О службе в военно-морском флоте США

Воспоминания о службе в ВМФ США, декабрь 1941 г. – февраль 1946 г.

Чарльз Теннант [1916 — 2010 гг.] родился в семье американских фермеров. С 19-летнего возраста служил в военно-морском флоте США, включая службу в 1936-1943 годах на тяжелом крейсере «Портленд», вначале в составе пожарной бригады, затем мотористом. В ходе войны с Японией после атаки японской авиации на Перл-Харбор (7 декабря 1941 г.) «Портленд» участвовал в боях в Тихоокеанском регионе и в военных действиях в Атлантике. В 1943 — 1944 годах Ч. Теннант служил на эскортном эскадренном миноносце «Томас» и сторожевом артиллерийском катере PGM-16, участвовавших в операциях в Северной Атлантике, а также у островов Палау и Окинава.

B 1991 году Чарльз Теннант, сверяясь с заметками, сделанными им ранее, надиктовал воспоминания о своей жизни на магнитофонную пленку. В 2006 году его внучка Кристина Петридис расшифровала эти записи. Здесь публикуются фрагменты воспоминаний Ч. Теннанта.

Кристина обращает внимание читателей на то, что Чарльз Теннант всегда был чужд расизма, и необычные для него резко негативные высказывания в адрес японцев встречаются исключительно в воспоминаниях о войне с Японией.

***

6 декабря 1941 года на корабле был объявлен общий сбор на юте. Это значит, весь экипаж должен собраться и слушать, что будет говорить капитан. Он ввел нас в курс дела, — касательно тех ситуаций, о которых ему было разрешено говорить, не разглашая секретной информации. Ведь чтобы сведения не попали к врагу, никому не веришь, ни тому, кто за тебя, ни тому, кто против тебя. Он сказал, что война в Тихом океане начнется с внезапного нападения японцев, возможно, на материке или на некоторых принадлежащих нам территориях. В таком месте, где они смогут нанести наибольший ущерб. Потом я спустился вниз; была суббота, мы исполняли свои обязанности.

У нас в эксплуатации были два котельных отделения и два машинных отделения, и моей обязанностью было содержать машинные отделения в рабочем состоянии. А одно котельное отделение временно не функционировало. Оно было отключено. Но о том, чтобы привести его в рабочее состояние, ничего не говорилось, мы об этом особенно и не думали. Но через сутки после того, как капитан сказал нам, что начнется внезапное нападение, все это и началось. Началось в Перле. В тот день у нас были воскресные внеурочные наряды. Адская прорва внеурочных воскресных нарядов. Без пятнадцати восемь я уже сидел в своем отделении, а через пять минут раздается сигнал тревоги, включается система громкой связи и сообщает: «Всем срочно доложить своим боевым постам: сегодня утром японцы начали нападение на Перл».

Я пошел в котельную № 3, взял наушники и доложил в главное машинное отделение №2: «Нахожусь на боевом посту». Это не было моей обязанностью, но я был первым, кто отрапортовал. Вахтенный офицер был на связи, и он распорядился, чтобы я как можно скорее запустил те два котла. Я объясняю: «Понимаете, они не функционируют, они в разобранном состоянии, их надо собирать!» Он говорит: «Я сказал: запустить их как можно скорее». Вот так. Там было еще два или три человека, которые спустились вниз и пошли со мной. Через 31 минуту эти два котла были запущены в работу с 300 фунтами пара. В обычных условиях, если работать очень быстро, на сборку этих двух котлов ушло бы часа 3-4. Но мы получили разрешение, чтобы к нам спустились аварийные бригады и нам помогли. Когда зажгли один котел, мой друг по фамилии Мюррей, родом из Огайо, выползал из топки. Ему чуть задницу не сожгло, но он успел выползти, мы захлопнули дверцу, и пламя осталось внутри. Работали быстро, так как наш капитан получил приказ куда-то двигаться. Мы не знали, куда, и этим не интересовались, мы просто намеревались делать все, что он просил. В течение того дня мы перемещались в разных направлениях, наблюдали за остальными кораблями нашей флотилии, слушали, ждали приказов и распоряжений.

