаритный ацетиленовый аппарат.

После взятия Будапешта генерал Малиновский выполнил свое обещание: на весь коллектив технического обслуживания прислал ордена Красной Звезды, которые были вручены всем, кроме меня. Полковник Долецкий вычеркнул меня из наградных списков, сказав, что я недостоин, не «отработал плена».

Войны Красной армии проходят по одной из улиц Будапешта

После Будапешта 27-ая армия перешла во второй эшелон. Штаб находился на Дунайском острове, где когда-то была резиденция австро-венгерских королей. Наш полк прикрывал его от воздушных налетов немецкой авиации, когда немцы перешли в большое контрнаступление и потеснили 46-ую армию. Малиновский принял решение направить 27-ую армию против немцев.

Командующий 27-ой армией генерал Трофименко, собираясь ехать на совет к Малиновскому, подпоясывался ремнем — личным подарком Сталина за подмосковные бои. Отломалась серебряная позолоченная дужка для крепления ремня. С адъютантом он отослал ремень в армейские мастерские, где посоветовали: «Прибинтовать к ремню два камня и бросить в Дунай».

Трофименко было жаль расставаться с именным подарком, и он сказал адъютанту: «Сходи к зенитчикам, может, они смогут сделать». Адъютант принес ремень к помпотеху и начальнику летучки. Начальник летучки послал за мной. Я в это время в дальнем флигеле переделывал танковый немецкий аккумулятор для наших машин, то есть с 12 вольт на 6 вольт.

Когда я подходил к летучке, гляжу — с противоположной стороны идет сам генерал Трофименко. Я встал по стойке смирно и доложил: «Тов. генерал, по приказу подполковника старший сержант Орса прибыл». Он скомандовал «Вольно», в это время помпотех подает мне пряжку ремня и спрашивает: «Восстановить можно?» Я говорю «Да». Тогда он спрашивает: «Сколько надо времени?» — «Сорок пять минут» — «А быстрее можно?» — «Можно, если мне помогут. Для этого надо замесить крутой комок глины, я за это время заправлю ацетиленовый аппарат, подготовлю газовый баллон, горелку, серебряный припой и флюс». Я еще не полностью подготовился, а два солдата тащат ком замешанной глины килограмм на 30-35, я даже усмехнулся. Положили ком на стол. Я в него втоптал всю дужку, оставил только то место, куда следовало припаять дужку. Кислородное давление дал 1.2 атмосферы, место пайки и концы дужки я смочил жидким флюсом. Поставил дужку на место и попросил придержать напильником в этом положении, прихватил с одной стороны, а потом с другой, после этого дал хорошую разделку пайки, так, чтобы можно было на нее повесить хоть 100 кг — она не отломится. После этого я полил водой, вытащил пряжку из глины, промыл сперва в водке, затем подошел к Дунаю и там, в поточной струе, смыл остатки глины, дальше вытер насухо чистой тряпочкой и полирнул шерстяной полой шинели. Затем передал шорнику, который тут же специальными пистонами прикрепил ремень. Вся эта работа заняла 25 минут. Генерал Трофименко посмотрел на часы и говорит адъютанту: «Позови этих котов-бездельников, да чтобы бегом прибыли!» Когда они подходили, генерал вертел ремень в руке, показывая, что он восстановлен. Когда они подошли, он сказал: «К кому же из вас надо прибинтовать камень?» Один из них говорит, что ему нечего терять, а у нас ранги. Я объяснил, что золото плавится при температуре 1098 градусов, а зеленеет при 980. Я пайку производил серебряным припоем, температура плавления которого 630 градусов. Кроме этого пряжка была помещена в сырую глину так, что на поверхности пряжки температура не достигала 500 градусов. Так закончился этот любопытный эпизод.

После этого 27-ая армия разгромила немецкие войска, о чем было отмечено в приказе Верховного Главнокомандующего от 30 марта 1945 года. Затем овладели городами Пешвар, Герменд и Светготтард, также отмеченными в приказе от 31 марта 1945 года.

