Начало войны: направление в Омск

В 2007 году в адрес портала «Непридуманные рассказы о войне» полковник Яков Михайлович Ляховецкий передал свои военные воспоминания. После публикации он продолжил работу над текстом. Были внесены дополнения и уточнения. Новые архивные документы (боевые приказы, распоряжения, наградные листы и др.) позволили подробнее рассказать о боевых действиях 28-го ОГМД, в котором служил Яков Михайлович, его боевом пути. А, главное, дополнить воспоминания рассказом о ратных подвигах гвардейцев дивизиона, назвать многих по фамилиям (более 40 фамилий).

 

От автора

Время быстротечно. Сверстникам моего поколения, которым в сорок первом было семнадцать-восемнадцать лет, уже за девяносто. Так уже получилось, что только спустя много лет после окончания Великой Отечественной войны я взялся за написание воспоминаний о периоде фронтовой службы в 28 отдельном гвардейском минометном дивизионе («катюши»), куда получил назначение по окончании военного училища в октябре 1942 года.

Многое стерлось с памяти. Но немало она все же сохранила. Фронтовые «треугольники», почтовые открытки, отдельные записи в блокнотах, переписка в послевоенные годы с бывш. командиром дивизиона гвардии майором К. К. Михайловым (после войны воинское звание – подполковник), сведения из военно-исторической литературы, материалы из интернета позволили дополнить ее.

В послевоенный период вышло немало книг с воспоминаниями ветеранов гвардейских минометных частей. Но среди них о 28-м ОГМД мне не довелось найти таких публикаций.

Поэтому в своей книге я попытался на основе архивных документов и других материалов, в меру возможности, рассказать о боевом пути дивизиона за все годы войны, а не только за то время, когда в нем служил. Сохранившиеся записи в блокнотах, документы, письма и адреса сослуживцев восполнили мою память также о том периоде воинской службы, когда я, выбыв после ранения из дивизиона и лечения в госпитале, был направлен в г. Горький для выполнения специального задания Государственного Комитета Обороны по выпуску боеприпасов для частей реактивной артиллерии.

Через некоторое время после опубликования моей книги (в бумажном варианте ограниченным тиражом и в интернете) я продолжил работу над ней, внес дополнения и уточнения.

Разысканные новые архивные документы (боевые приказы, распоряжения, наградные листы и др.) позволили конкретнее осветить действия 28-й ОГМД в боях под Спасс-Рюховском, Клином и Солнечнегорском, в других операциях, уточнить какие части и соединения им поддерживались в тот период. А, главное, рассказать о ратных подвигах гвардейцев дивизиона, назвать их по фамилиям. Все это нашло отражение в дополнениях и уточнениях во втором издании…

Май 2015.

1. Июнь — Август 1941 года. Начало войны.

Наш выпуск — тысяча девятьсот сорок первого, как раз перед началом войны. Я окончил 20-ю среднюю школу в г. Житомире. Война началась буквально после школьного выпускного бала. Мы встречали рассвет в городском парке, на берегу р. Тетерев, когда немецкие самолёты сбросили бомбы на аэродром в Смоковке, что на окраине города.

В 12 часов по радио выступил заместитель Председателя Совнаркома СССР, Народный комиссар иностранных дел В. М. Молотов с сообщением о нападении германских войск на нашу страну.

В. М. Молотов говорил, что Красная Армия и весь наш народ вновь поведут победоносную Отечественную войну за Родину, за честь и свободу, что наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами.

Поздно вечером была передана Сводка Главного командования Красной Армии. В ней говорилось:

«С рассветом 22 июня 1941 г. регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Черного моря и в течение первой половины дня сдерживались ими. Во второй половине дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной Армии. После ожесточенных боёв противник был отбит с большими потерями…»

Конечно, никто из нас тогда не мог предположить, что война продлится 1418 дней и ночей, что фашистские войска оккупируют Украину, Белоруссию, Прибалтику, дойдут до Москвы и Сталинграда. Мы были уверены, что «отбитый с большими потерями» противник будет вообще вскоре изгнан с нашей земли, что Красная Армия уничтожит фашистов уже на их территории, и война продлится всего несколько месяцев. Но с каждым днём чувствовалось, что обстановка всё больше накаляется, становится тревожной.

На следующий день началась мобилизация военнообязанных, родившихся в 1905-1918 годах. Вскоре получил повестку и мой отец, 1896 года рождения, работавший директором облфилармонии. 28 июня он убыл в 9-й дорожно-эксплутационный полк (9-й ДЭП), куда получил назначение. Полк находился на Гуйве. Должность его не припомню. Воинское звание его — техник-интендант 1-го ранга. С 24 июня вместо сводок Главного командования стали передаваться Сводки Совинформбюро. В них сообщалось о боях за Гродно, Кобрин, Каунас, Вильнюс.

Тревожней становилась обстановка в городе. С вечера на улицах были погашены фонари, зашторены окна. Говорили, что возле одного из сёл под Житомиром истребительным батальоном были уничтожены гитлеровские парашютисты. В городском парке задержали нацистского шпиона, сброшенного на парашюте.

25 июня в город стали прибывать беженцы из западных областей. На железнодорожном вокзале для них организовали питание, подали вагоны для эвакуации. Но не хватало паровозов. Как только они прибывали, их тотчас цепляли к составам и отправляли на восток. Не для всех это было спасением. Фашистские самолёты буквально охотились за каждым эшелоном, и многие погибали в пути.

В магазинах скупалось все подряд, полки быстро опустели. По радио неоднократно передавали, что жители, у которых в вечернее и ночное время обнаружат свет в окнах, будут привлечены к ответственности по законам военного времени. Согласно распоряжению властей, все жители должны были сдать на временное хранение личные радиоприёмники.

Через город все чаще в сторону Киева проходили, проезжали группы бойцов, отбившихся из разбитых частей или вырвавшихся из окружения. Как-то к нам заглянул командир, наш давний знакомый (он хотел повидать отца), прибывший в Житомир по каким-то делам с фронта. На вопрос матери, что там происходит, ответил: «У них много танков, у нас — винтовки».

С первых дней город подвергался бомбардировкам. Германские самолеты бомбили его ежедневно по несколько раз. После бомбежки горели здания военкомата, мебельной фабрики «Профинтерн». Наиболее пострадали центр города, железнодорожный вокзал. Бомбы были сброшены на площадь. В руины превратились части улиц Киевской, Театральной, пострадал торговый центр «Люкс» на Бердичевской. За первые четыре дня на Житомир было совершено 16 налетов авиации, 286 самолётовылетов. За время налётов наши сбили 9 самолётов противника.

