Не писал тебе слишком давно

Родился в 1908 году. До войны работал на Боровлянском стеклозаводе и в лесных организациях Курганской области. В октябре 1941 мобилизован на фронт, где прослужил до 1945 года. Награжден орденом Красной Звезды. После войны ак­тивно занимался краеведением.

***

Дорогая моя ласточка!..
Твое письмо меня крайне обрадовало тем, что ты дома и подыскала себе хорошую и удобную работу…
Сегодня не спал всю ночь, готовил карты Курганского райо­на, где завтра или послезавтра наш полк выйдет на 3-4 суток в поход на лыжах… Готовлю лыжи. Похода на лыжах боюсь пуще смерти — сердце сдаст…

7 декабря 1941 г. пос. Увал

Наш эшелон стоит сейчас в Свердловске. Вчера в 2 часа дня проехал через Катайск, поезд в Катайске не остановился. Одет очень тепло. Меньше всего заботься обо мне…

9 января 1942 г.

Безусловно, тебе хочется знать, при каких обстоятельствах я был ранен. Все, что было пережито и испытано в бою за два дня, 9 и 10 февраля, передать и рассказать не хватает слов…
От Кургана до фронта ехали более месяца. От тесноты, хо­лода и недостаточного питания люди грызлись друг с другом, ссорились и даже дрались в вагоне. Но перед боем что-то при­мирило всех: обмякли люди, заробели. Страха в глазах моих товарищей не было, была нерешительность на такое дело, как смертный бой. Но вскоре все изменилось, как только люди понюхали порох…

Я лежал в снежном окопчике в 300 метрах от врага, не имея возможности поднять голову. Град пуль пролетал надо мной. Мины рвались в 20-10 и даже 3 метрах от меня. Ждал с мину­ты на минуту смерть. Выглянул, огляделся и стал стрелять по одному дому, из которого немцы вели огонь. Через 15— 20 минут меня ранило в левую руку пулей — сквозное ранение. Еще два часа я проле­жал в окопе. Позади меня, в 150 метрах, был лес, в который мне нужно было переползти. Долго не мог решиться, хотя стрель­ба прекратилась.
Смотрю — в 10 метрах от меня, идет совершенно открыто раненый красноармеец. Я решил, что по следу танка я перебе­гу 150-метровое расстояние за полминуты. Выскочил из окопа, побежал, догнал раненого красноармейца нашего батальона. Но жалость и сострадание к своему человеку остановили меня, и я шел с ним рядом 70—80 метров до леса, подбадривая его и удивляясь его смелости. Я даже сейчас ума не приложу, что за чувства руководили этим смельчаком и мною. Но он заразил меня своим поступ­ком, и я спас себе жизнь.

После выздоровления, вероятно, снова на фронт. Прошу тебя спокойно пережить это, конечно, не совсем приятное сообще­ние о моем ранении. Жди меня наперекор всему. Устал писать, чувствую слабость.

25 февраля 1942 г.

Есть среди больных раненые 3-4 раза. Выходит, изреше­ченного пулями, изорванного осколками мин и снарядов посы­лают на линию огня не вследствие недостатка живой силы, а по соображениям другого порядка, т. е. потому, что эти люди об­стрелянные, опытные, смотревшие смерти в глаза. Но, дорогая моя, старая русская пословица говорит: «Пуганая ворона и куста боится». Это относится к изрешеченным. Не имеющие ранения дерутся дьявольски храбро, не щадя жиз­ни. Я видел таких.

В нашей палате 15 человек, 12-13 из них бредят во сне, 5 человек мочатся под себя. Это, несомненно, результат потря­сающих переживаний.
Я, кажется, ничего не писал тебе о своих наблюдениях, дви­гаясь к фронту по территории, освобожденной от немецких «псов-рыцарей» 20 века. Останусь жив, расскажу, что видел и что увижу, а сейчас скажу одно: жуткие картины. Дорогой сер­дцу зимний русский пейзаж забрызган сгустками крови и испо­лосован ножом бандита. Милая, светлая Русь!..