Следует отметить, что в районе озера Балатон двигалась колонна наших войск по разбитой грязной дороге. На колонну налетели 36 немецких пикирующих бомбардировщиков. Наши зенитчики в течение нескольких минут сбили 9 из положения походной колонны, они прицел вели как охотники по уткам. Остальные самолеты отвернули и бомбовый груз сбросили в стороне от колонны. В колонне потерь не было ни людских, ни техники.

В конце апреля 1945 года на перевале в Альпах сломалась у одной машины ЗИС-5 вилка переключения скоростей. На попутной машине шофер приехал в штаб полка. Полковник приказал мне отправиться и исправить машину. Я взял в солдатскую сумку крышку коробки скоростей с рычагами переключения. Шофер полковника говорит: «Здесь до гор километров 15, скажи полковнику, я вас мигом доброшу». Когда я попросил у него разрешения, он изругал меня самой непристойной бранью: «Я приказал, будь добр, выполняй!» Я повернулся, и мы пошли. С собой я взял в карман только трофейный браунинг с 6 патронами. Когда мы подходили к горам, были уже густые сумерки. Я говорю шоферу: «Петя, по дороге мы дальше не пойдем, ведь этот участок фронта оборонялся СС, так что на дороге они могут нас порешить, пойдем лесом сбоку от дороги». Он мне ответил: «Так мы заблудимся» Я говорю: «Постараемся не заблудиться». Когда мы поднялись в горы и прошли около 4 км, взошла луна и осветила дорогу, которая блестела как река. Я показал Пете и говорю: «Видишь дорогу, значит, мы держим правильное направление». Часа через полтора или два мы достигли вершины перевала. Здесь я заметил сверкающий огонек: кто-то курил, взял направление, и через 15 минут мы вышли прямо к машине. Подошли к машине, я быстро отвернул и снял с коробки скоростей крышку, вытащил сломанный рычаг переключения, поставил и привернул исправную крышку с рычагами переключения. Кузов был заполнен расчетом и снарядами. Я сел на лафет пушки. При спуске с горы меня так просквозило, что у меня зуб на зуб не попадал, ведь когда мы шли на подъем довольно спорым шагом, а в горах то спуск, то подъем, я здорово пропотел, а здесь меня резко охладило встречным потоком ветра.

Пушку установили на окраине города Рехниц вблизи дороги. Я говорю командиру: «Я вам в расчете не нужен, а меня сильно знобит, я зайду рядом в сарай, закопаюсь в сено». Часа через два заходит в сарай командир орудия и спрашивает: «Как дела?» Я стучу зубами, отвечаю: «Никак не могу согреться». Он мне отвечает: «Какого черта ты в сарае? Зайди в любой дом, попросись, тем более, что ты их язык знаешь, а нам скажи только в какой дом ты пошел.» (Это было уже в Австрии). Я его поблагодарил за совет и сказал, что зайду в крайний дом.

Я зашел в дом, попросил разрешения обогреться, а то я немного приболел, затем, через несколько минут, я спросила хозяина, не найдется ли одной таблетки аспирина. Хозяин ответил: «Найдется», а жене говорит: «Свари кофе с вином и пусть он запьет им таблетку аспирина». Когда я принял аспирин и запил его большой кружкой грога, меня стало клонить ко сну. Хозяин говорит: «Ложись на кровать». Я снял сапоги и телогрейку, лег на кровать и сразу же уснул. Когда я проснулся, я был укрыт одеялом, но пропотел так, что на мне было все мокрое, хоть отжимай. Вечером ребята принесли мне в котелке ужин и чай. После ужина я принял еще одну таблетку аспирина, запил горячим чаем. После ужина хозяин и его жена засыпали меня житейским вопросами: какая жизнь в России, сколько в месяц получает рабочий человек, сколько стоит килограмм хлеба и так далее. Я ответил им, называя довоенные цены, в конце концов они заключили, что жизнь в России лучше, чем в Австрии.

