Научилась жизнь ценить

Попова В.И. родилась в 1910 году в г. Тобольске. В 1938 г. закончила Пермский мединститут. Служила врачом в сельской больнице Челябинской области и в туберкулезном диспансере г. Белостока. В начале войны была эвакуирована в Тобольск, а в сентябре 1941 г. по личному желанию мобилизована в Красную Армию, зачислена на должность командира взвода медико-санитарного батальона 368 стрелковой дивизии, сфор­мированной в Тюмени и отправленной на Карельский фронт.

В составе дивизии принимала участие в освобож­дении Карелии, Заполярья и Северной Норвегии. На­граждена орденами Красной Звезды и Отечествен­ной войны II степени, а также медалями. Уволена в запас в 1946 г. в звании майора медицинской службы. До 1979 г. служила в лечебных учреждениях г. То­больска.

В 1939 г. осенью я переехала из Челябинской обла­сти в г. Белосток (Западная Белоруссия) по семейным обстоятельствам, т. к. муж был военврачом, начальни­ком санитарной службы авиаполка. Я получила назна­чение врачом фтизиатром, т. е. должна была лечить больных туберкулезом среди поляков, евреев (это было основное население г. Белостока). Очень было много заботы, работы у меня. Лечить было трудно, противо­туберкулезных препаратов в то время еще не было.

В ночь на 22 июня муж ушел на дежурство в сан­часть авиабазы. В 4 часа утра началась война, и боль­ше я его не видела, ни в годы войны, ни после ее окон­чания. В это утро и день обстреливали Белосток, наш дом, квартиру, порой на бреющем полете трассирую­щими пулями. В 5 часов утра я уже была в своем тубдиспансере. Добежала до него под обстрелами. Как уцелела — не знаю. В диспансере занимались перевяз­кой первых раненых. Тут были и солдаты, и граждан­ские люди.

На следующий день семьи военных были эвакуиро­ваны в Россию. Немцы были уже в Гродно, в запад­ной части г. Белостока. Мы выехали в ночь в товар­ных вагонах, набитых до отказа людьми. Проезжали через города, которые тоже бомбили немцы. Окольны­ми дорогами мы добрались до Саратовской области. 3 июля выгрузились из вагонов. Среди ехавших были и сироты, их родителей убили по дороге, были и родите­ли, потерявшие детей при обстрелах во время пути, были и новорожденные. Все вагоны были в дырах от пуль, в том числе и наш вагон.

Из Саратовской области только 16 июля добралась я до родного своего Тобольска. Отдохнув 2-3 дня, по­шла в городскую поликлинику к главному врачу Алек­сею Григорьевичу Тутолмину. Попросилась в хирур­гический кабинет на прием больных, чтобы, работая там, научиться делать перевязки, ухаживать за рана­ми, т. к. задумала уйти на фронт. 10 сентября 1941 г., через полтора месяца такой практики, обратилась в тобольский горвоенкомат, предложила свои услуги врача на фронте. Меня тут же зачислили в состав от­правляемых на фронт.

На следующий день на пароходе «Шлеев» мы вые­хали в Тюмень. На тюменской пристани нас встреча­ют представитель от облвоенкомата и представитель от 368 тюменской пехотной дивизии, которая в эти дни формировалась. Со мной в группе приехала только что окончившая московский медицинский институт Ольга Борисовна Виноградова. Она начинает полко­вым врачом, а я — врачом медсанбата.

Медико-санитарный батальон при дивизии имеет свой штат: 7-8 врачей, 10-11 фельдшеров, санинструк­тора, санитары; свой штаб во главе с начальником штаба, несколько взводов: хирургический, санитарный, химзащитный, интендантский и большой госпиталь­ный взвод. Госпитальный взвод — это как терапевти­ческое отделение с противошоковой палатой, с расче­том на короткое стационарное лечение и группой лег­кораненых, которую именуют «командой выздоравли­вающих». Вот этот взвод был под моей опекой, вернее командованием.

Я — командир взвода, у меня были: ординатор-врач, старшая медсестра, 4 палатных сестры, санинструк­тор, санитары. Командиры других взводов — это врачи, досрочные выпускники Ленинградской военно-медицин­ской академии. Комбат был тоже ленинградец — Иван Алексеевич Шуба. Его заместитель — врач-невропато­лог Евгений Эммануилович Нейштадт. Медсанбат был размещен в здании тюменской типографии.

