Направление в 286-ю Ленинградскую дивизию

В медсанбате обработали рану, но так как в черепе торчала пуля, то оперировать не стали. И я в числе других раненых, подлежащих лечению в госпитале, а не в медсанбате, был направлен в госпиталь в Ленинград. Но этот раз госпиталь находился в самом центре города на канале Грибоедова, дом 30-А, в здании Института экономики, что рядом со знаменитым Казанским собором, метрах в пятидесяти от него. Это я потом узнал, что это институт. В аудиториях, комнатах рядами стояли койки, у окна бочки-печки. Так было всё закопчено, что и в голову не могло придти, что это здание института.

И вот я на операционном столе. Хирург сказал сестре выстричь около раны волосы и провел рукой, где и сколько. Мне показалось, что он хочет отстричь полголовы волос. Я умоляюще посмотрел на сестру. Она взялась за обработку раны. Снова подошёл хирург, посмотрел лукаво.

— Любовь? Ну ладно, достаточно.

И приступил к извлечению пули, предварительно рану обкололи.

— Ну, братец, и твердолобый ты, надо-же при таком ранении живой остался. Вот твоя пуля, возьми на память.

Кликните на изображение, чтобы его увеличить

Любви, конечно, с сестрой никакой не было. Она не пришла в палату попроведать, я даже не знаю, как её звали. В палате было более чем тридцать человек. Описывать этот госпиталь не буду. Скажу только, что во время торжества по случаю 250 лет Ленинграда, юбилейной медалью я был награжден как защитник и освободитель блокады, я приехал и заходил в этот Институт экономики. Все блестело нарядностью: побелено, покрашено, кое-где покрыто позолотой. Я прошелся по аудиториям, пытаясь вспомнить и найти палату, где я лежал раненый, но не мог вспомнить и не нашёл, так разительны были перемены. К начальству института я не заходил, тихо пришёл. Жаль было, что не пошёл.

А вот в части любви перспектива была, правда, совсем неожиданная. Я написал письмо тому бригадиру, что дала согласие на пересылку всех моих писем из Владивостока и просил её переслать мне письма, если есть таковые, по такому-то адресу, в связи с тем, что я лежу в госпитале рядом с Казанским собором. И вдруг меня вызывают и сообщают: «Вас ждут две женщины». Понятно, что пересылать по почте письма, если я лежу в госпитале в самом центре города, просто неприлично, и Блокадный ленинградец этого не допустил бы. Прихожу, мне передают два письма, написанные совместно всей бригадой где работала мама, спрашивают о самочувствии, и т.д., как полагается в таких случаях. Новая знакомая, красивая, очень хорошо одетая, так, между прочим, спрашивает, бывают ли у нас увеселительные мероприятия.
— Редко, но бывают, как обычно, концерты, — был мой ответ.

— Я думаю, можно организовать что-то лучшее вне стен госпиталя, ведь Вы ходячий.

— Вряд ли это получится. Нас большими группами отпускают на экскурсии, почти строем ходят. Правда, я на такой экскурсии не был.

Через день после посещения палатная сестра подошла ко мне и сказала:
— Начальник госпиталя просит Вас зайти к нему в кабинет.

И вот я у начальника госпиталя.

— Две дамы, что вас навестили, были у меня и просили за вас. Младшая очень красивая, а папа её такой большой пост занимает, что я не мог отказать. Так что завтра после обеда получите у секретаря увольнительную до 23 часов, обмундирование, разумеется, у сестры-хозяйки. Я думаю, инструктировать вас не надо.