Прилетели самолеты, и мы стали в них стрелять, а оказалось, что это американские самолеты; а никаких японцев мы так и не увидели. Мы слышали о том, что япы пытались выработать мирное соглашении с нашим госсекретарем, мистером Корделлом Халлом. А все случилось точно так, как нам предсказал наш капитан Ван Хук. Откуда он знал? Это был начитанный, умный, хорошо информированный капитан, вся команда его уважала.

Через шесть дней, 13 декабря, в субботу, «Портленд» вернулся в Перл. Мы увидели разрушения, причиненные нападением. Затопленные корпуса кораблей. Обгорелые корабли, так сильно поврежденные, что мы едва смогли войти в гавань. Но мы вошли и взяли на свой корабль человек триста или четыреста, которые дополнили нашу команду до полного состава. Некоторые из них были с «Калифорнии», некоторые с «Невады», некоторые с других кораблей, — своего корабля у них больше не было. Мы пережили настоящее потрясение, когда увидели разрушения в Перле. Это был позор. Это выглядело так, как будто нас предали. Мы не знали, что и думать.

***

Мы переживали случившееся, смотрели на множество разрушенных кораблей в Перле, слушали радио, прислушивались к суматохе, которая охватила столицу нашего государства в поисках виноватых в том ужасном бою в Перл-Харборе, где мы были абсолютно неподготовлены, корабли были не готовы к войне и мы были отданы на растерзание японцам. Они могли бы захватить Перл-Харбор, если бы знали, что им надо делать. Если бы 7 декабря они взяли с собой войсковой транспорт; я думаю, что мы ничего толком не зная, может быть, помогли бы им высадиться. Страна объединилась в это время вокруг президента, Конгресса и вооруженных сил. Появилось много песен, поднимающих боевой дух. Мы вышли из Перла и соединились с эскадрой, которая была за пределами бухты.

***

7 мая 1942 года мы знали, что японские самолеты периодически пролетали над нами, но шел дождь, и им было нас не видно. Им не удалось атаковать нас примерно до 11:00 или 11:30. Мы потопили один авианосец, подвергли бомбардировке другой и причинили кое-какие повреждения некоторым вспомогательным кораблям. Около 11:45 они напали на нашу эскадру и атаковали авианосец «Лексингтон», подвергли его бешеной атаке. «Лексингтон» подвергся ударам торпед, был поврежден бомбами; из-за повреждений на нем возник пожар, взорвался аккумуляторный контейнер, взорвался контейнер с боеприпасами, и корабль был сильно поврежден взрывами изнутри. Но он все еще мог идти, со скоростью 30 узлов! В тот же день мы снова были атакованы япами, но они не причинили «Лексингтону» больше никаких повреждений, а «Йорктауну» причинили, одной бомбой, которая взорвалась на рабочей палубе. Были людские потери, но корабль все еще мог принимать и отправлять самолеты. В тот день мы пережили еще одну атаку, это было около 5 часов вечера. Позже, когда уже темнело, экипажу «Лексингтона» был дан приказ покинуть корабль, и многие члены экипажа стали спасаться, корабль стоял неподвижно. Эсминец приблизился к «Лексингтону» на расстояние торпедного выстрела, разрядил в него весь запас своих торпед, после того как почти все покинули корабль. Но, как мы думали, там оставались люди, которые не смогли его покинуть, они ушли под воду вместе с ним. На корабле ничто уже не работало, света не было и ничего не было видно. Мы не были уверены, что если в машинном или котельном отделении, которые не были повреждены, были люди, то они покинули корабль прежде, чем он затонул.

Что касается боя в Коралловом море. После боя мы перегруппировались, незаметно отошли назад, в тот день не было повреждено ни одного надводного судна, насколько я помню и насколько могу судить по рассказам о том сражении. «Лексингтон» погиб, «Йорктаун» оставался у нас единственным авианосцем. Так что мы сочли, что в тот день мы повоевали как следует, — против четырех, а может быть, и пяти авианосцев и выстояли. Мы потеряли один, и они потеряли один, а может быть, и больше. Это остановило их продвижение на юг Тихого океана. Никогда больше япы не предприняли ни единой попытки продвинуться дальше. У них был плацдарм на Соломоновых островах, и они его укрепляли, но после этого боя они ни разу не рискнули продвинуться дальше на юг.

