Как война изменила мое детство

Мое пятилетие пришлось на Рождество (25 декабря) 1939 года, а с января 1940 года началась моя школьная жизнь. Страна находилась в состоянии войны, которая оказала сильное воздействие на последующие пять лет моего детства.

Готовясь к появлению немецких бомбардировщиков над нашими городами, школу, куда я должна была ходить, эвакуировали в деревню. Я жила в пригороде Брэдфорда, поэтому эта эвакуация означала, что мне предстояло совершать ежедневные поездки на автобусе протяженностью менее 10 минут. В этой деревне мы учились вместе с местными детьми. Одну неделю мы сидели за партой каждое утро, а затем уходили домой на оставшуюся часть дня. Местные же дети сменяли нас за партами после полудня. Следующую, вторую неделю все было наоборот.

Поставки молока для школьного питания, за которое тогда приходилось платить, к тому времени прекратились. За деньги, выделенные на молоко, на переменах нам давали сухое солодовое молоко Horlicks. Бумагу необходимо было беречь, поэтому нам давали сборники упражнений, которыми до этого пользовались другие дети. Мы вставляли наши ответы в пустые промежутки, которые оставались в конце страницы или в конце упражнения. Это был ранний период Второй Мировой Войны, известный как «Странная (Сидячая) война», в который немцы были не очень активны. Первоначальная паника быстро улеглась, и нам разрешили ходить в ту школу, которую мы посещали бы при обычных обстоятельствах. Она была в десяти минутах ходьбы от дома.

На весь период ведения военных действий была введена светомаскировка: на карнизе в нашей гостиной висели занавески, и каждый вечер мы накидывали поверх них огромное покрывало, чтобы не давать свету прорываться наружу. Однажды вечером покрывало, очевидно, соскользнуло вниз, и в нашу дверь постучал уполномоченный по гражданской обороне, чтобы сообщить о полоске света, пробивающейся над нашими занавесками. Ее необходимо было немедленно убрать, поскольку самолет противника мог легко ориентироваться на этот свет. Подобный инцидент во время светомаскировки мог вылиться в большой штраф. Ведь даже освещение на транспорте, включая велосипеды, необходимо было затемнять в такие периоды. Пешеходы несли с собой фонари, поскольку уличные лампы не были включены.

Нам всем выдали противогазы, которые нужно было всегда иметь при себе. Время от времени их усовершенствовали, когда появлялись предположения, что мог быть использован какой-нибудь новый газ. У нас были практические занятия по противогазам в школе, чтобы мы могли быстро надевать их в случае опасности. Они были очень неудобными — мой противогаз, например, оставлял красную полоску под подбородком.

В ходу также была карточная система продуктов, которая становилась все более жесткой по мере того, как продолжалась война. Мы всегда ходили в одну и ту же кондитерскую, владелец которой придумал особый способ, позволявший ему оставаться в рамках системы нормирования, но при этом давать нам немного конфет Quality Street, которые я особенно любила.

Каждую неделю наши продовольственные книжки необходимо было относить в одну и ту же бакалейную лавку и мясной магазин. Там нас предупреждали, когда на прилавке появятся консервированные фрукты или другие вкусности. Рано утром в день их прибытия очередь из решительных домохозяек выстраивалась у двери магазина. Иногда раздача этих деликатесов заканчивалась раньше, чем заканчивалась очередь, и в воздухе царил дух враждебности. Расстроенные домохозяйки или владельцы магазинов могли легко потерять самообладание в непростое военное время, но обычно дело не принимало серьезного оборота.

Я помню, как моя мама рассказывала о подобном случаем, когда она была в мясной лавка. Женщина, стоящая перед ней в очереди, пришла в негодование, когда мясник не обслужил ее так, как она того хотела. Он молча стоял, выслушивая ее отповедь, а когда она закончила, сказал: «Вы знаете, вы мне больше нравитесь в другой шляпке».

Хотя еда была простой и тщательно регулировалась, я никогда не была голодна. Иногда в доме бывали лакомства, да и смекалистая домохозяйка могла приспособиться к ситуации и приготовить довольно-таки съедобное блюдо из имеющихся продуктов. Мои худшие воспоминания были о высушенных яйцах, которые были тошнотворными, и о сыре, «мышиной приманке». Я вплоть до конца войны считала, что не люблю сыр. И только когда жизнь вернулась в привычное русло, я оценила его вкус.

Одежду тоже выдавали по карточкам, и ради нового платья для специальных случаев приходилось закупаться впрок и идти на разные жертвы. Мне повезло иметь старшую сестру, чьи вещи потом переходили мне. А ей в свою очередь повезло потому, что некоторые из предназначавшихся для меня карточек доставались ей.