29 июня в городе, в здании цирка состоялся митинг. На нем выступили писатель А.Е. Корнейчук, инженер моторемонтного завода Тепляков, поэт Микола Бажан, секретарь ЦК КП/б/У И.Т. Лысенко.

На предприятиях демонтировалось оборудование и отправлялось на восток. Началась эвакуация населения.

В сообщениях Совинформбюро появились новые направления — Минское, Луцкое, Шепетовское, Новоград-Волынское, Барановическое. 1 июля сообщалось, что наши войска потеснены на Мурманском направлении, появилось ещё одно направление — Бобруйское.

Вечером 4 июля неожиданно приехал на автомашине отец. Сообщил, что германские танки как будто прорвались к Новоград-Волынскому и Шепетовке, и предупредил, что в Житомире оставаться уже опасно. Велел собрать самое необходимое в дорогу. Сказал, что утром заедет за нами.

После войны, перебирая бумаги, я нашел среди них распоряжение военного коменданта в билетную кассу железнодорожной станции.

«Управление военного коменданта г. Житомира.

4.07.41 г.

Начальнику билетной кассы ст. Житомир.

Выдайте жене военнослужащего Ляховецкого /4 чел./ билет от ст. Житомир до ст. Запорожье.

Комендант гарнизона Капитан Орниленко».

В Запорожье проживал брат матери. Город, казалось, находился далеко от линии фронта, и отец надеялся, что там мать с моим младшим братом будут в безопасности. А у меня же была повестка в военкомат на 9 или 10 июля, точно не помню. Поэтому я сказал, что сейчас ехать в Запорожье не могу. В крайнем случае, если что, выеду позже.

Мой год ещё не призывался. Но во время учебы в десятом классе я по линии военкомата прошел спецпроверку (отцу сказали, что намечают меня направить в какую-то особую школу при штабе Киевского военного округа) и, вероятно, повестка была связана с этим. Родители оставили мне денег и попросили домработницу соседей Березовскую присмотреть за мной в эти несколько дней.

Однако вскоре после отъезда отец неожиданно вернулся. Как я понял, по настоянию матери. На легковушке мы поехали в военкомат. У разрушенного, обожженного после попадания бомбы здания разыскали военкома. Военкомат готовился к эвакуации. На машины грузили уцелевшие после пожара папки с документами. Руководивший погрузкой военком, взглянув на мою повестку, порвал ее и сказал, чтобы я не задерживался в городе.

Наверное, я родился в рубашке. Если бы в тот день мы не поехали к военкому, неизвестно ещё, как сложилась бы моя дальнейшая судьба. Ведь уже 9 июля (а на этот или следующий день у меня была повестка) в город вошли фашистские танки.

С отцом мы поехали не на вокзал, а на Богунию. Оказалось, вокзал постоянно подвергался налётам гитлеровских самолетов, был разрушен, и семьи военнослужащих решили отправлять с Богунии. Где-то неподалёку от неё была железнодорожная ветка, и туда должны были подать состав. На Богунии, на просторной поляне, в огромной толпе людей, сидящих в ожидании отправки на чемоданах, узлах, на земле, мы разыскали мать с братом.

Куда и когда будет подан состав, никто толком не знал. Потом прошел слух, что железнодорожный путь разбомблен, и когда восстановят его — неизвестно. Отцу удалось посадить нас на полуторку, следовавшую с женами военных из Западной Украины в Киев. Некоторые ожидавшие отправки женщины подняли шум. Мол, почему одних отправляют, других — нет. Среди них была и молодая жена пограничника с грудным ребёнком. Когда сидевшая в кабине женщина уступила ей место, перебравшись в кузов, те, что до этого шумели, приутихли. В грузовике при всём желании поместить больше никого не было возможности.

Через мост мы выбрались на Вильскую улицу. В городе горели многие здания. Перед площадью увидели разбомбленное гитлеровскими летчиками здание пехотного училища. Киевская улица была пустынна, словно вымерла. Нигде ни одного военного, ни гражданского.

На выезде из города впереди увидели КПП. Старший поста сделал нам знак остановиться. Шофёр стал притормаживать, но, подъехав к контрольному пункту, неожиданно нажал на газ и на большой скорости проскочил мимо него. Красноармеец, которого машина чуть не сбила, вскинул винтовку, передёрнул затвор, но в последнюю минуту заколебался и стрелять не стал.

За городом — ни укреплений, ни войск, готовившихся к обороне, видно не было. Только на краю пустынного аэродрома из окопчика маячила одинокая зенитная установка счетверенных пулемётов.

Вдоль покрытого булыжником Киевского шоссе, по грунтовкам, полевым стежкам, прямо по полю шли на восток усталые беженцы с чемоданами, узлами, детьми на руках. Некоторые везли свой скарб на подводах, тачках. Иногда попадались уходившие вместе с беженцами в сторону Киева небольшие группы военных. В основном шли они в пешем строю, редко ехали на автомашинах.

За Кочеровом из-за облаков неожиданно появился «Хейнкель» с удлиненным фюзеляжем, с черными крестами на плоскостях и свастикой в хвостовом оперении. Гнусаво гудя, он медленно плыл вдоль шоссе. Военные, беженцы разбежались по обе стороны шоссе, попрятались в овражках, кустарниках, во ржи на поле. Из ехавшей перед нами и свернувшей к обочине машины повыскакивали красноармейцы и, отбежав от шоссе, открыли по самолету беспорядочную стрельбу из винтовок. Не меняя высоты, «Хейнкель» вскоре скрылся из виду, улетев в сторону Киева. И снова всё ожило вокруг, пришло в движение.

За мостом через Ирпень военные, гражданские строили укрепления. В Киеве, на площади возле Ботанического сада, мы рассчитались с водителем. Из походных кухонь беженцам раздавали борщ и кашу.

В Ботаническом саду пробыли несколько дней. Выехать из Киева было большой проблемой. На пассажирской и товарной станциях, привокзальной площади скопилось десятки тысяч людей. И хотя каждый день один за другим уходили эшелоны с беженцами, число их с каждым днем росло.

Положение на фронтах тем временем становилось всё тревожнее. В сводках Совинформбюро появились новые направления — полоцкое, лепельское, слуцкое, бобруйское, борисовское. Значит, германские войска продвинулись уже далеко за Минск.

У Ботанического сада нам неожиданно попалась запыленная машина, прибывшая из Житомира с женами военнослужащих. Среди них была и мамина знакомая. От нее мы узнали, что Житомир занят нацистами. Машина должна была отправиться в Полтаву. Знакомая матери переговорила с шофёром. Мы ему уплатили, и нас взяли на машину. Посадили также и молодую жену пограничника с грудным ребёнком. Кстати, она снова нам помогла.