***

Мы должны были продвинуться в северную часть Тихого океана как можно быстрее. Согласно нашим данным, в мае 1942 года япы уже вышли со стоянки в северной части Японии и c нескольких других стоянок на островах севернее Японии и следовали в направлении Алеутских островов и далее к атоллу Мидуэй. И там, на севере Тихого океана, примерно с конца мая и в первых числах июня мы находились в ожидании. Из сводок новостей, которые мы ловили по нашему радио регулярно, мы узнали, что япы готовятся к высадке на Аляске, в Атту. 3 июня мы находились там, в ожидании, зная, что нападение должно произойти на следующий день. Наши разведчики с Мидуэя и с острова Джонсон наблюдали ситуацию с воздуха над дальними тихоокеанскими районами и выяснили, что япы двигались тремя или четырьмя эскадрами. Войсковые транспорты, а за ними вспомогательные суда — танкеры и транспорты с продовольствием, подводные лодки. Мы перехватили кое-какие радиосигналы с подлодок в том регионе. 4 июня мы были готовы к сигналу боевой тревоги задолго до рассвета. Наш «Портленд» был в эскадре, которую вели «Йорктаун» и «Энтерпрайз».

***

Тут я должен сказать, что в бою в Коралловом море мы подобрали около 1500-1600 спасшихся с «Лексингтона». Его экипаж насчитывал примерно 3000 человек, и, конечно, часть людей погибла, около 200 человек. Второй авианосец, крейсеры и эсминцы тоже подобрали некоторое количество людей. Общее число людей на «Портленде» составляло теперь около 2700 человек. При таком количестве людей было трудно перемещаться, а надо было управлять кораблем и быть в состоянии отразить любую атаку со стороны японцев. Это была довольно-таки рискованная ситуация — иметь столько людей на борту и при этом оставаться боевым воинским соединением.

Так что этих людей разделили на несколько групп и переместили с нашего корабля. Их разместили на десяти «жестянках» — так мы между собой называли эсминцы, и доставили обратно в Перл. Среди спасшихся было много обгоревших, они находились в нашем лазарете. У многих были осколочные ранения; некоторые были мертвы и находились в так называемом морге, зоне с системой охлаждения. Я точно не помню, сколько там было мертвых тел, но достаточно много. Тех, у кого были ожоги, лечили. У некоторых все тело было обожжено пожаром, бензиновым пламенем, кислотой. Шрапнель частично включала тот металлолом, который мы продавали японцам в 1930-х. Это факт: отмечалось, что на некоторых осколках, которые извлекли из наших собственных моряков, сохранились еще отчеканенные надписи — «Сделано в Америке», «Даймонд файлз» и названия других производителей.

***

Вернусь к рассказу о бое за остров Мидуэй. В 10 часов вечера того дня я все еще был на боевом посту, в это время мы потеряли «Йорктаун». Он погиб, но экипажу удалось спастись. Мы потеряли только один авианосец в том бою. Но японцы потеряли, я бы сказал, довольно-таки много: четыре авианосца; их поразили с других кораблей, — другие самолеты, которые взлетали с «Энтерпрайза», и еще у нас был авианосец «Хорнет». Это было 3-го числа. Бой продолжался всю ночь. Ночью мы взяли несколько раненых с «Фултона», вспомогательного судна. «Фултон» же подобрал несколько летчиков, которых переместили также к нам. Раненых разместили туда, где они могли получить наилучшую медицинскую помощь. У нас были потери. Наши раненые для лечения были переправлены на «Фултон». Это было ужасное зрелище — то, как нам пришлось их переправлять. У одного обожженного, измученного человека боль была настолько невыносимой, что он страшно кричал. Мы переправляли его на веревках, в холщовом мешке с одного корабля на другой посреди Тихого океана. То, как этот человек кричал, могло сердце разорвать, но это было самое лучшее, что мы могли сделать для него в тех условиях.