Мы редко видели апельсины или другие заморские фрукты, а бананы и вовсе пропали с прилавков на все время войны. Я была уже в средней школе (как ее тогда называли), когда, наконец, вновь увидела их. В нашем классе училась дочь зеленщика, и она принесла банан из первой послевоенной поставки. Наша учительница сказала ей: «Покажи его, Джанет», а нам: «У Джанет есть банан. Не толпитесь».

В то время очень поощрялась работа для нужд фронта, усилия мирных жителей известные как «внутренний фронт». Мой отец скрыл свой настоящий возраст, чтобы стать участником Первой Мировой Войны, и был в окопах во время самых жестоких битв. Поэтому он был весьма доволен тем обстоятельством, что теперь был слишком стар для призыва. Однако, он участвовал во Второй Мировой Войне в ополчении и проводил утро воскресенья «на маневрах». Он очень веселил нас рассказами о том, как весь взвод полз по близлежащим лесам с ветками и листьями, камуфлирующими их стальные шлемы.

Мама тоже внесла свою лепту. Наша соседка работала в выездной бригаде полевого госпиталя святого Джона и давала уроки скорой помощи для домохозяек, которые хотели их посещать. Наша мама была в числе ее учениц и практиковала наложение перевязок и шин на нас. Муж соседки владел кондитерской. В конце курса скорой помощи он приготовил для всех присутствовавших дам ужин с мясным и картофельным пирогом, и я думаю, они насладились им сполна.

Класс, где училась моя сестра, вязал шарфы или перчатки цвета хаки для солдат. В начале войны я была слишком юна, чтобы заниматься этим, но когда мы уже были в младших классах, то стали больше понимать, что происходит на самом деле. Нашим первым вкладом в дело помощи фронту, вероятно, стала песня, которую мы пели на пути в школу или на детскую площадку.

«Идет дождь, льет как из ведра,
Также как и глупый, старый Геринг,
Который отправился спать с пулей в голове,
И не проснулся на следующее утро».

Я полагаю, что это начальный признак того, как война выявляет все худшее в людях. В более поздние периоды войны, я училась в воскресной школе, где нам сказали, что немецкий летчик потерпел крушение в нашем саду,  и что нам следует помочь ему и предложить чаю. Одна девочка лет восьми на это сказала: «Я бы не стала это делать. Я бы бросила ее в него».

Я помню, как слышала выступление Лорда Гав Гав (прозвище нацистского пропагандиста Уильяма Джойса) по радио с его «Шармани вызывает». Он был, как кажется мне, расстрелян за измену после войны. Полной противоположностью его усилиям были речи Уинстона Черчилля. Я помню, как слушала его пламенное выступление: «Мы должны биться на пляжах. Мы должны сражаться на аэродромах. Мы должны биться в полях и на улицах. Мы должны сражаться на холмах… Мы не должны сдаваться никогда!» Битва за Англию состоялась в 1940-м году, равно как и эвакуация из Дюнкерка. Я знала об этих событиях, но, к большому сожалению, была слишком юна, чтобы понимать их важность и историческое значение. Я немало знала о Черчилле. Его ласково называли «Винни», и в кинозалах зрители издавали одобрительный гул, когда он делал свой известный знак победы в новостях Pathe. Пропаганда лилась на нас рекой. На щитах для афиш висели слоганы, такие как «Болтовня может стоить жизни», нас убеждали «Копать до победы» и «Протянуть руку помощи стране». Многие люди выращивали овощи в своих садах, и такие огороды приобретали все большую популярность. Поддержание здоровья было делом первостепенным, и нас увещевали: «Кашель и чиханье распространяют заболеванья». Чтобы сэкономить на покупке одежды, нам советовалось «довольствоваться, чем есть, и латать одежду».

По мере взросления, мы стали воспринимать происходящее более серьезно. Нас призывали копить деньги с Системой Национальных Сбережений, также проводилось соревнования между классами ради сбора денег. У нас были финансовые цели, которые нам следовало попытаться достичь. Одной из них была большое изображение солдата. Каждый раз, когда мы собирали определенную сумму денег, его рука немного поднималась вверх. К тому моменту, когда нам полностью удалось собрать искомую сумму, он стал отдавать британское приветствие. Как я помню, государственные сберегательные марки стоили шесть пенсов за штуку. Когда удавалось накопить 15 пенсов, выдавался сертификат, который приносил проценты.