Выехали утром 11 июля. Когда проехали деревянный Новодницкий мост, нас задержали пограничники. Очень строгий, с усталым видом майор категорически заявил, что машина реквизируется для нужд обороны Киева. Никакие доводы о том, что она выделена для жен военнослужащих и имеется соответствующий пропуск, на него не подействовали. На подножку стал молоденький сержант. Был он худощав, высокого роста, подтянут. Майор приказал доставить нас на станцию, а машину направить в Дарницкий лес.

По дороге женщины пытались уговорить пограничника, но он никак не реагировал. Когда же ему сказали, что в машине находится жена погибшего пограничника с грудным ребёнком, добиравшаяся от самой границы в тыл, и попросили подъехать к какому-нибудь магазину, чтобы купить материал на пелёнки, так как стирать их негде, а дорога предстоит дальняя, он уступил, показал водителю дорогу к небольшому магазинчику, где удалось купить несколько метров ткани для пелёнок. Немного проехав, пограничник неожиданно велел водителю остановиться, соскочил с подножки, махнул рукой: «Шут с вами. Езжайте. Может, и мои где-то тоже так мучаются».

Мы свернули на Борисполь. Вдоль дороги в поле стояла высокая кукуруза. По большаку от Яготина проехали Пирятин, Лубны. Тогда мы не знали ещё, что всего через два месяца и несколько дней здесь, в этих местах, разыграется страшная трагедия: штаб и войска фронта попадут в окружение после того, как 16 сентября передовые части 2-й и 1-й танковых групп замкнут кольцо вокруг них северо-восточнее Пирятина, под Лохвицей.

А пока о войне полтавская дорога напоминала в основном поток беженцев.

Остановились мы в Новых Санжарах, под Полтавой. Сняли по Шевченко, 50 небольшую отдельную комнату у хозяина дома Давиденко. К сожалению, не помню состава этой гостеприимной семьи. Но, запомнилось, что семья эта была дружная, трудолюбивая. К нам хозяева относились доброжелательно, помогали, чем могли.

Небольшой, утопающий в садах и зелени городок жил вполне мирной жизнью, от которой мы уже отвыкли. Сравнительно дешёвыми были на базаре огурцы, овощи, фрукты.

Стояли солнечные ясные дни, и я с братом больше времени проводил на берегу р. Ворскла. На пляже всегда было людно, как в мирное время — дети, девушки, парни, семейные пары, летчики из авиачасти.

26 июля пришло два письма из Запорожья (отправлены 23 и 24 июля). В них брат матери сообщал, что в Запорожье много беженцев из Житомира, а также самое главное — адрес отца: Бровары, Киевской 28, полевая почта 9 ДЭП. Значит, когда мы были в Киеве и выезжали из него, отец находился со своей частью где-то рядом, но, к сожалению, встретиться нам не довелось.

2 августа пришло ещё одно, последнее, письмо из Запорожья. В нем сообщался новый адрес отца: Киев, почтамт, до востребования, Ляховецкому, п/п 15/7.

Больше сведений об отце до конца войны мы не имели.

22 февраля 1946 года от Балоковского райвоенкома было получено извещение, что он пропал без вести в июле 1941 года.

Мать потом говорила, что её знакомый, сослуживец отца, сообщил ей, что отец погиб под Воронежем и похоронен будто бы в с. Корчево. Однако на мой запрос в Воронежский облвоенкомат начальник 4-го отдела ВК полковник С.Синельников сообщил, «что по имеющимся в военном комиссариате Воронежской области данным, Ляховецкий М.М. в числе погибших на территории Воронежской области не значится».

Трагически завершилась судьба и брата матери. Запорожье 4 октября 1941 г. было оккупировано фашистами, и он, как мы узнали уже после войны, не смог оттуда выехать и вместе с женой и ребёнком погибли.

В Чуднове после его оккупации в начале войны погибли также родители матери.

Газеты, радио сообщали об упорных боях на всех фронтах. Смена направлений, указываемых в сводках Совинформбюро, свидетельствовала о дальнейшем продвижении гитлеровских войск в глубь нашей страны. Особенно осложнилось положение на Западном фронте.

Но появлялись и обнадёживающие сообщения. 24 июля Совинформбюро сообщило, что «фашистские войска остановлены у Смоленска, по ним наносят удары наши доблестные войска». В это же время доходили слухи, что на фронте появилось новое сверхсекретное, чрезвычайно мощное оружие, что расчетами боевых установок командовали лейтенанты, что залпы из этих установок, которые вскоре стали называть «катюшами», разрушали и сжигали всё вокруг. А через несколько дней, 29 июля, в «Правде» были опубликованы Указы Президиума Верховного Совета СССР о награждении правительственными наградами группы работников оборонной промышленности за создание нового оружия. Звания Героя Социалистического Труда был удостоен Костиков Андрей Григорьевич, орденом Ленина были награждены инженер-механик Гвай И. И., техник-конструктор Галковский В. Н., военинженер I ранга Аборенков В. В. Девять человек были удостоены орденов Красного знамени, Красной Звезды, «Знак Почета».

И хотя в Указе конкретно не сообщалось, за какое именно изобретение были награждены эти конструкторы, не было сомнения, что речь шла именно о том новом оружии, о котором доходили слухи и которое стали называть «катюшами».

Конечно, прочитав Указ и слышав доходившие до меня разговоры, я тогда и подумать не мог, что через год, по окончании военного училища в Омске, буду воевать в этих частях.

В училище, на фронте и из послевоенных публикаций уже узнал, что А.Костиков был главным инженером, а затем директором РНИИ №3 Наркомата оборонной промышленности, И. Гвай — начальником отдела, В. Галковский — ведущим конструктором этого института, В. Аборенков — зам. начальника Главного артиллерийского управления НКО, а с сентября 1941 г. — командующим гвардейскими миномётными частями.

Тем временем в сводках Совинформбюро продолжали исчезать и появляться новые направления.

В начале августа повеяло тревогой в Новых Санжарах. Чувствовалось, что опасность приближается к этому городку, живущему до этого сравнительно спокойной жизнью. Летчики из авиачасти рассказывали, что под Уманью попали в окружение две наших армии. Тревожные вести передавались и проходившими через Новые Санжары беженцами. Говорили, что в районе Канева гитлеровские войска прорвались к Днепру, что их танки появились в Кировограде, Знаменке, Александрии. Передавались рассказы очевидцев, что из Днепропетровска эвакуируются предприятия, население.

Когда в один из дней мать побывала в военкомате, чтобы уточнить что-то относительно выплат по аттестату отца, выписанному по сентябрь, работник военкомата посоветовал ей переехать отсюда куда-то подальше, пока ещё есть возможность.