«Йорктаун» ушел на дно Тихого океана там — между Перл-Харбором и островом Мидуэй. Мы нанесли япам более значительные потери, чем им хотелось признавать. Повредили несколько надводных судов, несколько танкеров. У некоторых из их кораблей в северной части Тихого океана кончилось топливо. У нас в то время не было достаточных сил для того, чтобы их преследовать и при этом оставаться оборонительной боевой единицей на случай, если они восстановят силы и вернутся. Насколько я знаю, эти суда были отбуксированы обратно в Японию. Но это был-таки второй по масштабам бой в тихоокеанской войне, и именно этот бой оказался решающим в этой войне с япами. Мы догадывались, что поскольку мистер Ямамото сражение проиграл, это конец его агрессии. Предполагали, что он попытается восстановить свои потери до конца 1942 года.

***

На Мидуэе мы понесли большие потери. До Перла враг не добрался, но остров Джонсон подвергся многочисленным бомбардировкам, и из того, что было взорвано на этом острове, разрушение завода по производству пресной воды имело критическое значение для солдат и моряков. Его надо было срочно восстановить, иначе пресную воду нужно было бы доставлять из Перла, но для этого понадобился бы еще один корабль. Так что для ремонта испарителей, которые на острове Джонсон производили пресную воду из морской воды, были приложены огромные усилия.

***

Еще одно не выходило у нас из головы: а что, если придется покинуть корабль, что было не исключено? Когда мы находились в Гонолулу, мы подумали, что япы не будут применять против нас газы, все-таки трудно было бы газом вывести из строя корабль. И вот что я сделал: я вынул свой противогаз из контейнера, где он хранился, и взял его к себе в отделение, на случай, если он мне понадобится. Я оставил противогаз в отделении, положил в него запас молочных таблеток «Хорликс» и еще бульонных кубиков — на случай, чтобы было питание, если придется покинуть корабль и спасаться на плоту. Хотя таблетками и кубиками лучше всего питаться, если употреблять их вместе с водой, но мы надеялись, что фляги, которые были в каждом противогазе, останутся неповрежденными, и какое-то количество пресной воды у нас будет. Конечно, во рту таблетки и кубики растаяли бы в любом случае и принесли бы пользу, это было бы хоть какое-то питание.

***

И вот что еще мы сделали. Наше отделение располагалось около воздуходувок. Воздуходувки для котлов номер 5 и номер 6 всасывали атмосферный воздух, чтобы снабжать этим воздухом реакцию горения в котле. Мы вынули заградительные решетки из воздуходувок, вывинтив болты из этих решеток, чтобы их можно было легко снять. Сопротивление оставалось достаточным, чтобы воздух их не вытолкнул, но удар, снаряд, вытолкнул бы. Причина, по которой мы их вынули, была в том, чтобы попасть на спасательный плот или на что-то другое, такое, чтобы выбраться на поверхность воды, нам нужно было бы вытолкнуть решетку наружу с нашей нижней палубы на верхнюю. Мы считали, что эта мера для спасения жизни была необходима. Зачинщиком этой операции был я.

***

Теперь я должен рассказать, что когда мы были там, в Тихом океане, мы слушали сводки новостей из Токио, слушали новости из Сиднея, из Штатов. Нам нравилось слушать новости из Токио, так как мы узнавали кое-что новое для себя. Они передавали для моряков приятную, успокаивающую музыку, но брехали, как собаки. «Портленд» согласно сводкам японского радио был потоплен по меньшей мере раза три, так что мы были вроде кошки, — у нас была больше, чем одна жизнь.

У нас был еще один корабль, «Джуно», он потопил какое-то небольшое японское судно. Корабль подобрал 3-4 десятка спасшихся. Их взяли на борт, разоружили, поместили в отдельное помещение как военнопленных. На пути нашего следования мы высадились на одном из островов, и там были эти япы, и наши моряки пошли на них посмотреть, — большинство были совсем молодняк, по пятнадцать-шестнадцать лет.

***

Мы обнаружили, что япы предпринимают дополнительные попытки любой ценой отбить остров Гуадалканал. Они отправили туда дополнительные войсковые корабли. Морским пехотинцам они устраивали адские бомбардировки, но те были в укрытиях, и после двух или двух с половиной месяцев легко к этому привыкли и давали отпор.