Мы изучали военно-полевую хирургию, строевую службу, устав пехоты (ПУП), устав боевой (БУП), ка­раульную службу. Иногда сами несли службу карау­ла или начальником караула, или разводящим, или караульным с винтовкой у ноги по стойке смирно. Спали мы (в обмундировании) на голом полу: пола шинели подослана под тобой, полой укрылся, один рукав под головой, другим укрыл голову.

Уставали. Весь день были на ногах, а ночью тоже не всегда высыпались. Через ночь нам устраивали подъем по тревоге. Вскочим и бежим вокруг большого здания типографии: ложка за голенищем сапога, ко­телок гремит у пояса. После трудового дня спали креп­ко. Утром должны были быть бодрыми, с хорошим настроением.

Такая жизнь продолжалась полтора месяца. 7 но­ября 1941 г. 368-ая пехотная стрелковая дивизия, а в ее составе и 461-ый медико-санитарный батальон, в 4 часа утра погрузилась на вокзале в товарные вагоны и поехала на фронт. Все счастливы своим назначени­ем, целью, стремлением. Путь был длинным. В центре страны были обстрелы, тревоги, заботы. Но раненых не было. Ехали через Архангельскую и Вологодскую область. Прибыли в Оршу, заняли позицию, сменили 272 пехотную дивизию.

11 апреля 1942 г. начался первый бой для 368-ой дивизии. Было много раненых, шоковых. Были солда­ты без рук, без ног, раненые в голову, в живот. Кто-то стонал, кто-то был обескровлен, кто-то был без созна­ния. Ранеными был занят пол большого зала школы. Мы поили их водкой, портвейном. Хирурги были за работой. В операционной было два стола. От хирур­гов раненых несли выхаживать ко мне в госпиталь­ный взвод до отправления в ближайший полевой под­вижный госпиталь (ППГ).

Тут же у нас во взводе работала похоронная бри­гада, хоронили умерших от ран. Кого-то из раненых отправляли далеко в тыл, вплоть до Омска и Новоси­бирска. Кто-то быстро поправлялся и опять уходил на фронт. Этот бой был нашим боевым крещением. От­бито было всего 8-10 километров. С этого времени наша дивизия называется полевой.

Ни года, ни месяца в тылу либо на отдыхе не была наша дивизия. Были только краткие передышки меж­ду боями, передвижение с места на место. Шли везде пешком, а кое-где, если повезет, ехали на колесах. Раненые, раненые, убитые… Села, поселки, города… Весна, лето, осень, зима… И так год за годом. Все эти годы я находилась в своей 368 дивизии, в своем мед­санбате, только иногда меняла должность.

Была командиром медроты, это заместитель коман­дира батальона, была и за командира батальона, т. к. приходилось занимать должности убитых наших ме­диков до прибытия замены. После ее прибытия я вновь возвращалась на свое место в госпитальный взвод. В этом взводе мы выхаживали нетранспортабельных раненых, приводили в сознание шоковых.

Кого можно было, я отвозила в ближайший полевой подвижный госпиталь. Первые годы нередко на лоша­дях в телегах, зимой — в розвальнях, в меховых конвер­тах с химическими грелками. Со мной всегда был спирт или портвейн, хлеб, сумка с перевязочными материа­лами, камфора, морфий, шприцы, махорка…

Жизнь и работа медика в армии во время войны солдатская, трудная, тревожная, полна лишений. Отды­ха мало, постоянная забота о раненых, страдающих от болей, с ранимой психикой. Их надо успокоить, выле­чить, выходить, кроме того, напоить, накормить. А если случался артиллерийский налет или бомбежка (медсан­бат находился в 4-5 километрах от передовой линии), то это не только трудно, но и страшно. Хотелось самому тоже выжить, дождаться победы. Когда же после боя и разведки боем к нам поступало много раненых — были увлечены работой и других дум уже не было.

Вспоминая сейчас военные годы, я словно перелис­тываю в голове альбом с фотографиями. В памяти со­хранилась масса эпизодов разного характера — тяже­лых, грустных, горьких, радостных.

Вот мы передислоцировались, только что развер­нули операционную палатку, приготовили инструмен­ты, хирурги ждут раненых. И вдруг артобстрел под­ряд три раза. Первый был недолет, второй — перелет, а третий раз — прямо в цель, попали в медсанбат.

Медсестре Оле оторвало правую руку и левую ногу в бедре. Она в тяжелом шоке. Врач Боровнев после дежурства отдыхал в палате команды выздоравлива­ющих. Он выскочил и начал стряхивать с себя какую-то массу, а это оказался мозг двух солдат, которые отдыхали с ним рядом. Им снесло черепа, а его об­рызгало их мозгом. Мы мигом съехали с этого места, бросили разбитые палатки, операционную, интендан­тскую, уезжаем вглубь леса.