Ленинград, госпиталь 1011,  1943 год

Когда я получил увольнение в город, был март месяц. Это я подчёркиваю в связи с тем, что мне на выход в Ленинград в марте выдали валенки, да ещё старенькие, да ещё во многих местах прожженные у костра. Шинель и шапка тоже были солдатские, бывшие в боях и не моего размера. Напоминал я чучело огородное. Кстати, я мог быть им, так как сразу при выходе из госпиталя к Казанскому собору, прямо напротив него (где фонтан и клумба с цветами сейчас, если будете проходить, увидите) тогда были общественные огороды, по 1-1.5 кв. метра, огороженные сетками кроватей. И несмотря на то, что был март месяц, эти огороды охраняла женщина, примерно так же одетая, как и я. Но городские офицеры, не гвардейцы, конечно, выглядели, как и полагается офицеру. На улице мой наряд вызывал большее уважение у блокадных ленинградцев. Прошелся я по Невскому (центральный проспект города), мои валенки стали хлюпать и чавкать. Неприятно было идти в такой обуви, но я не обращал на это внимания. Моя новая знакомая жила в центре, около Октябрьского вокзала. Напротив вокзала все ещё лежала взорванная маленькая церковь, действующая до войны по разрешению правительства, специально для академика Павлова.

Трехкомнатная квартира, богато и со вкусом обставленная, подтверждала, что её владельцы имели соответствующее положение. Мой вид явно не соответствовал квартире. Чувствовал я себя, как говорят, не как дома. Она улыбалась, видя моё смущение, и подбадривала.

— Всё это мелочи. Выдадут тебе офицерское обмундирование и будешь служить в Ленинграде, площадь позволяет. Папа и мама сейчас находятся за границей, уехали они ещё до войны,  папа дипработник. Когда вернутся – с жильем проблем не будет.

К этому надо добавить, что на столе уже было угощение, что для полублокадного Ленинграда – диковинка. Но меня удивило не угощение. Из её короткой речи я понял, что она уже всё решила, даже для приличия меня не спросила. С этого момента война для меня может быть законченной. Может быть поэтому она была так уверена, к тому же она была заметно красивая. Однако такой подход у меня не укладывался в голове. Видимо, этим я был заметно опечален. Я это всё представлял не так. Видя моё смущение, и, поняв меня по своему, она меня успокаивала:

— Смотри на всё проще, всё образуется.

Она не спрашивала, кто мои родители, какое они занимают положение в обществе. Обо мне она спросила только работал ли я или учился до войны. Видимо это её интересовало из деловых соображений. Как она сказала, что всё образуется. Но мне это не подходило. Я больше к ней не ходил и даже выбросил её адрес.

Из этого госпиталя я вскоре был переведён в другой, расположенный в лесу, близ гор. Сланцы. А по окончании лечения был направлени в 286-ю Ленинградскую дивизию, которая участвовала во взятии реконструированной по последнему слову военной науки и под руководством военных немецких специалистов линией Маннергейма, состоящей из трёх оборонительных полос, с подземной железной дорогой и т.д.. О взятии этой укрепленной линии стоит рассказать, так как в открытой печати о ней сказано очень мало и без знания дела.

Кликните на изображение, чтобы его увеличить

Особенность взятия такой укрепленной реконструированной линии, как линия Маннергейма, отличительна большой концентрацией сил и средств, малыми потерями, быстрым её взятием и отражает накопленный опыт наших военачальников и всего личного состава войск.

Пленные финны говорили, что их не победили, а обманули. Правительство, видимо, подаст в международный суд. Такую укреплинию, по утверждению немецких специалистов, современная армия взять не может, а если может, то только в результате длительных боёв.

Я не знаю, что хранится в военных архивах по этой операции и как историки объясняют столь быстрое падение этой линии. Я могу только рассказать как непосредственный участник этих боёв и только на нашем участке. И прежде чем это сделать, я вынужден для неспециалистов в военном деле пояснить элементарные положения тактики ведения боя при взятии и обороне укрепрайонов. Иначе меня некоторые могут не понять, как не поняли финны, что их победили, а не обманули. Может быть, победа мысли на научной и логической основе некоторыми расценивается как обман, когда считают, что сила есть – ума не надо.

Итак, азы. Перед наступающими на укрепленную линию стоит задача всеми видами техники и огневых средств по возможности больше разрушить фортификационные сооружения, уничтожить технику и живую силу. Живой силе, непосредственно, захватить укреплинию с наименьшими потерями.