На следующий день я чувствовал себя нормально. Завтракал я с хозяевами, за завтраком разговоры наши продлились. Вдруг резко открывается дверь, и с ходу полковник кричит: «Ты что здесь под юбку спрятался!» Я ему отвечаю: «Я здесь нахожусь с разрешения командира орудия». — «Немедленно иди к орудию!» Я взял телогрейку, вышел вслед за ним и подошел к орудию. Мне командир орудийного расчета говорит: «Ты какого черта сюда пришел?» — «Меня полковник обругал и выгнал» — «Иди обратно и сиди в тепле, когда ваши подъедут, я за тобой пришлю». Я пошел обратно. Часа через два заходит в дом старший сержант Петренко и говорит: «Поехали, машина около дома». Я поблагодарил хозяев за оказанную помощь и радушный прием, вышел, сел в машину, и мы поехали через весь город на северную окраину.

В устье ущелья, к которому мы ехали, текла небольшая речушка. На выходе ее из ущелья построена мельница. Вот в этом доме и расположилось наше техническое подразделение. Через несколько дней я с тремя товарищами был придан к зенитной батарее, которой было поручено прикрывать морских пехотинцев при взятии Вены. Центр Вены обороняли войска СС. Первоначально они оказывали упорное сопротивление, но в конце концов дрогнули и сломя голову побежали к мосту через Дунай. По ту сторону уже была американская зона оккупации. В бешеной злобе они обстреливали справа и слева витрины домов фаустпатронами, двумя из них даже зажгли Кирху Стефана, достопримечательность Вены. Я обратил внимание на посольства Англии и Америки. Они были в полном рабочем состоянии и с полными штатами сотрудников, как будто Австрия не находилась с ними в состоянии войны. Кроме этого австрийцы позаботились об их безопасности. Оба посольства были обнесены со всех четырех сторон водными бассейнами глубиной около 2-х метров, шириной 20 метров, а длиной — на весь квартал.

В освобожденной Вене

После этого изгнания фашистов меня увидел старшина моряков Искандеров и крикнул мне: «Саша, иди сюда, здесь королевские винные погреба. Надо подобрать хорошо выдержанное вино, чтобы отметить взятие Вены». Я подошел, спустился в подвал. Я подобрал бочку с тарировкой закладки 1883 годом. Налили в бочонок емкостью литров 20 и отправились отмечать. Зашли в королевский дворец, в котором столового зала не нашли, но нашли спальню короля, поэтому расселись на королевской кровати, разлили вино в крышки котелков и выпили за взятие Вены. Потом пошли к нашим батарейцам, там тоже отметили. На следующий день батарея зенитчиков и мы вернулись в город Рехниц.

30 апреля один солдат, добиваясь благосклонности перезрелой девицы, сказал ей, что завтра большой русский праздник, и Сталин издал указ, чтобы каждый солдат поимел себе бабу. Этот слух распространился по городу со скоростью большей, чем если бы он был объявлен по радио. Женщины 30 апреля группами по 30-50 человек двинулись в наше ущелье. Я подошел к своей хозяйке и спрашиваю: «В честь чего толпы женщин идут в горы?» Она первоначально замялась, ведь у нее были две дочери, одной лет 19, а второй -15-16, но, в конце концов, говорит: «На такой-то улице русский Иван сказал, что Сталин издал указ, по которому в честь завтрашнего большого русского праздника каждый солдат должен иметь женщину». Я тут же сказал, что этот Иван дурак, что никакого указа нет и не могло быть, ведь мы не фашисты. «Тереза, скажите женщинам, чтобы шли домой, никто их и пальцем не тронет, а этот Иван будет через 30 минут арестован за свою провокацию». Я сообщил старшему лейтенанту Синельникову, который тут же позвонил в комендатуру, а я вместе с нашей хозяйкой подошел к очередной толпе женщин, человек в 60. Сначала с ними начала говорить хозяйка, а потом подключила меня. Пока мы беседовали, прибежал мальчик и сообщил: «Ивана арестовали и увели в тюрьму!». На следующий день обсуждали в комендатуре, что делать с этим дураком: по законам военного времени его можно расстрелять, но решили спустить на тормозах и заменить гауптвахтой, а для этого надо было получить показания женщин как бы не в утвердительном наклонении. Мне пришлось задавать вопросы так, чтобы ответы получались в нужной форме.