***

Кажется, это было 26 октября [1942 года]. Мы встали рано. К тому моменту местонахождения япов было определено, а они знали, где находимся мы. Мы шли в эскадре с «Васпом», это был большой авианосец. «Васп» отправил свои самолеты за той оперативной группировкой япов, точно так же, как они отправили свои самолеты за нами. Они прямо-таки молотили нас бомбами, а у нас была «Южная Дакота», большой боевой корабль. Помню, в тот день мне захотелось увидеть тот воздушный бой, так что я стоял на юте и смотрел, как япы молотят нас бомбами, но по «Портленду» на несколько футов они промахнулись.

***

Я стоял на юте (стоял, как дурак, — я часто говорю, что Бог хранил меня); прямо на нас шел самолет-торпедоносец. Наши орудия били совсем близко от него, и, наконец, одна из пушек его подбила; но перед тем, как его подбили, он смотрел носом прямо на нас на юте. Самолет взорвался, и когда он уже упал в воду, было видно пламя, авиационное топливо горело под водой. Вскоре после этого, мы опять повернули влево и увидели, что люди на мостике заметили на воде рябь от торпед, которые мчатся за нами. Капитан резко скомандовал рулевому: «Лево руля!». Я подумал, что мы сейчас перевернемся, но услышал три отчетливых удара — те три торпеды стукнули нас со стороны правого борта. А не взорвались они потому, что тот яп был около нас слишком близко, а торпеда обычно должна пройти путь в 80-90 метров перед тем, как ее взрывное устройство будет приведено в боевое положение. Это потому, что если б торпеда взрывалась сразу же после того, как попадала в воду из торпедного аппарата, она бы взрывала ту подлодку, которая ее запустила. Как бы то ни было, их взрывные устройства не были приведены в боевое положение, и я горячо благодарю всемогущего Бога за это.

***

В тот день произошло еще одно необычное событие. У нас в том районе был эсминец под названием «Портер». Он остановился, чтобы подобрать летчика, а когда подобрал его, подлодка запустила в него торпеду, он раскололся пополам и ушел под воду. На эсминце были спасшиеся, — не думаю, что подобрали всех, но мы подобрали многих из них. В тот день был еще один корабль, — возможно, я путаю эти два корабля, это было больше пятидесяти лет назад, — тот другой эсминец загорелся. То ли из-за удара какой-то небольшой бомбы, то ли из-за обстрела у него на носу возник пожар. А когда «Южная Дакота», 35000-тонный боевой корабль, приблизилась к тому месту, она создала изрядной величины волну. Когда эта волна проходила мимо того горевшего эсминца, он резко дал право руля и прошел поперек кильватера «Южной Дакоты», так удачно, что кильватерная струя обрушила огромную массу воды на нос и на вторую орудийную установку этой жестянки, и волна, перевалив через судно, потушила пожар. И старичок-эсминец продолжил свой путь, обстреливая яповские самолеты, исполняя свой долг в бою и проявляя высшую степень искусства мореплавания.

***

Примерно через два дня, восьмого ноября [1942 года], мы обнаружили самолеты япов, их называли «бандитами» или «ублюдками». Это были самолеты-торпедоносцы, они приближались не с целью бомбардировки, а чтобы торпедировать корабли. Когда они приблизились к нам, каждое орудие этих четырех, пяти или шести наших кораблей разрядило в них свой боезапас, разрядили в них все, что было. Примерно через 20-22 минуты остался один самолет. Остальных сбили, а этот ушел обратно на север. И у нас было чувство, что мы в этот день хорошо поработали: сбили 29 самолетов, а тех, кто спасался в шлюпках, подобрали.

***

Мы увидели один яповский самолет, он был в воде, людей с него собирались подобрать. Рядом с ними шел эсминец. И человек с самолета начал стрелять из ручного огнестрельного оружия в людей на эсминце. А ведь он был в море, в воде, и другого спасения не было. Это показывает их отчаянную решимость либо быть убитыми, либо убить вас. Очевидно, он был первостепенным фанатиком. Когда он стал стрелять в тех моряков на корабле, одна из орудийных установок повернула на него свою пятидюймовую пушку и вышибла из воды и его, и самолет.