Каждый пятничный вечер в нашем классе проводился аукцион. Мы все приносили вещи из дома, которые потом продавал на аукционе наш учитель. Я помню, как надбавляла 2 пенса за лимон, который был весь старый и высохший. Я отдала его маме как предмет роскоши, и как же она тогда удивилась. В воздухе было разлито чувство патриотизма и командный дух. Вместе с подругой мы проводили распродажу для Красного Креста возле моего дома. Моя сестра нарисовала большой красный крест на белом листе бумаги, который мы прикрепили к передней части нашего ломберного стола. Наши матери наделали всякой всячины по этому случаю, и соседи охотно скупали это у нас. Мы заработали пять шиллингов, и об этом даже объявили в школе. Но одна одноклассница скопировала нашу идею. Она жила на оживленной главной улице, по которой сновало много прохожих. В результате она украла наши лавры, заработав семь шиллингов и шесть пенсов.

Хотя в первые дни войны ситуация была безвыходной, нас все-равно побуждали тратить какое-то время на отдых. Для этого была разработана схема под названием «Каникулы Дома», в рамках которой развлечения были доступны в парках во время летних месяцев. Среди них были выступления духового оркестра, конкурсы талантов и разнообразные шоу. Песни, подобные «Маленькая курочка, когда, когда, когда ты отложишь мне яичко к чаю?», немного веселили на фоне нехватки продовольствия. «Мы не должны упустить последний автобус до дома», хотя и была комической песней, содержала посыл о том, что топлива было мало, и что если ты не успевал на последний автобус, то до дома приходилось идти пешком.

Транспортное движение было бессистемным в годы войны, и я помню, как однажды ночью ехала на поезде из Лидса в Брэдфорд, когда загудели сирены. Поезд остановился, и все огоньки погасли. Так мы сидели без движения, пока не зазвучал сигнал «опасность миновала», разрешивший нам продолжить путешествие.

Радиопрограмма «Itma» была еще одним мощным оружием для поднятия духа и настроения. Большая часть британцев включала радио в полвосьмого вечера в четверг, чтобы услышать фирменные звуки «Это тот самый мужчина, да, тот самый мужчина. Это Мистер Хэндли…» Я думаю, что Томми Хэндли изобрел эту крылатую фразу. Люди также при любой возможности вставляли фразу «Могу я быть полезна вам, сэр», имитируя Миссис Моп, которая тоже была еженедельным героем этой программы. Одним из моих любимых героев был Фанф, который звонил каждую неделю, предположительно, из Германии. Его ключевая фраза была «Говорит Фанф» — и этих слов было достаточно, чтобы заставить всю семью хохотать. Его играл Джэк Трейн, который также озвучивал Полковника Чинстрэпа, который, предположительно, был военным и алкоголиком. И опять же его фраза «Я не возражаю, даже если возражаю» была в ходу у слушателей.

Вера Линн исполняла такие песни как «Над белыми утесами Довера будут голубые птицы» и «Мы встретимся снова». Она ездила по зонам боевых действий за пределами страны с концертами для военных. Друг нашей семьи, который побывал на одном из таких концертов, рассказал нам о духоподъемном эффекте, который она оказывала на этих мужчин.

Брэдфорд никогда не был целью для Люфтваффе. Немцев больше интересовали заводы боеприпасов и доки. Однако, однажды ночью бомбы все же обрушились на город. Об этом случае говорилось, неизвестно было это правдой или нет, что бомбы били не по конкретной цели, а сбрасывались немцами на обратном пути. Мы с сестрой лежали в кроватках и не проснулись во время этого налета. Моих родителей, а также многих соседей впоследствии отчитал уполномоченный по гражданской обороне за то, что они стояли снаружи домов, наблюдая за падающими бомбами, вместо того чтобы спрятаться в убежище. Я помню, что одна из бомб упала прямиком на местный универмаг Лингардз. Отправляясь за покупками в город, моя мама иногда заходила в Сандаун кафе на Манчестер Роуд выпить чашечку чая. Вскоре после рейда она взяла нас с собой, и мы увидели своими глазами дырку в крыше кинотеатра Одеон, куда упала еще одна бомба.

Один из многочисленных пожаров в лондонских доках, вызванных налетами немецкой авиации. 7 сентября 1940 года.

Война тянулась с начала моей учебы в подготовительной школе до окончания учебы в начальных классах после получения стипендии. Ее конец отмечался дважды: сначала — в День Победы в Европе, а затем — в День Победы над Японией. В школе у нас были празднования с таким количеством вкусностей, каким только было возможно в послевоенное время. Кажется, были и уличные праздники, но в моей памяти они не сохранились.

Гитлер и нацисты, безусловно изменили мое детство, и хотя война завершилась, самоограничение и распределение продовольствия продолжались еще какое-то время. В этой атмосфере я начинала учиться в средней школе.

Рассказ записан 01 мая 2005 года

Перевод Ярославы Кирюхиной для www.world-war.ru

Источник: http://www.bbc.co.uk/history/ww2peopleswar/stories/57/a3981657.shtml