Инженер из батальона связи вслед нам кричит: «Что, медсанбат, драпаете?» В глубине леса срубили елки, березки, из них срочно сделали что-то вроде па­латок и стали ждать раненых. После этого артобстре­ла привозят много раненых, среди них этот инженер Бубнов из батальона связи с оторванными до бедер обеими ногами. Как это забыть!

Или вот другой эпизод. От речушки провели шлан­ги в лесок, поставили железные трубки, вверху — «со­ски — душ». Дали воду. Сделали два отделения, отго­родив их мелкими нарубленными березками. В одном отделении мылись мужчины медсанбата, в другом — мы, девчата, женщины. Вдруг начался обстрел с воз­духа, с самолета. Видимо, летел вражеский развед­чик, он ведь тоже вооружен.

Из этой импровизированной бани мужики наши по­бежали в лес в одну сторону, мы — в другую. И те, и другие — голые. У всех одна мысль — укрыться в лесу, сохраниться. Кончился обстрел, вернулись домывать­ся и уже были слышны шутки, прибаутки, смех.

А разве я смогу забыть командира медроты Нейштадта Е. М.! Дело было в Петрозаводске, мы только что въехали в город. Он мне дал приказ выехать, ру­ководствуясь картой местности, и найти лесочек для передислокации медроты. Я собралась в дорогу, но через 15 минут Нейштадт передумал, решил ехать сам. Сказал, что утром приедет за медротой. В кузове ма­шины вместе с ним на всякий случай поехали санитар и медсестра. Машина попала под обстрел. Шофера пулеметная очередь прошила насквозь. Нейштадту единственная пуля попала в голову и там застряла. Он, находясь еще в сознании, крикнул сестре и сани­тару: «Я убит, а вы отползайте к дороге. Там вас под­берут». И верно, их подобрала машина морской пехо­ты, доставила в наш медсанбат в 5 утра. Было так грустно, что убили нашего комроты. А каково было мое настроение, ведь он же сначала приказал ехать мне, а потом отменил приказ и поехал сам.

И опять продвигалась дивизия вперед. Вновь пере­дислокация медсанбата, новое место нашего располо­жения. Мы шли по пятам своей дивизии. Ехали по торной дороге на Петрозаводск. На дороге образова­лась пробка. Наша машина остановилась. Вместе со мной ехали медсестра и врач из санвзвода. Они реши­ли воспользоваться остановкой и сбегать по «малой нужде» на небольшой пригорочек.

Вдруг взрыв, за ним второй. Дым, гарь, крики. Мои спутницы подорвались на минах. Комбат, шагая за ними по этому пригорку между мин, вынес каждую на своих руках, положил на дороге у машины. У мед­сестры Ани правая нога представляла мешок костей. Все кости голени были разбиты в мелкие дребезги. Можно было их перебрать в мешке из кожи ноги. У врача, бедной Ольги Ивановны Такунцевой, потеряв­шей сознание, не было по колено правой ноги.

Обработав спиртом нож — финку, я отрезала об­рывки мышц, кожи, соскаблила грязь с открытой оголенной кости, наложила жгут, сделала уколы морфия, камфоры. Погрузили их в мою же машину, и мне было поручено довести их до ближайшего госпиталя и сдать хирургам, а это 160-180 километров пути. Среди сто­явших машин, нашу машину пропускают вне очереди.

Под утро по указателям я нашла полевой подвиж­ный госпиталь и сдала их главному хирургу. Обе были без сознания, но живые. Вот так мы лишились двух своих медиков, а ведь санитаром их не заменишь. Зна­чит, кто-то будет выполнять двойную нагрузку пока не дадут пополнение из резервов. Разрывная пуля из самолета при обстреле пролетела в 4-5 сантиметрах от моего виска. Потом, когда очухались, смотрели, меряли, где она летела. Счастье, что она пролетела мимо виска.

Когда мы переправлялись через речку Колу, а это очень быстрая река, то оторвался трос у парома и он накренился на один бок. На наших глазах две маши­ны сползли в реку. Двух лошадей в упряжках понесло в Белое море. Мы, шесть человек медперсонала, спрыг­нули на льдину, которую тоже несло в Белое море. К счастью, подоспел катер и подобрал нас. Командир дивизии был счастлив, говоря: «Где бы я взял четырех врачей и двух сестер, а ведь впереди работа, бои, ра­неные».