9 марта 1942 г.

Невыразимо рад отличному окончанию учебного года моим мальчиком. Если ты без слез не могла выслушать сообщение об успехах Олега в учебе, то на меня это подействовало ис­ключительно сильно: сообщение растворило, размягчило чер­ствую и иссохшую душу солдата.
Припомнилось мне, как я писал вам письмо 1 сентября про­шлого года, давая некоторые напутствия сыну, отправляюще­муся в странствие «по областям науки». Писал я тогда это письмо в щели, перекрытой жиденькими берёзовыми жердочками. Уцелеть в этой «крепости» при прямом попадании мины, не го­воря уже о снаряде, было бы невозможно. Мины и снаряды падали от моей щели в 3-5 метрах. Все содрогалось от взры­вов, и земля сыпалась на листочек моего письма. Я сдувал землю и продолжал с волнением писать, не обращая внимания на нащупывание смерти. Так я был тогда захвачен, поглощен мыслью об Олеге!
Добре, сынку, добре! Горжусь! Радуюсь и твоей сводке о пе­ревыполнении плана по огороду. Урожай, несомненно, будет…

Наконец-то получил твое долгожданное письмо. Оказывает­ся, и ты, также, как и я, терзаешься ожиданием писем от меня. Скверно, медленно производится пересылка писем, но это не­важно. Суть не в этом. Письма пишутся, идут и доходят. Се­годня у меня хороший день — получил письмо также и от сес­трицы. Пишет, что за этот год очень состарилась, поседела.
Мне понравились ее слова в конце письма: «Вся душа исстра­далась о вас, милые, ненаглядные соколы». Я из этого заклю­чаю, как много судачат о нас, фронтовиках, наши родные, зна­комые и незнакомые, связанные общей судьбой, что слово «мой» незаметно заменяется словом «наши»: все родные, все ненаг­лядные. Эта общность душевной боли «всех наших» усиливает в «соколах» ярость, ненависть к врагу. Много еще будет проли­то русской крови, но русские не сдадутся, а выстоят, сдюжат и расплюснут гадину так, что и мокрого места не останется.

16 ноября 1942 г.

Милая женуленька!
Вчера вечером получил твое письмо от 28 августа 1944 г. Хотел тотчас же черкнуть тебе, но скомандовали «по коням» и письмо пришлось отложить до следующего дня.
Я, кажется, уже писал тебе, просил, чтобы ты не писала мне в письмах о различных недомоганиях и болезнях детей. Это действует на меня черт его знает как. Приходится беспокоить­ся до следующего письма, а они от тебя иногда приходят че­рез 8-10 и более дней. За последние 6 дней я получил от тебя четыре письма. Это здорово! Так я еще не получал от тебя писем. Правда, это нисколько не сократило жажду к твоим пись­мам, не удовлетворило мою потребность ни в какой степени.

Черт его знает, почему я так истосковался по тебе! Ведь прошло три года, срок такой, что можно позабыть все на свете, а вот тебя не только забыть или смутно представить, но невозможно освободиться от мысли о тебе — так ты вошла в каждый мой нерв!

13 сентября 1944 г.

Сегодня сделал маленькую туристскую прогулку в окрест­ности нашего расположения и остался очень доволен этой вы­лазкой и наблюдениями достопримечательностей земли польской. Осматривал я руины замка, построенного в 1410 году паном Петром Осоленским. Сейчас осталась полуразвалившаяся трид­цатиметровой высоты башня цилиндрической формы, да несколь­ко останков стен, торчащих, как столбы. Расположен замок на скалистой высоте. Хотел произвести зарисовку, но в карманах не оказалось ни карандаша, ни бумаги. Далекое прошлое этого зам­ка самой замысловатой судьбы заставило меня вспомнить все, что я читал о Польше 15,16 и 17 веков. Башня эта видела шве­дов, промаршировавших по Польше от Балтики до Карпат, виде­ла турецких янычар, слышала дикое гиканье крымских татар. Здесь топтали землю конники Богдана Хмельницкого…

25 октября 1944 г.