В начале августа мы переехали в Ворошиловград (ныне — Луганск).

Хотя публикуемые ежедневные сводки Совинформбюро, как и слухи, распространяемые беженцами, с каждым днем становились всё тревожнее, появлялись новые направления, они не вносили полной ясности о действительном положении дел на фронте, по ним трудно было судить о том, где и как проходят боевые действия, линия фронта. И Ворошиловград, куда мы переехали, и где мать с моим братом надеялись переждать до конца войны, казался нам вообще недосягаем для нацистов, а он был оккупирован ими 17 июля 1942 г.

Только после войны, знакомясь с материалами о ней (Л.В. Владимирский, «На киевском направлении», «Военные грозы над Полесьем» и др.), удалось прояснить, как все происходило в действительности на фронте и, прежде всего, в начальный период на Житомирско-Киевском направлении.

 

Бои на житомирско-киевском направлении

Против войск Юго-Западного фронта (командующий генерал-полковник М.П. Кирпонос) действовала группа армий «Юг» под командованием фельдмаршала Рундштедта. Германская группировка насчитывала 57 дивизий. Ей противостояли: на луцко-ровенском направлении 5-я армия (ком. генерал-майор танковых войск М.И. Потапов), на львовском — 6-я армия (ком. генерал-лейтенант И. Н. Музыченко), на перемышльском и самборском — 26-я армия (ком. генерал-лейтенант Ф. Я. Костенко) на черновицком и станиславском — 12-я армия (ком. ген.-майор П. Г. Понеделин).

Главный удар наносился на 75-ти километровом участке от Устилага до Крыстонополя в направлении Луцк-Ровно-Житомир-Киев соединениями 6-й полевой армии под командованием генерал-фельдмаршала Рейхенау и 1-й танковой группы генерал-полковника Клейста с задачей выйти к Днепру, затем повернуть на юго-восток и отрезать пути отхода наших войск за Днепр. В их составе были 21 дивизия, в т.ч. 9 танковых и моторизованных, в которых насчитывалось 300 тысяч солдат и офицеров, около 5.5 тысяч орудий и миномётов, 700 танков. Авиационное обеспечение наступления ударной группировки осуществлялось 1300 самолетами.

Житомир находился на острие главного удара группы армий «Юг». В плане «Барбаросса», подписанном Гитлером, в частности, указывалось:

«6-я армия во взаимодействии с соединениями I- й танковой группы прорывает вражеский фронт в районе Луцка и, прикрывая северный фланг группы армий от возможных атак со стороны припятских болот, по возможности своими главными силами с максимальной быстротой следует на Житомир вслед за войсками танковой группы».

Используя преимущество, полученное в результате внезапного нападения, войска противника в ходе двухдневных боев, 22 и 23 июня, продвинулись на участке своего главного удара Устилуг-Крыстонополь на 20-30 км, а отдельные танковые части (14 -я тд. 3 — й мк. 11 -я тд. 47- й мк.) ещё дальше.

23 июня на ровенском направлении между 5-й и 6-й армиями образовался разрыв шириной 50 км, в который устремились танковые и моторизованные дивизии 1-й танковой группы генерал-полковника Клейста. Быстрое продвижение в направлении Броды, Луцк, Дубно создало реальную угрозу охвата с севера основных сил фронта, рассекая их. Для её ликвидации в этот район спешно стали стягиваться 15-й (генерал-майор И. И. Карпезо), 22-й (генерал-майор С. М. Кондрусев), 9-й (генерал-майор К. К. Рокоссовский), 19-й (генерал-майор Н. Ф. Фекленко), 8-й (генерал-лейтенант Д. И. Рябышев) механизированные корпуса.

С 23 по 29 июня в районе Луцк, Броды, Ровно развернулось самое крупное в начальном периоде войны танковое сражение, в котором участвовало с обеих сторон свыше 1500 танков.

27 июня вражеские войска прорвались в районе Дубно и двинулись на Острог, но были остановлены частями 5-го мк и частью сил 16-й армии генерал-лейтенанта М.Ф. Лукина. Упорными действиями войска Юго-Западного фронта на целую неделю, задержали главные силы группы армий «Юг».

Однако 29 июня противник ввел дополнительно 7 дивизий и возобновил наступление. К 30 июня были захвачены Луцк, Дубно, Ровно, Львов, Броды.

1 июля с разрешения Ставки с наступлением темноты начался отвод войск фронта на рубеж старых укрепрайонов: 5-й армии — Коростенский и Новоград-Волынский, 6-й — Шепетовский и Староконстанстиновский. Отвод войск производился в чрезвычайно сложных условиях, под массированными ударами вражеской авиации. Усиливавшийся нажим со стороны ударной гитлеровской группировки, наступавшей вдоль шоссе Ровно-Шепетовка, вынуждал 5-ю и 6-ю армии двигаться в расходящихся направлениях, увеличивая разрыв между флангами.

2 июля гитлеровские войска захватили Тернополь, рассекли фронт 6-й армии, создав угрозу прорыва в тыл 26-й и 12-й армий. Сосредоточив крупные силы в районе Острога, противник форсировал р. Горинь.

Чтобы закрыть брешь у Тернополя, генерал Кирпонос бросил туда свой последний резерв — две дивизии 49-го стрелкового и 24-го механизированного корпусов. В связи с создавшимся очень тяжелым положением на Западном фронте, по приказу Ставки началась переброска туда 19-й армии ген.-лейт. И.С. Конева. За Житомиром и Бердичевом, на подступах к Киеву никаких резервов уже не оставалось.

3 июля 11-я танковая дивизия 48-го моторизованного корпуса ворвалась в Шепетовку, в которой наших частей не было. О занятии города командование фронта узнало лишь 5 июля. В связи с приближением противника КП фронта было перенесено в Житомир.

Из-за создававшейся обстановки было принято решение на отвод 6-й армии на рубеж Рыхальское, Новоград-Волынский, Рогачев, 5-й – Белокоровичи, Емильчино, Сербы.

С утра 5 июля (в этот день отец заехал за нами, чтоб отправить из Житомира) войска группы Клейста и армии Рейхенау возобновили наступление на стыке 5-й и 6-й армий.

На шепетовско-бердичевском направлении прорвался 48-й мк. Направленный ему на встречу 7-й стрелковый корпус ген-майора К.Л. Добросердова, вступил в бой с противником восточнее Острога, однако остановить его не смог.