С 8-ого по 9-ое мая я был дежурным по подразделению. Все бойцы спали в доме, а я включил приемник в летучке и открыл дверь. Когда я услышал по передачу о подписанной капитуляции, я вбежал в дом, крикнул «Подъем!» и закричал: «Победа! Подписана безоговорочная капитуляция!» Все выбежали во двор, подняли стрельбу вверх в направлении гор, стали обниматься и целоваться, в том числе вся семья хозяйки.

Утром 9 мая получен был приказ 27-ой армии выйти на город Грац, отрезать отход власовцев на запад (они держали фронт в Тирольской области в Австрии). Ночью американцы двумя корпусами, а может и большими силами, ударили нас с правой стороны движения. Завязались бои, были взяты пленные. Затем вроде бы как разобрались, но время было упущено. Когда я опрашивал местное население, мне ответили, что русские в немецкой форме забрали все виды транспорта и даже удирали верхом на коровах. Из власовцев были задержаны единицы, очевидно те, кто не захотел удирать к американцам под крылышко.

Позже американцы предприняли еще одну провокацию. На самолетах «летающая крепость» они начали барражировать и производить аэрофотосъемку. Малиновский дал указание посадить или сбить этих наглецов. Поднявшиеся наши истребители потребовали посадки, они не подчинились. Тогда один самолет сбили, а второй после этого сел на наш аэродром. После этого происки Трумена прекратились.

В начале июня армия передислоцировалась на венгерскую территорию вблизи австрийской границы (названия небольшого венгерского городка не помню). В этом городе командир нашего 249-ого армейского артиллерийского зенитного Корсунь-Шевченковского корпуса ордена Кутузова и ордена Суворова 3-ей степени полковник Долецкий выстроил весь личный состав и сказал, что мы должны показать венграм, что мы можем не только разрушать, но и восстанавливать (речь шла о небольшом заводе). Возглавит эту работу ст. сержант Орса, а специалистов отберет из личного состава. Я отобрал из состава полка 130 человек.

Заводик был небольшой, имел свою силовую установку. Я осмотрел котлы, они были исправными. В манометрах были побиты стекла. Ручной насос для закачки воды работал, а вот тяги в котлах не было. Я открыл дверцу для ревизии дымогарной трубы. Она была засыпана золой на 2.5-3 метра. Когда я ковырнул лопатой, зола хлынула на меня и засыпала меня по плечи, хотя я успел немного отскочить назад. В каменный уголь был подброшен немецкий тол, он имеет черный цвет под уголь, а также большое количество автоматных патронов. Я заставил солдат просеять весь уголь через грохот, тол выбирать в ящик. Сложной задачей оказалось найти основной колодец, питающий котельную. Этот колодец оказался за 700 метров от котельной и в стороне от забора завода. Он забит был всяким грязным тряпьем, куртками, халатами, телогрейками и другой старой одеждой. После очистки основного колодца прокачали ручным насосом грязную воду на выброс, а затем чистую в приемный колодец котельной. При заполнении котлов я наблюдал, что стрелки манометров шевелятся. Зажгли под котлами, подняли пары, дали гудок, просмотрели оборудование. Проверили цех стирки спецодежды. В емкостях стиральных машин некоторые солдаты помылись теплой водой. Следует отметить, что из венгров никто не появился ни на заводе, ни в нашем полку. Так что это была личная прихоть нашего полковника.