***

Как бы то ни было, мы надеялись, что тот единственный самолет, который ушел от нас, вернулся на базу и рассказал, с чем они столкнулись у Гуадалканала, в проливе Айрон-Боттом, и дал знать, что дела складываются для них не слишком хорошо.

***

Президент Соединенных Штатов [Франклин Рузвельт] 13 ноября 1942 года отметил «Портленд» благодарностью в президентском приказе за действия в бою за Гуадалканал. Это была, безусловно, заслуженная благодарность, и многие участники войны в Тихом океане, которых я встречаю после увольнения с военной службы, услышав, на каком корабле я служил, говорят: «Надежный старик “Портленд”, он всегда оказывался там, где был нужен».

***

Меня перевели с «Портленда» 15 января 1943 года. Это было одно из самых трудных обстоятельств в моей жизни. Прослужил на «Портленде» я больше шести лет, — я знал этот корабль от носа до кормы. Я знал все, что касалось подготовки его к плаванию, что касалось эксплуатации оборудования, в свое время приложил большие усилия, чтобы знать, что делать в случае аварийной ситуации. С большой грустью я уходил с этого корабля. С некоторыми людьми в той команде я был знаком более пяти лет, с другими шесть лет, со многими на протяжении трех или четырех. С ними я стоял рядом, вместе плакал, вместе переживал страх. Но мне было необходимо двигаться дальше, развить свои способности, чтобы стать хорошим моряком.

Я прослужил на этом корабле более шести лет, служил на нем в ранге матроса второй статьи, а теперь я был главным старшиной, это был путь от низшей ступени сержантского состава к высшей. Я пришел на этот корабль мальчишкой-фермером из Алабамы, от родителей, которые любили нашу страну и побуждали нас быть честными и открытыми в жизни. А теперь наши родители испытывали гордость за четверых сыновей, которые служили своей стране в трудное для нее время; также в это время служил стране муж их дочери.

***

На том корабле был лейтенант флота родом из Луизианы. Это был рассудительный человек, ко мне он относился по-дружески, — думаю, разница в возрасте у нас была небольшая: мне было 26, а ему, может быть, 30. И он сказал мне, что слышал, что дело идет к тому, чтобы войну вскоре закончить. Я сказал: «Чем скорее, тем лучше». Он сообщил мне это, и я воспрянул духом, я был войной сыт по горло. Я ни разу не был ранен, но все равно я был готов, и миллионы других людей, были готовы к окончанию войны.

В апреле или мае 1945-го появилась информация, что мы собираемся сбросить на япов ядерную бомбу и это должно положить конец войне. Я не знаю, откуда он взял эти сведения, но когда я был в 1942 году в Австралии, в газете была информация о том, что в Соединенных Штатах ведется работа по созданию ядерного оружия с целью победить в войне. Хотя это тогда было строго секретно, но об этом говорили.

***

Следующим пунктом нашего назначения были острова Керама-Ретто. Там была стоянка кораблей к востоку от Окинавы. Это было одно из первых мест, куда вошли американцы и заняли эту стоянку и еще несколько близлежащих маленьких островов утром в день Пасхи 1 апреля 1945 года. Следующее место, где они высадились, был залив Букнер-Бэй на западе Окинавы, они высадились на этом острове с двух сторон.

***

Когда мы вернулись в Керама-Ретто, там находились корабли, которые были повреждены и стояли в Керама-Ретто на приколе; их туда отбуксировали и разбирали на детали для ремонта других кораблей, — извлекали заменяемые детали, в частности, для дизельных двигателей. Эти корабли нельзя было поместить в сухой док и там развинтить: они едва держались на плаву. Некоторые отсеки были залиты водой, у многих были оторваны и не закреплены надпалубные сооружения, было много такого, что можно было снять с этих кораблей и использовать на других кораблях, для этого они и были предназначены. Но после этого они приходили в полную негодность, и тогда их на буксире отводили в море и затопляли. В тот день судно буксировало один из таких кораблей к выходу из бухты, чтобы его затопить, оно тащило его на тросе и направлялось к южной части Керама-Ретто, и тут появился самолет с летчиком-камикадзе, этот летчик увидел тот корабль и решил с ним покончить, врезался в него и потопил его. А на буксирном судне просто отцепили трос и отпустили его потонуть. Для меня это было подтверждением того, что это были настоящие фанатики, которые даже не думали о том, как победить в войне, о стратегии — заставляли летать самолеты-самоубийцы, чтобы наносить повреждения американскому флоту.