В образовавшийся разрыв между 5-й и 6-й армиями устремился 3-й моторизованный корпус. К исходу дня 5 июля он прорвался к Новоград-Волынскому укрепрайону (УР), где был остановлен частями Ура, сильно ослабленными в боях подразделениями 228-й стрелковой и 109-й моторизованной дивизий под общим командованием полковника М.И. Бланка, а также остатками 19-го механизированного корпуса. Продвижение 1-й танковой группы было задержано на 2-3 дня. До Житомира от Новоград-Волынского оставалось лишь около 90 км.

К 5 июля командование и штаб Юго-Западного фронта перебрались из Житомира на новый командный пункт под Киевом. В течение ночи с 5 на 6 июля фашистская авиация усиленно бомбила Новоград-Волынский, Бердичев, Житомир.

7 июля 13-я танковая дивизия 3-го моторизованного корпуса прорвала фронт южнее Новоград-Волынска, у с. Гульск. На следующий день, 8 июля, части 3-го мк (13, 14 тд, 25-я мд) стали продвигаться вдоль шоссе на Житомир. 7 июля также был прорван фронт 7-го стрелкового корпуса ген-майора К. Л. Добросердова у Н.-Мирополя. К 11 часам 2-я танковая дивизия 48-го моторизованного корпуса захватила Чуднов, к 16 часам – Бердичев, после чего была остановлена частями 15-го и 4-го механизированных корпусов.

9 июля 13-я танковая дивизия 3-го моторизованного корпуса заняла Житомир, который по существу не оборонялся. В городе в то время находились лишь небольшие подразделения железнодорожных войск.

Развивая наступление вдоль шоссе Житомир-Киев, передовые танковые и моторизованные части 3-го мк 9 июля достигли х. Любимовки Макаровского района, в 40 км от Киева. Разведывательные подразделения противника вышли к р. Ирпень. 11 июля начались бои за Киев.

Гарнизоны Новоград-Волынского УРа продолжали ожесточенные бои до 10 июля, а некоторые до 14 июля. Новоград-Волынский был занят гитлеровскими войсками 10 июля. Коростенский укрепрайон войска 5-й армии удерживали до 20-25 августа и только по приказу Ставки отошли за рубеж Днепра.

Активными боевыми действиями в Новоград-Волынском и Коростенском укрепрайонах, а также в районе Радомышля и затем Малина 5-я армия сковала на подступах к Киеву главную группировку войск противника, нанося по нему непрерывные удары с севера, что позволило командованию Юго-Западного фронта выиграть время, укрепить подступы к Киеву.

Угрожающее положение в это время сложилось на Западном фронте. Германские войска захватили Слуцк, Бобруйск, Минск, Барановичи, Жлобин, Рогачев, Оршу, Витебск. Началось сражение в районе Смоленска.

8 августа 2-я танковая группа генерал-полковника Гудериана и 2-я полевая армия генерал-полковника барона фон Вейхса развернули наступление в направлениях Могилёв, Гомель, Рославль. После выхода группы армий «Центр» в р-н Гомеля, южный фланг его группировки, уже не разобщенный от Юго-Западного фронта припятскими болотами, оказался под угрозой фланговых ударов. Все это, а так же упорное сопротивление наших войск на киевском направлении вынудило Гитлера приостановить наступление на московском направлении и привлечь против Юго-Западного фронта 2-ю полевую армию и 2-ю танковую группу.

Прорвав оборону Центрального и Брянского фронтов, они стремительно начали продвигаться в сторону Конотопа и Чернигова. К 13 сентября были заняты Глухов, Конотоп, Бахмач, Нежин. Передовые части 2-й танковой группы овладели Ромнами.

На правом крыле фронта назревала катастрофа. Однако Ставка не давала разрешения на немедленный отвод войск из Киевского выступа с тем, чтобы выровнять линию фронта и создать более плотную оборону. Положение усугублялось тем, что на южном фланге войска 1-й танковой группы генерал-полковника Клейста, форсировавшие в начале сентября Днепр и захватившие плацдарм в районе Кременчуга. 12 сентября вместе с главными силами 17-й армии начали наступление по тылам фронта на север в общем направлении на Хорол навстречу танковым соединениям Гудериана. Уже через три дня, 15 сентября они соединились с ними в районе Лохвицы на Полтавщине.

Только 17 сентября Ставка, наконец, разрешила оставить Киев. Глубокой ночью Кирпонос отдал приказ частям фронта выходить из окружения. Но время было потеряно. Четыре армии (21, 5, 37 и 26) оказались в окружении. Вблизи хутора Дрюковщина возле урочища Шумейково 20 сентября была окружена вышедшая из Городища (20 км восточнее Пирятина) в направлении Сенчи штабная колонна фронта, насчитывающая более одной тысячи человек, из них 800 командиров. В бою погибли командующий фронтом генерал-полковник М.П. Кирпонос, член Военного Совета фронта М.А. Бурмистенко, начальник штаба фронта генерал-майор В. И. Тупиков. В руки гитлеровцев попали тяжело раненные член Военного Совета фронта дивизионный комиссар Е.П. Рыков, командующий 5-й армией генерал-майор М.И. Потапов.

Лишь незначительной части работников штаба фронта удалось пробиться к реке Сула, а там, через редкие порядки нацистских войск, державших оборону, к своим.

Вышли из окружения со своей группой начальник оперативного отдела генерал-майор И. Х. Баграмян, начальник первого отдела автобронетанкового управления майор Г.Е. Стогний вывел в район Ахтырки 250 работников управления, ВОСО и др. отделов. Вслед за своим 66-м мк вышли Военный совет и штаб 21-й армии во главе с командующим генерал-лейт. В. И. Кузнецовым, чл. Военного совета дивизионным комиссаром С. Е. Колониным, нач. штаба генерал-майором В. Н. Гордовым. Вырвались из вражеского кольца к-р 31-го ск генерал-майор А.И.Лопатин, к-р 15-го ск генерал-майор К. С. Москаленко и многие другие.

Всего к 1 октября, по неполным данным, прорвалась 21 тысяча воинов. Но значительная часть бойцов и командиров, среди которых было немало раненых, не смогла избежать фашистского плена. Гитлеровское командование объявило в печати, что их войска захватили в плен в районе Киева 665 тысяч человек. Однако на самом деле это число было значительно меньшим. В книге «Киевский краснознаменный» отмечается, что к началу Киевской операции «в составе войск фронта насчитывалось 677 085 человек. К концу операции только в соединениях фронта, которые не попали в окружение (38-я и 40-я армии, многие фронтовые части, значительная часть тылов фронта, армий и другие) насчитывалось 150541 человек. Если учесть, что в ходе ожесточенных боев, длившихся весь сентябрь, войска фронта понесли большие потери, а значительная часть вырвалась из кольца окружения, многие перешли к партизанским действиям, то станет ясным, что число пленных составляло менее одной трети первоначального состава войск, попавших в окружение». (Киевский Краснознаменный. М., 1974. С.231)

 

2. Август 1941 – октябрь 1942 гг.

