Мясной Бор и немецкое рабство

Родилась я в 1927 году в д. Большие Березницы Оредежского района. Там и жили мы до войны с отцом Василием Ивановичем, мамой Марией Иванов­ной и сестрой Тасей. Старшие сестры Зина и Вера, брат Дима жили и работали в Ленинграде.

Наша маленькая, в 11 дворов, деревня утопала в яблоневых садах. Рядом лес — места красивые, летом от дачников отбоя не было, тем более что и желез­ная дорога недалеко, до станции Огорелье 12 км.

22 июня 1941 года мы с сестрой Зиной, приехавшей на выходной, и ее сыном Эдиком отправились в лес за ландышами. Возвращаемся радостные, с цветами, а дома плач — война… Тем же вечером увидели в небе над деревней воздушный бой. Наш самолет сбили чужие горбатые самолеты с крестами по бокам. Этот сбитый самолет на­шли уже после войны в болоте, в глубокой воронке.

Вскоре начались бомбежки, а в деревне появилось много женщин из Ленин­града. Работницы фабрики «Скороход» рыли окопы.

Железнодорожное сообщение с Ленинградом прекратилось. Имевшиеся кое у кого детекторные приемники приказали сдать в сельсовет, и мы оказались без связи с внешним миром.

По дороге день и ночь гнали к Ленинграду скот. Люди рассказывали, что под Лугой идут большие бои. В августе вдоль леса потянулись группы хмурых, неразговорчивых бойцов. Пал Лужский рубеж.

В деревне остались только старики и женщины с детьми. Власти отдали приказ сжечь колхозный урожай, чтобы не достался врагу. Но старики сроч­но организовали уборку. Сжали вручную серпами, обмолотили, как в старину, цепами и раздали зерно людям, распределив по числу едоков. Благодаря этому мы и выжили.

Это оказались действительно свои — бойцы 2-й ударной армии.

Днем я пошла к колодцу за водой и встретила наших солдат. Идут на лыжах, в маскхалатах. Летит немец­кий самолет. Солдатам командуют: «Ложись!» А я с полными ведрами бегу изо всех сил — команда ведь не для меня… Долго мне потом этот слу­чай напоминали.

В нашем доме разместились почта и особый отдел. Остальные подраз­деления в других домах. К деревне с южной стороны подступал лес, даль­ше поле, которое далеко просматривалось. Видна была и церковь Фрола и Лав­ра в Загородицах. Под горой, в бывшем поповском саду, немцы расстреляли на­ших, они там и похоронены в братской могиле.

Фронт же до самого мая больше не двигался. Мы с Тасей стирали бойцам белье, дружили с ребятами. Ведь все были очень молодые. У нас в доме был па­тефон, много пластинок. В деревне один дом пустовал, и мы устраивали там танцы. Из наших постояльцев помню майоров Чернова и Пахилько, у Селедкиных жил комиссар Алафердиев. Несколько раз к нашей маслобойке прилетал самолет У-2, привозил почту. Послали и мы письмо Зине в Ленинград. На удив­ление, она его получила, но узнали мы об этом только после Победы.

А в мае 1942-го нас решили эвакуировать. Всей деревней мы отправились на станцию с мешками за плечами, уложив в них пожитки, какие смогли унести. Дойдя до Пустого Рыдна, увидели зарево: то горели наши дома. Их подожгли свои, выполняя приказ ничего не оставлять врагу.

В деревне Огорелье нас поместили на платформы с обмундированием и во­оружением. Сидели на шинелях, упирались в дула пушек. Повезли по узкоко­лейке к Мясному Бору. Проехали недалеко, за Рогавкой наш паровоз разбомби­ли немцы.

Л.В. Мокеева (Щелканова) с матерью, 1944 г.

Началась лесная жизнь. Здесь оказалось много народу из разных деревень. Деревнями и держались. Из нашей семьи — я, мама с папой, Эдик и Тася. Селедкины — Малаша, старая Васиша, Лена с годовалой дочкой.

В лесу под Мясным Бором мы оказались в «мешке». Немцы были в 2—3 ки­лометрах, обстреливали и бомбили постоянно. Мы убегали, прятались за ги­гантскими осинами. Когда возвращались, находили свои шалаши разбитыми и строили новые. От обстрелов и бомбежек погибло много солдат и деревенских. Бомбой убило Малашу, Васишу, осколком снаряда — Лену, а дочка, которую она держала на руках, осталась жива и пережила войну.

Первое время какие-то сухарики у нас были, солдаты и тех не имели. Скоро и наши запасы кончились. Ели кислицу, кору, все, что придется. Пили болот­ную воду. Иногда нам выдавали льняное семя. За ним выстраивалась очередь, немцы с самолетов это видели и расстреливали людей. Все завшивели и, не стес­няясь, раздевались и давили вшей, которых расплодилась тьма-тьмущая.

Солдаты в окружении тоже были совсем голодными и умирали каждый день. Особенно плохо приходилось раненым, они умирали от голода и гангре­ны. Лекарств и чистой воды не было, кругом одно сплошное болото. Нас снова захватили немцы и привели в Рогавку. Здесь накормили супом с кониной и распустили по домам. А домов уже не было. В деревне уцелели две жительницы и маслобойня, где мы, оставшиеся в живых, и поселились.

Мама заболела дизентерией. Ее отправили в деревню Вяжище в больницу, которая и при немцах работала. Еле спасли. Тасю забрали в трудлагерь в Во­роний Остров. Выдали форму, на берете и рукавах которой были изображены лопаты, воткнутые в землю. Держали за колючей проволокой, гоняли под кон­воем на строительство дороги Оредеж—Ленинград.

Нас приютила семья Егоровых из Клюкошиц. В августе отец перевозил на лошади соседские вещи и подорвался на мине. Его сильно контузило, он забо­лел и умер.

Зимой все от мала до велика чистили от снега дорогу между Волосковом и Хомировичами.

9 декабря 1943 года немцы нас вывезли в Латвию, где мы работали в боль­шом частном хозяйстве. В августе 44-го отвезли в Ригу, посадили на баржу, пе­реполненную русскими пленными, и доставили в Данциг, оттуда — в Дахау.

Не помню, сколько времени мы пробыли в Дахау, но нас снова посадили в товарные вагоны и долго возили по всей Германии. Шел уже 45-й год, старики и дети никому были не нужны. Наконец, высадили на станции Шнайтах Бомхов. Поселили в бараках и возили ежедневно в Нюрнберг на разборку завалов после бомбежек.

Но пришел май, а с ним — Победа. Нас освободили американцы и передали нашим в Бунцлау. Здесь мы проходили проверку, а в конце августа нас поездом отправили домой.

Мы приехали на станцию Оредеж, откуда пешком пришли в Клюкошицы, где нас снова приютили у себя Егоровы, которые раньше нас вернулись из Лат­вии и из бани переделали домик. Вернулась из Германии Тася, Зина с Верой ос­тались живы в блокадном Ленинграде. Была такая встреча, такая радость, что мы живы! Но не было с нами папы, в свердловском госпитале умер от ран Митя.

Источник: За блокадным кольцом : воспоминания / Автор-составитель И.А. Иванова. – СПб.: ИПК «Вести», 2007. с. 115-117.