Перед обороняющимися стоит задача сохранить технику и живую силу, не допустить взятие линии. И так же с наименьшими потерями.

Это делается так. Наступающая сторона обрушивает всю свою огневую мощь, в основном, на первую линию, не забывая о второй и третьей. Линия поддержки со стороны тыла одновременно подготавливается к их взятию. Здесь участвуют все виды огневых средств и авиация. Обработка длится в зависимости от наличия огневых средств, возможностей и крепости оборонительной линии. Как правило, от одного часа до трёх. Применяется тактика ложного переноса огня на вторую линию, чтобы заставить обороняющихся занять огневые позиции для отражения атаки противника, если таковая отводится в укрытия с целью сохранения живой силы. Огонь опять переносится на первую линию для уничтожения живой силы, и это делается несколько раз. Задача обороняющихся не пойматься на эту удочку, сохранить свою живую силу и, вместе с тем, не пропустить момент атаки, ибо это может пагубно кончиться – противник  захватит линию обороны. Вот на этой азбучной основе и была построена военная хитрость нашего командования, разумеется, всё это должно быть сохранено в тайне. Тайна – всегда залог успеха.

Даже я, будучи командиром атакующей роты, ничего не знал, что придумало командование. Я только в последний момент мог кое-что предположить, исходя из полученных приказаний перед боем. Приказ заключался в следующем: отобрать и направить на инструктаж для выполнения особо важного задания наиболее преданных и стойких солдат, которые до конца могут выполнить свой военный и гражданский долг. Им ещё до выполнения задания присваивается звание Героя Советского Союза (этого в истории ещё не было).

Удостоверение личности Кошкадаева В.Д. (разворот 2-3 страницы)

Удостоверение личности Кошкадаева В.Д. (разворот 4-5 страницы)

Далее роты выдвинуть как можно ближе к оборонительной линии, желательно до 150 метров, не считаясь с возможными частичными потерями от разрыва наших снарядов при обработке линии. В атаку идти по сигналу трассирующих пуль с линии обороны в нашу сторону, за огневым артвалом, и без криков «Ура». При захвате огневых точек первой линии далее не продвигаться, а дать возможность противнику попытаться занять позиции этих огневых точек, и в это время, используя фактор внезапности, уничтожить живую силу, после чего продвигаться на вторую линию.

Кликните на изображение, чтобы его увеличить

Из этого приказа со всей очевидностью вытекает: отважным Героям Советского Союза, выполняющим особое задание, надлежит незаметно подтянуться к линии обороны ещё до начала артподготовки. После начала обработки войти в её зону, под убийственный огонь своей артиллерии, уничтожить оставленных наблюдателей, не дав им возможности сообщить о нападении, дать условный сигнал из трассирующих пуль о выполнении задании и переноса огневого артвала и начала нашей пехотной атаки по захвату линии. Что было, практически, и сделано. По их сигналу артвал стал передвигаться ко второй линии со скоростью 7-10 км\час. Мы без криков «ура» и стрельбы пошли в атаку. Со второй линии нас не было видно из-за огневого артвала, а дежурные наблюдатели тоже хотели жить, и, кто как мог, укрылся. Их всех уничтожили. Мы точно выполнили приказ:  захватив огневые точки, мы стали ждать, когда противник придёт к ним, чтобы отразить возможную нашу атаку. Проходит полчаса, противника нет. Проходит 40 минут, противника нет. Надо заметить, что артобработка длилась всего десять минут. Этого было достаточно, чтобы уничтожить дежурных наблюдателей. Огневой вал двинулся, но и противник не дурак! Разве возможно, чтобы обработка такой укрепленной линии длилась всего десять минут. Ясно,  что скоро опять перенесут огонь на первую позицию. Но время идёт, а огонь не переносят обратно. Проходит полчаса, а русские не переносят огонь, а все наблюдатели молчат. Видимо, начинают звонить наблюдателям, чтобы выяснить обстановку. Телефоны звонят , а наблюдатели молчат.