***

Сразу же после этого прилетел еще один камикадзе, он врезался в «Райт». Это была плавбаза гидропланов в Керама-Ретто, стоявшая там на якоре. Она производила кое-какие ремонтные работы и обслуживала гидропланы, которые мы использовали для разведки в этом районе и с помощью которых подбирали спасшихся со сбитых самолетов, подбирали тех, кто спасался на плотах, и вообще эта база исполняла обычную обслуживающую работу для флота и армии, для всех, кому это могло понадобиться. Но когда самолет в нее врезался, на ее носу возник пожар, а наверху там находился моряк. Когда самолет врезался в носовой отсек, в нем было горючее, палуба раскалилась докрасна. Ну, и тот моряк держался наверху и не мог оттуда выбраться, — если бы он спрыгнул на раскаленную палубу, то он бы сжег ноги, его ботинки бы сгорели, он бы ни шагу не смог сделать. Но там был еще один моряк, он его увидел, быстро подобрал несколько кусков дерева, которые применялись для устранения повреждений, у него были молоток и гвозди, очевидно, поблизости был инструментальный ящик. И он вбил гвозди между пальцами ног, прямо через ботинок и через подошву, в кусок дерева, это изолировало его от горячей палубы, и он прошел по ней. Моряка он вынес целым и невредимым. Это был, по-моему, отличный пример находчивости. Хотя я сам этого не видел, но парень, который мне это рассказал, был на том корабле, и я считаю, что поступок человека, который спас товарища по команде, достойный. На войне часто проявлялась непредсказуемая находчивость, и это помогало прийти к победе в войне с меньшими потерями. Случай, о котором я рассказал, был одним из таких эпизодов, какие происходили много раз.

***

Хочу рассказать, как мы [на ремонтном судне «Вестл» после окончания войны] были в море. Это было в каком-то смысле для меня интересно: четыре-пять десятков главных старшин, которые, как предполагалось, были хорошими моряками, морскими волками, умеющими делать все, что касалось деятельности моряка. Когда мы вышли в море, они все слегли в койки, потому что никто из главных старшин на том корабле не мог находиться в морском походе, кроме меня. С моей стороны это не бахвальство. Я был единственным главным старшиной, который мог ходить по кораблю. Я-то служил в море, плавал на маленьком старом артиллерийском катере, — он, как лист в озере, качается вместе с волнами. А эти ребята служили около берега и утратили умение ходить по кораблю во время качки. И у них была морская болезнь. Я мог не волноваться насчет достаточной жратвы, потому что у меня не было конкурентов. Как бы то ни было, я вышел в море, выполнял свои служебные обязанности, и даже сказал ребятам в машинном отделении, что могу спускаться вниз отстаивать вахты, если им это будет нужно, но там внизу все еще был офицер, которому я сказал о том, что у парней морская болезнь, и он сказал, что думает, что я не обязан спускаться вниз. А еще на этом корабле у нас был старый пес, он всегда находился в главных помещениях. И один моряк сказал: «Единственные двое, кого тогда не укачало, был ты и старик пес».

***

После того как все немного утряслось, я был откомандирован на плавучий сухой док, для ремонта минного тральщика, который там стоял; у него был неисправен вал, и он не мог оставаться в море и вести работы по разминированию, которые были необходимы, потому что война закончилась. Она закончилась как раз перед тем штормом в море, о котором я только что рассказал. Как я уже говорил, я был готов, и думаю, что миллионы людей тоже были готовы к тому, чтобы войне пришел конец. Чтобы закончить войну, мы сбросили две бомбы на тех желтых негодяев, и они наконец-то поняли, что такое война, когда стали подбирать мертвых и видеть причиненные разрушения. Я был за это благодарен, потому что если бы мы без этого вошли в Японию, то, учитывая, как это происходило на Окинаве, мы потеряли бы миллионы людей и множество кораблей. А теперь все закончилось.