Из этого городка шофер нашего полка дезертировал в Австрию. Полковник вызвал ст. лейтенанта Синельникова и меня, приказал взять с собой хоть взвод солдат, поехать в Австрию и изловить дезертира. Мы посовещались — как и где его искать в Австрии, ведь это все равно, что искать иголку в стоге сена. В конечном итоге я предложил Петру Синельникову искать его в городе Рехниц, потому что в Австрии он мог остановиться только там, где его хоть немного знают, а в этом городе наш полк стоял дольше, чем в других местах. Возьмем с собой человек 16 на одной полуторке и поедем в гости к нашей хозяйке, а там за разговорами я уже поспрошаю, ведь там, среди женщин беспроволочный телеграф. План наш сработал отлично. Наша хозяйка приняла нас радушно, угостила вином, поджаренной ветчиной с яйцами, абрикосами, а к концу я спросил: «Тереза, из полка отпущен был солдат погостить у знакомых, только я забыл адрес. Ты случайно не слышала о нем?» Она мне сообщила название улицы, номер дома и сказала, что у этой семьи имеется перестарая, 29 лет, девка. Он там и гостит. Мы ее поблагодарили, распрощались. Она поставила еще в кузов две корзины абрикосов. Поехали по указанному адресу. Не доезжая, спешились, окружили дом вместе с усадьбой. После этого я и Петр Синельников зашли в дом. Дезертир наш сидел около полуоткрытого окна, увидев нас, дернулся, хотел выпрыгнуть в окно. Я сказал: «Не делай глупостей, дом оцеплен». Он затих. Мы поздоровались с хозяевами и их девицей, потом я сказал, что он находится на службе в армии и к ним вернется, когда демобилизуется, а сейчас он поедет с нами в часть. Ст. лейтенант Синельников приказал ему встать, мы вежливо распрощались с хозяевами дома, вышли на улицу. К нам тут же подошли несколько бойцов, я послал их собрать остальных. В течение нескольких минут все были в сборе. Сели в кузов, беглеца посадили в середину машины под присмотр парней, привезли его в расположение полка и сдали под охрану. Полковнику доложили, что приказ выполнен, но от него не услышали ни «спасибо», ни единого вопроса о том, как нам удалось в течение одного дня найти и изловить его.

Через некоторое время полк переехал на новое место и расположился вблизи речки, на которой была гидростанция. В это время она не работала: взрывом в воротах плотины бала пробита дыра. Капитан, начальник подразделения, решив особым угодничеством добиться повышения ранга, стал каждое утро ходить глушить рыбу и подавать ее к завтраку полковнику. Поскольку он решил, что вся большая рыба находится на большой воде, то разыскал плоскодонку, положил в карманы 7 венгерских гранат, взял с собой солдата и поплыл к плотине. Как только лодка попала на сильное течение, она стала неуправляемой, ударилась о бык плотины, перевернулась, и горе-рыболовы оказались в бурлящей воде. Солдат сообразил, подплыл к воронке, нырнул в нее, и его со струёй выбросило в нижний бьеф, откуда он доплыл до берега, прибежал в полк и сообщил о несчастии. Капитана выбросило на нижний бьеф только на третий день.

После этого происшествия полк переехал на румынскую территорию в город Аюд. Неприятности для полковника и здесь не кончились. Капитан, начальник подразделения обеспечения полка горюче-смазочными материалами, ушел в запой и третьи сутки не являлся в часть. Полковник вызвал меня и приказал взять солдат столько, сколько нужно, разыскать капитана и доставить в полк живым или мертвым.

Я знал, что у капитана денег нет, он пьет, а затем, не рассчитавшись, уходит. Я взял два отделения — 16 человек, и отправился в город, который насчитывал 150 тысяч жителей. Зная психологию румынских торгашей, что они за деньги мать родную отдадут на съедение, мы зашли в первое питейное заведение, расположенное ближе всех к полку. Я подошел к хозяину и спрашиваю, был ли у него русский капитан и пил ли вино. Он молчит, но по лицу видно, что он изучает меня. Я тогда говорю ему: «По лицу вижу, что русский капитан был, пил вино и не заплатил. Я имею указание от командования полка расплатиться, говори, сколько он тебе должен и я тебе уплачу, но без обмана». Он говорит: «Капитан два дня назад был, пил и не заплатил 3 500 лей». Я вытащил из кармана свои деньги и отдал ему 3 500 лей и говорю: «А теперь позвони своим друзьям и узнай, у кого он еще был и остался ли кому должен». Он стал звонить, двое ответили, что не был, а третий говорит: «Был и не заплатил 4 000 лей». Мы пошли по указанному адресу, я заплатил 4 000 лей и попросил узнать, где он еще был. В третьей точке я заплатил, и у меня деньги кончились. Тогда я собрал с солдат деньги, у кого сколько было. На шестой точке мы капитана застали за столом. Рассчитавшись с шинкарем, мы его вывели на улицу. Я говорю ему: «Капитан, я получил приказ доставить тебя в полк живым или мертвым, поэтому лучше доставить тебя живым. Пойдем без всяких фокусов». Когда мы подошли к пивной-закусочной, с которой начали поиск, я подсчитал, что оставшихся денег хватит на два графина вина и по порции тушеной зайчатины. Я сообщил команде, все согласились. Мы зашли, сели за столы, заказали 18 порций тушеной зайчатины и два графина вина. Хозяин с помощником быстро подали, и я сразу с ними рассчитался. После ужина (или обеда) мы отправились в расположение полка и сдали капитана полковнику, который не только не спросил, как нам удалось его найти довольно быстро, но даже не поблагодарил. На второй день комиссар полка пригласил меня к себе и стал расспрашивать, как нам удалось разыскать капитана в сравнительно большом городе. Я ему ответил: «По финансовой дорожке», — и изложил всю технологию поиска. Он сказал: «Составь список — у кого сколько взял. Придешь ко мне, я подпишу, зайдешь к начфину, получишь у него свои деньги и раздашь бойцам». Это и было мною выполнено.