Военное училище

В Ворошиловграде (ныне – Луганск) мы поселились у Крохмалевых, проживавших в переулке Новикова. В этой семье, кроме бабушки и матери (к сожалению, не помню их имен), были две дочки – Валя и Неля. Они оставили о себе самые наилучшие, тёплые воспоминания. С ними мы поддерживали связь после войны, переписывались с Валентиной Крохмалевой. Мать ездила к ним в гости. Её встретили как родного человека.

На следующий день после того, как мы устроились на квартире, я пошел в военкомат становиться на воинский учет. И хотя мне не было восемнадцати лет, я надеялся, что в это трудное для страны время меня призовут сейчас. В крайнем случае, буду проситься добровольцем. Мне повезло. В августе началась мобилизация призывников моего года рождения. В военкомате комплектовалась из них команда. Я довольно быстро прошел медкомиссию и был зачислен в эту команду. Отправляться она должна была буквально через несколько часов.

Я еле успел съездить на квартиру, чтобы сообщить, что зачислен в команду и сегодня же уезжаю. Возвращаясь, чуть не опоздал. Команда уже была построена, сделана перекличка. От военкоматовского работника за задержку мне здорово досталось, он пообещал, что в следующий раз (какой?) буду иметь дело с военным прокурором. Но все обошлось, провожать меня вместе с матерью и братом приехала вся семья Крохмалевых.

Товарные вагоны с призывниками подцепили к какому-то сборному составу. Двигался он очень медленно, останавливаясь подолгу на каждой станции и полустанке. А в Валуйках, в которые добрались к следующему утру, его вообще загнали на запасной путь, отцепили паровоз. Говорили, что выедем через часа два-три, но простояли значительно дольше. Паек нам не выдавали, и некоторые ребята отправились в деревню, чтобы купить продукты. Соседу по нарам я дал деньги (сам после нахлобучки в военкомате отлучаться уже опасался) и он, возвратившись через пару часов, принес мне купленные в какой-то деревне кусок сала, свежих огурцов, полбуханки хлеба, яблоки.

Только во второй половине дня подали паровоз. Подцепили его почему-то не к голове, а к хвосту состава и потянули куда-то назад. Мы уже подумали, что случилось что-то непредвиденное, нам поменяли маршрут и возвращают обратно в Ворошиловград. Но, оказалось, что едем в Купянск. Прибыли туда под вечер. На узловой станции состав поставили в тупик, паровоз отцепили, теперь уже, как оказалось, надолго.

Узловая до отказа была набита пассажирскими, санитарными поездами, эшелонами с оборудованием, станками, военной техникой, беженцами. Когда будем отправляться, никто ничего вразумительного сказать не мог.

На следующий день нас сводили в столовую при продпункте. Пообедали. Дали борщ, гречневую кашу с мясом, компот. Вскоре стали выдавать сухой паек, махорку.

Во второй половине дня на станции тревожно загудели паровозы. Поступила команда немедленно покинуть вагоны и рассредоточится в поле, за путями. Потом выяснилось, что тревога была учебной. Только на 7-й день окончательно сформировали эшелон и 17 августа нас вытолкнули из Купянска. Снова на Валуйки. Оттуда на Лиски. После того, как проехали широкий двухпутный мост через Дон и Лиски, эшелону открыли «зеленую улицу». Теперь он шел быстро, как правило, с редкими непродолжительными остановками. Везли нас в сторону от фронта, на восток. Говорили, что в Новосибирскую область, в г. Бийск.

Перебирая после войны бумаги, я нашел несколько открыток того времени, которые отправлял в Ворошиловград на остановках поезда. Они помогли восстановить в памяти маршрут нашего движения, отдельные подробности тех дней в пути.

15 августа. Из Купянска

«Я уже послал два письма. Пишу третье. Еду, как уже писал, в Бийск, Новосибирской области. Вот уже пятые сутки стоим в Купянске. Когда поедем дальше, не знаю. Кормят хорошо, выдают паек…».

17 августа. Из Елань-Каленовского

«Нахожусь в дороге, из Купянска выехали 17 августа. Поезд теперь идет почти без остановок…».

17 августа. Из Новохопэрска

«Нахожусь в дороге… Ребята тут дружные, деньги пока что есть. Кушать дают два раза в день: завтрак и обед. На завтрак – колбаса или консервы, на обед – колбаса, таранька и др. Недавно на одной из станций водили в столовую на обед…».

18 августа. Из Кистендея, Саратовской обл.

«Нахожусь все еще в дороге. В городе, куда едем, будем, очевидно, через 5-6 дней, если не больше. У нас все по-старому, послать телеграмму не могу, поезд стоит на станциях 5-10 минут…».

18 августа 1941 г. Из Пензы

«Пишу с дороги. Остановились в Пензе. Тут пообедаем и поедем дальше по маршруту…».

От Купянска до Пензы – 816 км, этот путь наш эшелон преодолел чуть больше, чем за сутки.

20 августа 1941 г. Станция не указана.

«Все еще нахожусь в дороге. Недавно проезжали через Куйбышев. Красивый, большой город. Здесь теплая погода. До места назначения 5-6 дней, так как имеем частые остановки…».

 

За Куйбышевым были еще Бугуруслан, Уфа, Уральский хребет и, когда эшелон поздно вечером остановился в Свердловске, вокзал поразил нас, впервые за долгий путь, ярко освещенными огнями. Все это было как-то необычно после тех затемненных городов и вокзалов, которые проезжали до этого вечерами и ночами.

Утром 22 августа мы прибыли в Тюмень. Оказалось, что этот старинный сибирский город, застроенный деревянными домами, и есть место нашего назначения, а не неведомый и далекий Бийск (от Тюмени еще свыше 1,5 тысячи км), о котором нам говорили. В военном городке, куда нас привели строем со станции, мы наконец узнали, что будем курсантами пехотного училища, эвакуированного из Таллина. Всего в дороге мы находились чуть больше пяти суток. Учитывая чрезвычайную загруженность железной дороги в тот период, нас доставили к месту назначения сравнительно быстро.

Готовя эти воспоминания, я проследил по карте и железнодорожному справочнику путь нашего следования Купянск — Тюмень. Оказалось, что мы проехали свыше 2600 км (или в среднем за сутки около 530 км) по территориям одиннадцати областей: Ворошиловградской (ныне – Луганской), Харьковской, Воронежской, Саратовской, Пензенской, Ульяновской, Куйбышевской, Оренбургской, Свердловской, Омской, а также Башкирской АССР. На нашем пути были реки Северский Донец, Дон, Хопер, Волга и др.