Не писал тебе слишком давно: так сложились обстоятель­ства, что ни писать тебе, ни получать от тебя письма было не­возможно. Были странствия, робость и дрожь в сердце, было много такого, чего не расскажешь. Ты, вероятно, слышала, что с фронта разрешено посылать посылки. Я кое-что приготовил для тебя и при первой возмож­ности пошлю. Нахожусь за Одером. Немчура в этих краях жила сладко. У каждой коровы — над мордой электролампочка. Много осво­бождено наших людей от рабства. Жаль, что мало времени для подробного рассказа…

26 февраля 1945 г.

Получил твое письмо от 18 апреля 1945 г. в Чехословакии. Черт его знает, куда только меня ни бросала стихия войны. Неизгладимое впечатление оставит о себе эта прекрасная страна, ее замечательные и близкие нам люди. От границы до Пра­ги, везде: в деревушках, городах, на дорогах встречали нас чехи приветствием «Наздар!», т. е. «Здравствуйте!»
Война окончена, но не верится, что это правда. Сейчас мы сидим и работаем с раскрытым окном, без светомаскировки. Еще немного терпения — и мы будем вместе… Можешь меня поздравить с наградой — орденом Красной Звезды.

14 мая 1945 г.

Сегодня приготовил тебе еще одну посылочку, завтра от­правлю ее. В посылке: белье нательное, мужское — 3 пары, чулки — 1 пара, дюжина карандашей, сумка-ранец ученичес­кий, а в нем бумага, блокноты и копировка, 2 куска туалетного мыла, 2 катушки ниток, кофточка, флакон одеколона, перчатки, термометр и кожа на обувь моим хлопцам.
Как чертовски хочется, чтобы все, что я послал тебе в пяти посылках, ты получила и этим возместила хотя бы на одну де­сятую то, что ты размотала за четыре года.
Милая женулька, как я горжусь тобой за блестяще выдер­жанное испытание в борьбе за жизнь, за семью. Ведь ты со­вершенно была не подготовлена к самостоятельному управле­нию делами хозяйства и не имела ни малейшего представле­ния о тех заботах и трудностях, которые встали перед тобой после моего ухода в армию.
Восхищаюсь и горжусь. Твои руки я зацелую, сделаю таки­ми, какими они были раньше: хорошими и сильными… Думаю осенью выбраться из этих «благодатных» мест, куда завела меня дорога войны.

17 июля 1945 г.

Вчера получил твое письмо от 25 июля 1945 г. Черт его зна­ет, где оно блуждало, это письмо. Ты пишешь, что страшно терзаешься ожиданием моего воз­вращения. Я и сам рвусь на части от досады на несостоявший­ся отпуск и мучаюсь ожиданием дня увольнения. Сегодня ездил в соседний маленький городок за покупками. Ехал в грузо­вой машине вместе с увольняемыми из армии по специальнос­ти горняки и наблюдал их поведение. Радостные, возбужден­ные, они улыбались, кажется, без всякого повода и причины. Один из них выкрикнул: «Прощай, проклятая земля!»
И все, как, сговорившись, подарили этой земле по солидно­му плевку и грянули смехом. Я был изумлен, я был в восхище­нии от нашей русской манеры блеснуть озорной «деликатностью», едкой, разящей насмешкой над присмиревшим, отлютовавшим врагом.
Люди уехали на восток, в Россию. Я долго в думке желал им счастливого пути и загрустил…

8 сентября 1945 г.

Подготовила к печати специалист Курганского госархива И.Викулина.

Источник: Помни войну: воспоминания фронтовиков Зауралья. — Курган: Парус — М., 2001.