Началась игра на нервах, но она возможна при информации и связи, а её нет. Почему противник так долго не переносит огонь? Он ждёт, что наши нервы не выдержат, и мы пустим живую силу занять огневые точки, и тогда её накроют. Надо бы подождать, но это становится очень опасным. Вечно эти русские воюют  не так как записано в уставе, а вдруг они пойдут в атаку! Но всё тихо, и все же – опасно. Нервы не выдерживают, в конце концов, и через 50 минут колебаний и волнений им дана была команда занять позиции для возможного отражения атак противника. Мы сидели в дотах (долговременная огневая точка) и ждали, когда откроется дверь и появится противник в узкой траншее, ведущей к этой двери. Все наши автоматы были нацелены на эту дверь, и противник не предполагал, что его ждёт. Убежать от пуль в этой траншее было невозможно. Свершилось, как было задумано. Живая сила была мгновенно уничтожена, и мы по этим траншеям под землей двинулись на вторую линию. Наше появление там было полно неожиданностью. Началась паника, противник побежал, его преследовали. Однако у них была возможность позвонить в штаб на третью оборонительную линию. Но таким сообщениям не верили, видимо, скорее,  не хотели верить, ибо это полное поражение. Третья линия в такой ситуации уже не способна удержать противника. Войска со второй линии уже вышли на поверхность и двинулись боевым строем. Противник оказывал слабое сопротивление, а далее совсем прекратил. И мы уже двинулись колонной.

Надежда на укрепленную линию Маннергейма настолько была сильна, что войск, способных оказать сопротивление в этом районе, не было. Да и командование, видимо, было парализовано, не принимало мер к сопротивлению. Мы были уже на финской территории.

Вдруг наше победоносное движение останавливает наше командование. Политработники нам объясняли, что правительство Финляндии обратилось к нашему с просьбой заключить мир и не оккупировать страну. В случае оккупации Финляндия становится на путь социалистического направления, и северный военный щит нам обеспечен. Но для оккупации нужны войска, а их так мало в настоящее время. Правительство приняло решение не оккупировать Финляндию, заключить с ней договор, и освободившиеся войска, а именно нас, использовать на других участках для быстрейшего достижения победы.

Школьникам старших классов на встречах по патриотическому воспитанию и мужеству я подробно рассказывал о техническом устройстве дотов, их огневой взаимосвязи, подземном обеспечении боеприпасами, комфорте для личного состава этих огневых точек и т.д.. Это и так ясно, думаю на их описание не стоит останавливаться. Скажу только: даже среди нас ходила легенда, что доты у них облицованы метровым слоем резины, и снаряд, попадая в дот, отскакивал от него, и что волчьи ямы были настолько крепки, что их не брала противотанковая граната, что пулеметом из волчьей ямы они могли управлять при помощи перископа и т.д.. Как очевидец скажу, что доты не были облицованы толстым слоем резины, но они были настолько крепки, что прямое попадание их почти не разрушало, отсюда и легенда о резине. А вот из волчьих ям пулеметами действительно могли управлять при помощи перископов и много было всякого другого современного оснащения.

Пока не буду описывать природу Финляндии, архитектуру, быт, наши взаимоотношения и т.д.. Если будет время и возможность второй редакции, опишу. Но тогда пленные не проявляли к нам дружеского расположения, по большей части были угрюмы и недружелюбны, некоторые явно жалели, что не побили москалей. Ведь на одного финна приходилось всего десять каких-то неуклюжих москалей, командование их подвело. А как ожесточённо, не жалея себя, дрались и ходили в атаку женщины из батальонов мести, желающие отомстить за погибших мужей, братьев, отцов и других родственников. Они так атаковали, что бывалые гвардейцы иногда завидовали. Первые ряды атакующих косил пулеметный огонь и автоматы. Они быстро перешагивали через трупы и что-то спьяну орали. И когда атака захлебывалась, они бежали назад, их там останавливали, заряжали порцией патриотизма, накачивали водкой, и снова в атаку – пьяные возгласы, трупы…

Продолжение следует.

Воспоминания для публикации на сайте www.world-war.ru прислал внук автора Павел Агабабов.