В пургу случалось, что солдаты — одиночки замер­зали насмерть. Чуть не замерзла в сугробе и я вместе со старшей сестрой медсанбата. Мы шли по заданию в штаб дивизии с документами о раненых. Нас застиг­ла пурга, снегопад. Мы потеряли силы, сбились с до­роги. Решили лечь в сугроб, нас занесло снегом. На наше счастье верхом на лошади ехал посыльный от комдива.

Он заметил сугроб, черные пятна в нем. Это были мы с Ниной. Он нас растолкал, оттер лица, руки, обе­их посадил на лошадь верхом, а сам пошел пешком. Привез он нас в медсанбат. Мы были спасены. Нас затолкали в меховые конверты, дали по несколько глот­ков кагора (он всегда был в аптечке). И восемь часов мы спали мертвецким сном.

Как-то одному из санитаров при артобстреле в бед­рах оторвало обе ноги. Он все кричал: «Мама родная, зачем меня ты родила?» Фельдшеру Лахптер Мише пуля попала прямо в сердце. Фельдшер Пуртов (вы­пускник Тобольского медучилища) подорвался на про­тивотанковой мине, когда ехал верхом на лошади. И от него, и от лошади только клочья кожи висели на деревьях. Это очень страшно видеть и вспоминать.

Со своей дивизией за годы войны я прошла от Тю­мени до Киркенеса. Дивизия мне стала родной. За­помнились навсегда карельские леса, озера и, конеч­но, болота Карелии. С озер, болот подбирали раненых. В непроходимых местах шли только ло­шади с грузом и медики с рюкзаками с инструмента­ми, медикаментами, перевязочным материалом (по 10-20 килограмм за плечами).

Кругом камни-валуны, кустарник да небо над го­ловой. Укрыться негде. А ночи были светлые. Все лето было светлым-светло. Зимой снега, огромные сугро­бы, бураны, пурга. Не раз мы, девчонки, сбивались с дороги. Нас искали и находили, оттирали, отпаивали кагором, а потом хвалили за мужество, за стойкость, за выносливость.

Правительство тогда отметило эти трудности и на­градило всех солдат и офицеров медалью «За оборону Советского Заполярья». А 368 дивизия получила две сталинских благодарности. В конце войны она носила имя дважды Краснознаменной Печенегской пехотной стрелковой дивизии. Одной из ее заслуг является уча­стие в предотвращении второго кольца блокады вок­руг Ленинграда в первые годы войны. Дивизия уча­ствовала в освобождении Карелии, Советского Запо­лярья и Северной Норвегии. После окончания войны она была направлена в г. Беломорск.

После победы я еще полтора года служила как кад­ровый офицер в звании майора медицинской службы и проводила медосмотр нового пополнения дивизии, которое поступало вместо демобилизованных солдат. Работа уже мирная, но нагрузка была большая. Ос­матривала в день по 40 -70 человек. Я была и за тера­певта, и за хирурга, и за глазника, и за ушника — глав­ный медик дивизии.

Но я отослала рапорт с просьбой о демобилизации в Москву в Главсануправление наркомата обороны. В начале декабря 1946 г. из резерва Главсануправления прислали замену. Наконец-то я поехала домой! Жива, здорова, счастлива! Как говорится, навоева­лась, насмотрелась, научилась жизнь ценить, людей любить, Родину любить, дивизию свою любить. Воспоминания о тех годах довольно грустные и их еще в голове много. Они порой и спать ночью мешают. Но среди всего грустного есть и светлое. Это ведь свет­лые годы моей жизни, моего участия в жизни страны. Домой я возвратилась 9 декабря 1946 г. Отдохнула месяц, а с 1-го января 1947 г. начала работать глав­ным врачом больницы водного транспорта, подчинен­ной водздраву в г. Омске.

1 марта 1950 г. перешла в городскую больницу на должность заведующей туберкулезным отделением больницы. Я была увлечена своей работой, хотя это было трудное время. Туберкулезных больных было очень много, лечить было особо нечем, противотубер­кулезные препараты еще не были изобретены.

В двух школах г. Тюмени есть музеи славы 368-ой дважды Краснознаменной Печенегской дивизии и ее 461-го медико-санитарного батальона. Ежегодно в день Победы в минуту молчания я вспоминаю убитых, по­хороненных медсанбатом, не вернувшихся с поля боя солдат и ненавижу войну.

Из личного архива Поповой В.И.

www.world-war.ru