В училище, помывшись в бане и сдав в каптерку свою гражданскую одежду, мы получили обмундирование: слинявшие гимнастерки и брюки-галифе, ботинки с обмотками, портянки, шинели, пилотки.

С первых дней началась напряженная учеба. Сроки обучения в условиях военного времени были предельно сокращены: вместо прежних двух лет до нескольких месяцев. Свободного времени почти не было, каждая минута рабочего дня была расписана: подъем, зарядка, многочасовые занятия строевой подготовкой, марши-броски с полной выкладкой, изучение материальной части оружия… К исходу двенадцатичасового рабочего дня у нас было одно желание: как бы побыстрее забраться на койку. Но нередко, только заснешь, как тебя уже будит зычный голос дежурного: «Рота, подъем! Тревога!».

Пехотное училище мне не довелось окончить.

Когда прошли начальную подготовку, приняли присягу, и едва примерили очень понравившуюся нам курсантскую форму: суконные френчи и брюки-галифе (их вывезли из Таллина при эвакуации училища), как мне и ещё группе курсантов приказали сдать полученное обмундирование обратно старшине, возвратили старое хлопчатобумажное и приказали собираться к отъезду.

Куда, почему, объяснять не стали. Кто-то даже пустил слух, что нас отправляют, чуть ли не в стройбат. И только уже в вагоне поезда капитан, который принял нашу команду и, как оказалось, приехавший в Тюмень отбирать нас, сообщил, что мы едем в Омск, в зенитно-артиллерийское училище.

В Омске нам пришлось сдавать вступительные экзамены, после чего мы были зачислены кандидатами в курсанты. Командиром батареи у нас был тот же капитан, который приезжал отбирать нас в Тюмень.

И снова – прохождение знакомой уже нам начальной подготовки. Как и в пехотном училище, многочасовые занятия по строевой подготовке. Наш взвод, состоящий из бывших тюменцев, заметно выделялся строевой выучкой среди других в батарее и дивизионе, и хотя мы не были ещё курсантами, нас включили в состав сводной курсантской колонны училища для участия в военном параде в честь 24-й годовщины Октября, который состоялся 7 ноября на центральной площади Омска.

По возвращении в казармы, мы узнали, что традиционный военный парад состоялся и в Москве, на Красной площади, что перед участниками парада с трибуны Мавзолея выступил И. В. Сталин. Для нас это было радостным, обнадеживающим событием. Мы знали, что враг находится в непосредственной близости от Москвы, и если в ней при этом состоялся военный парад, который транслировался по радио на всю страну, значит, Москва держится крепко, и фашистам её не взять.

Прошло чуть больше месяца и 13 декабря Совинформбюро сообщило давно ожидаемую радостную весть о провале плана окружения и взятия Москвы, поражении гитлеровских войск на подступах к ней.

21 ноября 1941 года приказом по училищу нас зачислили курсантами. Начались занятия по изучению материальной части 37-мм автоматической, 76- и 85-мм зенитных пушек, стереоскопического дальномера, приборов управления артиллерийским зенитным огнем (ПУАЗО), курса стрельбы зенитной артиллерии и других дисциплин.

Очень сложной техникой, её управлением нужно было овладеть в крайне сжатые сроки. Наш рабочий день продолжался 12 часов, 8 часов занятия в классах и поле, 4 часа – самоподготовка.

Занятия по матчасти и огневой подготовке проводились в артпарке, нередко при сорокаградусном морозе. Нам выдали валенки, теплые рукавицы, чтобы не отморозили лица, носы – «суконные намордники». И хотя морозы здесь переносились легче, чем на Украине – не было таких, как там пронизывающих ветров, после двух-четырех часов занятий в артпарке, для нас заветной мечтой было поскорее добраться в казармы, учебные классы – отогреться.

Наш взводный, судя по зеленым петлицам, бывший пограничник, был одет в старенькую, казалось, насквозь продуваемую шинель, сапоги, «буденовку», уши которой никогда не опускал, стойко переносил морозы и, как правило, ни на минуту не сокращал времени занятий. Другие преподаватели в сильные морозы нередко отпускали нас на перекур и пораньше установленного времени.

Военный городок Омского училища ни в какое сравнение не шел с Тюменским с его деревянными бараками. В просторных кирпичных корпусах размещались казарменные помещения с двухъярусными койками, столовая, клуб, штаб училища. На территории городка были домики, где жили командиры и преподаватели с семьями, обслуживающий персонал, магазин, буфет. Значительное место занимали артпарк, гаражи, складские помещения. Словом, это был хорошо оборудованный военный городок.

На питание мы не жаловались, хотя, по правде, нам его всегда не хватало. В одном из писем матери я писал: «Кормят очень хорошо. Каждый день дают масло, компот, на завтрак – суп или каша, на обед – борщ, каша, на ужин рыба или суп, иногда дают колбасу…».

По выходным, если не приходилось идти в наряд, в клубе смотрели кинофильмы, военную хронику. Иногда давали концерты. Выступали у нас Марк Бернес, другие известные московские артисты. Была и своя художественная самодеятельность.

Курсантское содержание нам было положено 40 рублей. На руки получали только пять (каждый из нас подписался на заем на 350 рублей), но их нам, в сущности, хватало, чтобы уплатить комсомольские взносы, сфотографироваться, купить кое-какие мелочи.

В училище проучились семь месяцев. Мы уже хорошо владели своей специальностью, готовились к выпускным экзаменам, когда в начале июня сорок второго года из артпарка стали вывозить зенитные орудия (говорили, что они нужны были как будто на фронте против танков врага, который, прорвав нашу оборону на юге, стремительно вел наступление вдоль Дона на Сталинград). А ещё через несколько дней в училище неожиданно завезли ствольные минометы (50, 82, 120 мм), низкорослых длинношерстных полудиких монгольских лошадей и нас начали переучивать на минометчиков. Минометы, или как мы их называли, «самовары», были предельно просты по устройству – ствол, плита, двунога-лафет, прицел. Значительно проще было их применение, чем зенитных орудий. Гораздо больше проблем возникало у нас с лошадьми. Большинству курсантов никогда не приходилось иметь дело с ними (поить, кормить, чистить), да и норов у них был, не позавидуешь – если что не так, может неожиданно лягнуть тебя задней ногой.

Совершенно было непонятно, для чего нас, без пяти минут готовых командиров-зенитчиков, нужно было переучивать на минометчиков, да ещё перед самым выпуском.