И вот я направлялся в командировку, на плавучий сухой док, для ремонта минного тральщика. Мы работали по вечерам, — работа была в три смены, одна смена днем, одна вечером. После двенадцати ночи мы не работали, но работали с восьми утра до примерно двенадцати ночи, старались привести тральщик в рабочее состояние. Нам надо было вытащить вал из того корабля, чтобы увидеть, где изношены кормовые трубы. Это был один из тех кораблей, которые строили наспех, и вал нельзя было вытащить нормальным способом, но в тот вечер мы намеревались это сделать. Мы отсоединили его от судовых двигателей и стали вытаскивать. У меня было три или четыре неопытных молодых парня, — я не хочу сказать, что это что-то позорное, мы все когда-то с чего-то начинали. У нас был линь, вал у этого корабля был не очень большой, но достаточно тяжелый, так что мы собирались подтянуть его к блоку, закрепить на нем, поднять на блоке и таким образом вытащить. Мы уже начали его вытаскивать, но один матрос, как мне показалось, был немного напряжен, может быть, слишком возбудим; он удерживал линь, — и тут линь стал практически поднимать его с палубы дока, он продолжал держаться за него, но не мог удержать, его помощник куда-то отошел, и он оказался в опасной ситуации. Он пронзительно кричал: «Не могу удержать! Не могу удержать!» А вал раскачивался. И я ему кричу: «Опускай». А он его не опустил, а просто отпустил, и вал сшиб меня с ног, навалился на меня сверху, и я упал между упорными колодками. Эти колодки поддерживают корабль, который ремонтируется, они имели форму блоков примерно от 18 до 24 дюймов в длину и 10-12 дюймов в ширину, и они отстояли друг от друга, стояли не впритык друг к другу, — так что человек мог упасть между ними и лежать там, где я лежал, а вал был прямо надо мной, но колодки удерживали его на расстоянии 2-3 дюйма от моей груди. Когда он меня ударил, сломал мне ребра в левом боку. Из-за этого меня вернули на корабль «Вестл», и поместили в лазарет, я чувствовал боль в ребрах. На следующее утро у меня все болело. Я оставался в лазарете примерно неделю или около того.

***

Мы прибыли в Перл, это было, должно быть, где-то в феврале [1946 года], там мы оставались около недели. С того десантного корабля нас отправили на приемный пункт, и там, среди ананасовых плантаций, мы с неделю или около того прогуливались. Часть нашего багажа нас не догнала (в конце концов, она нас догнала). На флоте тогда царил адский беспорядок, уже позабылось, что только что закончилась война, все хотят домой, винить людей за это нельзя, но они уже не так ответственно относились к делу, как это было во время войны, когда сражались с япами.

***

В Перле нас отправили на грузовой корабль, его пунктом назначения был остров Сокровищ у порта Лонг-Бич в Калифорнии. Мы прибыли туда и «подверглись обработке». Чтобы вернуться в свою прежнюю страну, нас надо было обработать, нам сказали, что мы не можем встроиться в общество, потому что мы привыкли к тяжелым ударам войны, и что нам надлежит следовать инструкциям, которые будут нам давать.

Там были всяческие социальные инженеры, психологи, обычные ленд-лизовские тыловые крысы, которые во время войны сидели на своих должностях у себя в Штатах, а теперь они были экспертами в вопросах, как принимать обратно этих ожесточенных боями нецивилизованных моряков и обрабатывать их так, чтобы они стали хорошими гражданами. Но мы в тот момент не собирались уходить из военно-морского флота, мы намеревались вернуться и перейти на новое место службы. В моем предписании было указано, что для перевода на новое место службы мне надлежит обратиться на военную верфь в Филадельфии. А это было как раз то, чего мне хотелось, потому что в том, что касалось службы, Атлантический океан был для меня лучше, чем Тихий. Так вот, был один старшина на канцелярской работе, который после ожесточенных пререканий, в конце концов убедил меня, что я нуждаюсь в отпуске. А я не был в отпуске с 1940 года.

 

Материал предоставлен сайту www.world-war.ru внучкой автора воспоминаний
Кристиной Петридис (США, petrides13@hotmail.com).

© Подготовка и перевод текста Марии Шеляховской и Кристины Петридис.