В конце июля вся армия передислоцировалась на территорию СССР в город Каменец-Подольск.

Во второй половине августа меня, ст. лейтенанта Синельникова и 24 шофера, 7 дизельных семитонных машин, 4 студебеккера и один бензовоз-цистерну откомандировали в Румынию для вывоза пиломатериалов в Каменец-Подольск и частично в город Винницу. Этой работой мы занимались до декабря месяца. В декабре нас отозвали, а 10-го декабря я демобилизовался.

Следует отметить, что 8-ого или 9-ого декабря был устроен прощальный ужин. На этот ужин был приглашен и я. Там ко мне подошел генерал армии Трофименко, поздоровался, спросил, где я работал до войны, кем, затем поблагодарил меня за знание и трудолюбие, а чтобы я лучше запомнил, приказал начальнику довольствия отрезать для моей жены английского букле на пальто, а мне на костюм. Затем он сказал начальнику армейских мастерских и его заместителю:

«Вам надо бы учиться у таких инженеров-производственников».

12-ого декабря 1945 года наш эшелон с демобилизованными тронулся на восток. 13-ого вечером я прибыл в Москву. Сел в трамвай 25-ого маршрута и сразу же столкнулся с грабителями, одного из которых я выбросил из трамвая на ходу на площади Киевского вокзала, сообщник спрыгнул сам, благо двери тогда у трамваев не закрывались. Приехал к себе домой, а комната занята. Туда вселили инвалида 1-ой группы. И я отправился к родителям на Мазутный проезд. На следующий день я написал заявление на имя районного прокурора и через три дня вселился в свою комнату.

Когда по возвращении я зашел к директору завода Калибр, то директор был новый по фамилии Нешто. Он мне заявил, что у него сегодня не приемный день, и он со мной разговаривать не намерен. Я был взбешен таким приемом, по-солдатски отчитал его, сказал ему: «Ты зажрался, поэтому у тебя нет желания поговорить с солдатом, вернувшимся с войны». 20-го декабря я устроился на работу рядом с заводом в Особое конструкторское бюро технологом.

За 1946 год к началу 1947 года мы с конструктором-изобретателем Ионовым создали совершенно новый вид протяжных станков с круговой протяжкой с невиданной производительностью: 380 000 деталь-операций за 8-ми часовой рабочий день. Закончили сборку, отладили станки и пустили в работу. Станок сразу же застрочил как скоростной пулемет. Ночью отвезли и установили в демонстрационном зале Колонного дома союзов. Делегаты конференции подходили, смотрели и удивлялись его производительности, он был отлажен на прорезку шлица винта М3. В зал вошел молодой генерал со своей свитой. Один из сопровождающих говорит ему: «Василий Виссарионович, посмотрите станок невиданной производительности». Он махнул перчатками и сказал: «Блеф». А сосед по стенду говорит мне: «Это сынок Сталина». Я тогда подумал: «Не дай Бог, если он займет высокие руководящие посты».

