Заканчивался декабрь 1942 года. Как каждый боец, мы были озабочены, где раздобыть сто фронтовых грамм, чтобы все же отметить наступающий Новый год. На большее рассчитывать мы не могли, у нас не хватало ни фантазии, ни надежды... И вдруг короткая телеграмма со студии сразу решала эту проблему для оператора Давида Ибрагимова и для меня.

В конце 1940 года у нас, вероятно, была только одна подлодка во всей Атлантике. К 1941 году их стало 20, теперь, к Рождеству 1942-го, их гораздо больше. Однако какой контраст между огромным успехом тех малочисленных субмарин и тем, которого все субмарины, сложенные вместе, могут достичь, сейчас.

Москва перед войной была совсем не похожа на город, в котором живут нынешние москвичи. Кроме центральных улиц и немногочисленных новых проспектов, только-только застраивающихся так называемыми «сталинскими» домами, она состояла из небольших особнячков и мещанских домиков, раскиданных во дворах и извилистых переулках.

Лето 1942-го. Я был в поле с телятами, когда немцы стали бомбить станцию Тундутово, где в это время были мать и два моих старших брата – Иван и Петр. Слышу стрельбу зениток, разрывы бомб на железнодорожных путях. Там стояли вагоны с военной техникой и красноармейцами.

В булочной было полно народу. Мне записали на руке номер очереди. Вышла заведующая и сказала, что хлеба нет, когда привезут – неизвестно. В булочной были почти одни женщины, стоял гул от разговоров. Все ругали советскую власть и говорили, как хорошо жилось при царе. Мне показалось, что за такие разговоры могут арестовать, и я решила уйти домой.

В связи с начавшимися военными действиями между СССР и Германией на предприятиях г. Москвы и Московской области проводят митинги, на котовых рабочие и служащие высказывают свою готовность защищать Советский Союз, призывая к перевыполнению производственных планов. Вместе с этим среди населения г.Москвы отмечен повышенный спрос на продовольственные товары и продукты первой необходимости.

На фронт я пошёл 5 мая 1943 года, мне 17 лет только исполнилось. Прихожу я с работы после пяти вечера, а дома уже готов мой вещмешок и повестка – явиться в военкомат в такое-то время. Я собрался, как в песне: «были сборы недолги от Кубани до Волги», вещмешок на плечо, с родными попрощался и пошёл пешком за семь километров.

У кэптена Миками не было ответа. Когда он сразу же после атаки проводил свой первый осмотр авианосца, ему уже тогда было ясно, что жизненно-важные отсеки корабля получили серьезные повреждения и каждую минуту в пробоины вливаются тонны воды. Одного он не мог знать: когда крен достигнет критической точки и авианосец перевернется…

Лес, в котором дивизия остановилась на ночлег, имел форму вопросительного знака. Этот зеленый вопросительный знак словно дразнил подполковника Галиева издевательским голосом командарма: "Ну как? Это вам не Северо-Западный фронт, где вы полвойны сиднем просидели и немецкая артиллерия стреляла по часам! Маневренная война-с!"

С приветом и тысячей наилучших пожеланий в нашей суровой солдатской жизни. Недавно получил письмо от матери, где она писала о Вас, что получила Ваше письмо. Мать прислала адрес, я как раз лежал в лазарете своего полка и от излишка времени и скуки решил переброситься парочкой слов в несколько страниц. Лежу я здесь с детской болезнью малярией, свойственной мне по этой болотисто-лесистой...

Майор бельгийской армии Манус докладывает о том, что в воздухе слышен сильный шум моторов. Сомнения не остается: это и есть давно ожидаемое наступление немцев на Западе. Майор снимает телефонную трубку и приказывает взорвать мосты, находящиеся на его участке обороны, — два моста через Маас и мост через канал Альберта у Канне.

Бои в воздухе носили ожесточенный характер. Наши летчики самоотверженно вступали в схватки с численно превосходящим противником, чтобы сорвать бомбардировку наших войск. В этих боях полк потерял отважных и способных командиров звеньев Дмитрия Коваля и Михаила Сутырина. Меня также чуть не сбили над Таманским плацдармом.

Дорогие братья и сестры, вас всех Святая Церковь пламенно зовет: помогайте, чем можете, этим героям выполнять их святое делание. Церковь непоколебимо верует в скорую победу и скорое освобождение ваше от ненавистного врага. "Я предам врага твоего в руки твои", - говорит нам Господь в Своем слове (1 Цар....

Передовая линия обороны нашего полка проходила по неудобной для обороны низине, в то время как враг, захватив уже наши пригородные деревни Старо- и Новопаново и Кискино, расположенные перед нами на возвышенностях, усиленно укреплялся в них и на высотках перед ними. Но дальше нам отступать было нельзя. Вплотную за нами был Кировский завод и Ленинград.

Подобрали ее санитары. Еле отняли от тела убитой. Девочка назвалась Людой. Она молчала, и только судорожно вздрагивали плечи. На первых порах Людочка не отвечала ни на один вопрос и только спрашивала всех, кто окружал ее: «Где моя мамочка?». Ей сочувствовали, ее успокаивали, а мы, девушки, горько рыдали.

Мы на полной скорости пошли на северо-восток. Видимость была не больше мили или еще меньше, После нескольких часов хода на шестнадцати узлах мы погрузились, чтобы прослушать гидрофоны; под водой звуки разносятся на сотни миль. В узкой полосе частот мы четко и ясно уловили гул двигателей. Снова поднявшись на поверхность, передали эти сведения другим лодкам — может, они им помогут, если мы...

То, что не удалось ни немецким танкам, ни немецкой авиации, ни свирепствующим здесь бандитским шайкам, сумели сделать эти обширные лесные пространства с дорогами, разбитыми войной и размытыми весенней распутицей. На дальних лесных опушках застряли грузовики с боеприпасами и продовольствием. В затерянных среди лесов хуторах завязли санитарные автобусы.

Всех, кого взяла война, Каждого солдата Проводила хоть одна Женщина когда-то... Не подарок, так белье Собрала, быть может, И что дольше без нее, То она дороже.

Еще шла война, еще лилась кровь, и наши советские парни гибли на полях сражений. Победа была уже близка, она была неотвратима, и тем ужаснее казались теперь наши потери. Умирать всегда тяжело. Вдвойне тяжело умирать накануне победы, не дождавшись ее торжества. Мы много говорили об этом, и вдруг: «Соловьи, соловьи, не тревожьте ребят...» В один ...

Внезапно на каком-то перекрестке, я натолкнулась на ночной патруль. Один из них спросил меня, что я так поздно делаю на улице. Мне было тогда всего 15 лет, и полицейский полагал, что я не должна в такое время находиться на улице. Он спросил меня, где я живу и я знала, что если я скажу ему - в Бергедорф, то он отвезет меня на полицейской машине домой. Я решила сказать так: «Я живу здесь,...