Но и минометчиками-«самоварниками» нам не довелось стать. В начале августа из артпарка вывезли все минометы (как прежде зенитные орудия), погрузили в товарняк монгольских лошадей, к которым мы так и не привыкли. Небольшой группе курсантов присвоили звание «младший лейтенант» и отправили в минометные части. Остальных курсантов почему-то выпускать не стали. Вскоре все прояснилось.

В один из августовских дней, когда мы, как обычно, вышли на физзарядку, увидели вдоль высокого забора и у ворот усиленное охранение, въезжающие на территорию городка крытые брезентом похожие на понтоны машины. Это были, как потом узнали, «катюши».

12 августа, после того, как мы дали подписки о неразглашении государственной тайны о совершенно секретном оружии, мы стали курсантами Омского минометно-артиллерийского училища. Как я потом узнал из военно-исторического очерка П. А. Дегтярева и П.П. Ионова «Катюши» на поле боя», Омское минометно-артиллерийское училище, готовящее командиров для гвардейских минометных частей, было создано на базе зенитно-артиллерийского училища в июле 1942 года, т.е. ещё в то время, когда мы в этом училище изучали ствольные минометы. Начальником училища был назначен генерал-майор П.И. Грудяев.

Через несколько дней курсантов нашей батареи привели к просторному гаражу и после тщательной проверки по списку у входа допустили туда. Мы впервые увидели расчехленные боевые машины (БМ) и реактивные снаряды (РС) к ним и были вначале разочарованы.

Вдоль одной из стен стояли трехосные автомашины ЗИС-6, на шасси которых возвышались какие-то металлические конструкции с несколькими рядами швеллерных брусьев (направляющих), похожих на рельсы. До этого «катюши» представлялись нам чем-то таким, верхом совершенства конструкторской и инженерной мысли.

Но это было только первое впечатление. На самом деле, как нам сказали, создание реактивного оружия, равного которому не имела ни одна страна в мире, было результатом большого таланта, упорного многолетнего труда многих ученых, конструкторов, инженеров.

У противоположной стены были расставлены реактивные снаряды М-13 (132 мм), и М-8 (82 мм) со стабилизаторами. Рядом с ними на специальных станках в деревянных укупорках с металлическими полозьями находились похожие на сигары снаряды. Это были тяжелые фугасные снаряды М-30 (калибр 300 мм), залп которыми производился непосредственно из укупорки, закрепленной на пусковом станке (раме).

Занятия проводил с нами капитан, прибывший из Самарканда, где находилась эвакуированная из Москвы Артиллерийская академия. Был он подтянут, излишне серьезен, строг. Сразу же предупредил, чтоб никаких записей мы не вели. Чувствовалось, что капитан хорошо владеет материалом. Видимо, еще до академии ему не только приходилось иметь дело с «катюшами» на фронте, но и принимать какое-то участие в период их создания.

Говорил он, не повышая голоса, конкретно, не повторяясь. Если что не уловил, не запомнил, пеняй на себя.

Вначале коротко, в общих чертах он ознакомил нас с историей развития, принципами реактивного движения, первопроходцами, закладывавшими основы реактивного оружия.

В России еще в 1680 году было учреждено специальное «ракетное заведение» для изготовления пороховых ракет. Талантливыми изобретателями реактивного оружия были русские генералы А. Ф. Засядько, П. П. Ковалевский, А. А. Шпильберг.

В Крымской войне 1853-1856 гг применялись ракеты, сконструированные одним из выдающихся представителей отечественной артиллерийской школы генералом П.П. Константиновским. Однако условия того времени и весьма невысокий уровень развития науки не позволили получить ощутимые результаты.

В советское время разработка реактивных снарядов была начата под руководством Н.И. Тихомирова в созданной им в 1921 году в Ленинграде ракетной научно-исследовательской лаборатории, переименованной затем в Газодинамическую лабораторию (ГДЛ). Позже в Москве начала действовать группа изучения реактивного движения (МосГирд).

Особенно активизировалась работа по созданию ракетного оружия с начала 1930-х годов. Были разработаны и приняты на вооружение в Военно-Воздушных силах реактивные снаряды. Их успешно применяли летом в боях против японских захватчиков в Монголии.

В 1938-40-х годах усилиями конструкторов и инженеров создается многозарядная пусковая установка, значительно совершенствуются ракеты. Буквально перед самой войной были приняты решения об их производстве.

После краткого вступления капитан ознакомил нас с материальной частью боевых установок БМ-13 (БМ – боевая машина, 13 – калибр снаряда 132 мм) и БМ-8 (калибр снаряда 82 мм) и устройством реактивных снарядов.

Пусковая установка БМ-13 имела металлическую ферму с пакетом из 16 направляющих на пятиметровых двутавровых балках для пуска реактивных снарядов (РС) с калибром 132 мм, каждый весом 42,5 кг, с дальностью полета до 8,5 км. Для того, чтобы зарядить установку, снаряды нужно было поднять на высоту человеческого роста, закрепить на направляющих (а ведь общий вес их для одной установки составлял больше полтонны – 680 кг).

Стекла кабины закрывались откидными броневыми щитами. В кабине находился пульт управления огнем (ПУО). При обороте рукоятки происходило замыкание электроцепи, срабатывал пиропатрон, помещенный в передней части камеры снаряда, воспламенялся реактивный заряд и происходил выстрел. За кабиной помещался ящик с толом, чтобы в случае опасности захвата установок противником, можно было их подорвать.

Установка БМ-8 имела 36 направляющих для пуска РС калибром 82 мм, каждый весом 8 кг, с дальностью стрельбы до 5,5 км.

Согласно инструкции, перемещение БМ разрешалось лишь после их зачехления. В походном состоянии установки были похожи на понтоны.

В боях со всей очевидностью проявились большие достоинства нового оружия, которому народ дал название «катюша». Исключительно высоким был эффект применения этого оружия против живой силы противника. К тому же, дивизиону «катюш» требовалось не более 5-10 минут, чтобы развернуться на огневой позиции, и 1-2 минуты, чтобы перейти из походного положения в боевое. На заряжение установок БМ-13 в дивизионе требовалось 3-5 минут. За сутки он мог совершить марш до 300 км.

В конце занятий мы задавали капитану много вопросов. Естественно, нас интересовало, кто же является создателем «катюши». Капитан ответил, что в конце июля 1941 года был опубликован Указ о присвоении звания Героя Социалистического Труда Андрею Григорьевичу Костикову. Высокое звание он получил за создание этого оружия. А после ответов на вопросы нам предоставили возможность поближе рассмотреть боевые машины и реактивные снаряды. Кое-кому даже удалось забраться в кабину, повернуть рукоятку управления огнем.

 

Продолжение следует.

 

Подготовил и прислал для публикации: полковник в отставке Яков Михайлович Ляховецкий

www.world-war.ru