«Наташина палата»

Оставить комментарий

Январь 1943 года.

Развернули госпиталь в доми­ках, а затем перебрались в здание местной больницы. С ходу приня­ли раненых и больных бойцов. В приемно-сортировочной полным-полно народу. Посреди комнаты печка-буржуйка. Тепло от нее дей­ствует на раненых как наркоз. Люди отвыкли от жилища, много дней не раздевались, мерзли в окопах. Усталые, измученные бессонными ночами, они тут же засыпа­ют, прислонившись к стенке.

Ночью налетели «юнкерсы». А утром привезли Наташу. В пергаментном личике девочки ни кровинки. Без памяти.

Наташу ранило в ногу осколком той же бомбы, какой убило ее мать. Несколько дней девочка ле­жала в большой палате, откуда почти ежедневно эвакуировали в тыл тяжелораненых. Вроде и не­серьезная была рана, совсем не­опасная для жизни, а состояние Наташи ухудшалось с каждым ча­сом. Сказались голодные месяцы оккупации и все, что произошло в ночь вражеского налета. Наташа отказывалась от еды, молча глотала лекарства, звала мать во время болезненных перевязок и, как све­чечка, таяла на глазах.

Я как раз дежурила по части, когда ко мне обратился чернявый лейтенант — разведчик из коман­дирской палаты.

— Вы только уговорите доктора, мы Наташу заберем к себе, в свою палату. В общей все лежа­чие, а мы, вот смотрите, уже пры­гаем на костылях. Времени у нас предостаточно. Ночью будем си­деть возле девочки по очереди.

Так у нас появилась «Наташина палата». Санитарка, которой вы­падало дежурить в этой палате, обычно говорила: — Не палата, а настоящий те­атр: то сказки хлопцы рассказы­вают, то «колыбельную» хором по­ют, то что-то рисуют.

Я тоже чаще, чем требовали служебные обязанности, наведы­валась в «Наташину палату» и всегда удивлялась: откуда у этих безусых лейтенантов, вчерашних школьников, столько отцовского чувства, терпения, педагогического такта?..

И началось то, что потом уже наш хирург назвал чудом. На блед­ных щеках девочки появилось что-то наподобие румянца. Наташа пе­рестала бредить. Ела с аппети­том. Рана, которая раньше никак не поддавалась лечению, стала за­живать.

Однажды после тяжелого ноч­ного дежурства я застала у дверей «Наташиной палаты» медсестру Ксению Савченко и санитарку Шу­ру Мирошниченко. Заметили ме­ня, приложили пальцы к губам: дескать, слушай. Я подошла. Два голоса доносились из палаты: лом­кий чернявого разведчика (видно, рассказывал что-то забавное) и звонкий смех девочки.

По дороге в санотдел на цен­тральной улице встретила колонну пленных немцев. Впервые вижу пленных. Угрюмые, обросшие. Го­ловы многих повязаны поверх пи­лоток платками, кусками какой-то материи. Гитлеровцы ежатся от холода, исподлобья, по-волчьи, поглядывают по сторонам. Вместе с двумя автоматчиками их сопро­вождает девушка-переводчица.

На тротуаре стоит моя квартир­ная хозяйка. Смотрит на пленных с тоской, презрением и ненавистью. Перед уходом из Прохладной немцы расстреляли несколько сот советских жителей за связь с пар­тизанами. Среди расстрелянных была и дочь моей хозяйки. Ста­рушка показывала мне ее фото­графию. В противотанковом рву среди других расстрелянных тело ее дочери нашли по кофточке…

Источник: Война. Народ. Победа: статьи, очерки, воспоминания. – М.: Политиздат, 1983. – Т.2.