Приказом министра станкостроения № 39 от 8-ого апреля 1949 года я был переведен на завод Калибр на должность инженера-технолога с сохранением оклада и непрерывного стажа. На заводе Калибр я разработал и практически внедрил технологический процесс производства вставок с твердосплавными наконечниками для многомерных контрольных приборов для контроля подшипников (шариковых и роликовых) по 15 параметрам. Сложность этого процесса заключалась в том, что в это время не было алмазных шлифовальных кругов.

Мы вели работы по производству контрольных участков для автоматических заводов по производству автомобильных поршней, пальцев, поршневых колец, различной оборонной техники. Наряду с этим мы с конструктором Щукиным Сергеем Максимовичем создали и изготовили контрольно-сортировочную машину, которая заменила 600 лаборанток с универсальными микроскопами.

В 1956 году я с конструктором Драудиным изготовили и внедрили машину для производства широкоформатных растров. До 1956 года широкоформатные растры изготавливались только в ФРГ и США. И хотя стоимость только одного изделия составляла 100 тысяч золотых рублей, в связи со стратегическим значением нам не хотели их продавать и строго следили, чтобы мы не приобрели их через третью страну. Первые две оригинальные работы были представлены к Государственной премии. Я был вычеркнут из списков парторгов по причине того, что во время войны был в плену. Вторую премию, которую нам обещал зам. министра станкостроения Рыжков, мы не смогли получить, так как в это время Хрущев разогнал министерства, а когда их восстановили, Рыжков умер.

В 1956 году я уволился с завода Калибр и перешел работать во Всесоюзный проектно-технологический институт тяжелого машиностроения начальником сектора типовой оснастки. В этом институте была начата очень нужная и умная работа по созданию типовой высокопроизводительной прогрессивной оснастки — так называемые «нормали машиностроения». В течение трех лет была разработаны на высоком техническом уровне целая серия очень нужных приспособлений и накладных узлов к металлорежущим станкам, расширяющих их технологические возможности, повышающих точность обработки деталей.

Встал вопрос об организации их централизованного производства. Вот здесь партократы начали гробить эту идею. Сперва перевели институт в подчинение Госплану, а затем начали оплевывать идею. Из всей гаммы изделий только два удалось поставить на централизованное производство в городе Барановичи БССР. Это поворотные столы и машинные тиски. Изделия получили признание не только в СССР, но и за рубежом, экспортировались в 41 страну.

В 1961 году я перешел работать в головной институт ВНИИНМАШ Комитета стандартов на должность главного конструктора в отдел приспособлений. Здесь я ввел стандарты, регламентирующие конструкцию и технические требования на основные комплектующие узлы металлорежущих станков, которые позволили в 1971 году вывести наше станкостроение на уровень передовых западных стран по всем параметрам и ценам. Эта процедура потребовала вмешательства Косыгина, который назначил авторитетную комиссию, во главу которой был назначен я (как главный конструктор Комитета).

В конце ноября 1971 года я уволился из комитета стандартов и перешел работать в оборонную промышленность в Институт оптического приборостроения на должность начальника сектора, где я проработал до 1976 года, до ухода на пенсию.

***

За военный период я награжден:

• орденом Славы 3-ей степени
• медалью «За оборону Москвы»
• медалью «За победу над Германией»
• медалью «За взятие Будапешта»

Также я получил 4 благодарности от Верховного Главнокомандующего Сталина за отличные боевые действия по овладению городами Булрад, Хуши, Будапешт, Пешавар, Череменд, Светготтард и прорыв обороны немцев к западу от озера Балатон.

В послевоенные годы:

• медалью «За доблестный труд» в ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина
• орденом Отечественной войны 2-ой степени
• медалью «Ветеран труда»
• семью юбилейными медалями
• знаком СКВВ
• медалью Жукова
• почетным знаком «За заслуги в стандартизации»
• двумя медалями ВДНХ
• 12-ью памятными значками.

Мне присвоено звание «Почетного оборонщика» и «Заслуженного работника завода Калибр».

Материал прислал для публикации: Андрей Брагинский