Поскорее забыть

Есть в Минске храм, освященный в честь славного Воскресения Христова. История его строительства связана с именем священника Владимира Стукача, в далеком 1996 году назначенного настоятелем Свято-Воскресенского прихода. В трудах по созиданию нового храма отцу Владимиру помогало много добрых, любящих Бога людей. И среди них — его мать Анастасия Ивановна. Ей уже почти 90. Почти целое столетие протекло перед ее глазами, она — свидетельница и участница многих знаковых событий ХХ века, в том числе и Великой Отечественной войны.

Анастасия с родителями и старшей сестрой

Войдя в квартиру Анастасии Ивановны Стукач, я увидела скромную обстановку, которая живо напомнила мне интерьеры домов времен Советского Союза. Единственное отличие — иконы. Вот этого точно не было у большинства граждан приснопамятной атеистической державы.

Собеседница моя не всегда была последовательна, говорила на той витиеватой смеси русского и белорусского, который я не раз слышала в сельской глубинке, плохо помнила даты. Но судьба, свидетелем которой я стала, не раз заставила подивиться тому, в каких нечеловеческих условиях может выжить и радоваться жизни человек…

Анастасия родилась в Полесской области на хуторе Борки, неподалеку от деревни Движки (ныне Ельский район). Было это на рубеже 1924-25 годов, под самое Рождество.

Почти сразу же Анастасия начинает подробно рассказывать о своей маме. Судя по многочисленным деталям, которые отменно сохранились в памяти моей собеседницы, это была женщина незаурядная: «У родителей моей мамы было 12 детей. В семье устно передавались знания о предках в течение нескольких веков. Знали, что были в роду батюшки.

Мама закончила 4 класса. Это считалось уже — «грамотная». Ее рано отдали замуж — лет в 16. Вышла замуж — купили землю. Был там и лес, и болото, сад большой, огород. Держали коров, свиней, лошадь.

Я родилась у мамы пятой. Сначала были три мальчика от первого мужа. Он был на Гражданской войне, вернулся. Но заболел тифом и умер. Потом в ее жизни появился мой отец. И мама родила еще пятерых — мою сестру, меня, двух мальчиков. Последняя девочка не выжила. Маму советская власть выбрала в депутаты, она ездила на собрания в Ельск и Мозырь. Папа был столяром. Мама моя, ой, хозяйка была! Я от нее много чему научилась».

Настя

Это Анастасия говорит с гордостью, а потом грустно добавляет: «Я никакого детства не видела! Все работа по хозяйству. В пять лет я уже мыла полы, в шесть гоняла свиней на пастбище. А так чего-нибудь особенного хотелось!»

Да, нелегкий крестьянский труд от рассвета до заката… Нынешние дети и представить себе не могут такое детство, где крайне счастливым и ярким воспоминанием остается катание по льду замерзшей речки на самодельных коньках, кое-как скрученных мальчишками из толстой проволоки…

Первый мой вопрос о том, насколько верующей была семья Анастасии. Время-то было воинствующего атеизма. «Мама ходила на Пасхальную Всенощную. И кулич пекла. Говорила нам: «Не кушайте, пока не принесу освященное». Меня водила на Всенощную. Помню, когда меня отправляла в церковь, платье гладила. А утюги такие большие были — с углями. Праздники церковные мама справляла, и гости приезжали на лошадях. А у меня всегда было задание чистить самовар, чтобы блестел.

Мама блюла посты, так что все постились. Кушать было что — сухофрукты, грибы, всякие ягоды, овощи. Все свое. Помню, я болела скарлатиной. Перед Пасхой мама никому скоромного не разрешала, а мне давала.

Я знала кое-какие молитвы, мама научила нас. Заставляла помолиться, перекрестить еду. Но надо было тайно это делать».

Значит, и здесь — заслуга матери Анастасии. Это ее набожность и стремление жить по-Божьи заронили семена веры в сердца ее детей.

«Наступил 1930 год, — продолжает моя собеседница. — Стали арестовывать людей. Ночью приехала черная машина и забрала нашего отца. Мама осталась с детьми, с хозяйством. Старшие трое сыновей были в то время в армии.

В 1933-м голод пошел страшный, особенно на Украине. А мы грибы собирали, ягоды, зверей ели, ежиков, птиц ловили и дубовую кору обрезали. У нас никто с голоду не умер».

Снова и снова в рассказе Анастасии Ивановны звучит слово «мама». Перечисляя все ее героические усилия ради сохранения жизни детей, она добавляет: «Сколько мама вынесла, выстрадала, как ей Бог помогал!» Последующий рассказ о предвоенных годах и самой Великой Отечественной не оставляет сомнений в том, что это — истинная правда. Хотя и на долю самой Анастасии, всех ее родных и земляков выпало немало страданий в те годы, не раз смотрели они в лицо смерти.

«Колхозы начались, забрали у нас землю, всю скотину, — продолжает Анастасия Ивановна. — Где-то в 1939-40 годах стали раскидывать хутора. Приезжали, ничего не говоря, разбирали дом — и что хочешь, то и делай. Только сараи оставляли. Землю дали в деревне. Кто мог, строил новый дом. А нам как хату сложить? Мужчин не было, я — самая старшая была и два брата. Сестра моя закончила медкурсы и работала в Мозыре».

Как говорится, беда одна не ходит. Мать Насти попала в больницу — сердце не выдержало всех потрясений. 14-летняя девочка осталась за хозяйку. Жили с братьями в сарае, поставили там кровать, стол, принесли белье, посуду. В печи, что осталась на месте дома, варили себе еду, готовили корм для свиней и двух молодых коров. Так прожили лето и осень, а как ударили морозы, носили жар прямо в сарай, чтобы согреться. И однажды братья Насти, уснувшие возле самых углей, чуть не умерли от угара. Но Бог миловал — сестра вовремя спохватилась и вытащила их на свежий воздух.

«Мама сумела удрать из больницы, пешком пришла к нам, — рассказывает Анастасия Ивановна. — Боже мой, как мы обрадовались! Не успели порадоваться, легковая машина подъезжает, из нее врач: «Больная, я за вас отвечаю!», и за маму. Тянет ее в машину, а мы плачем — тянем к себе. Как мы кричали — никогда не забуду! И все ж увезли маму. Как я бежала за этой машиной! Упала в снег… Но Бог меня поддержал, укрепил. Только сейчас, когда строили церковь, я поняла, как Бог помогал нам, спасал».

После этого случая детей определили жить к родственникам. И только весной начали ставить им дом. Если бы родной отец строил, все было бы сделано «на ять». А тут семья без хозяина… Вот и вышел дом не слишком-то уютный да ладный. Весной мать вернулась из больницы. Жизнь потихоньку налаживалась.

Старший брат Анастасии, ставший офицером авиации, старался помогать семье. Однажды, приехав навестить мать, он заметил, что у Насти заболевание щитовидной железы — зоб. Сказал, что нужна операция, обещал отвезти к военным хирургам. Но Настя не стала ждать, а тайком от матери сама отправилась в Мозырскую больницу — уж очень хотелось юной девушке поскорей избавиться от некрасивой опухоли. Сама себе удивляется Анастасия Ивановна — откуда такая смелость и решимость? И предполагает: «А может, это Бог мне подсказал, Он же дает разум человеку и направляет, где надо».

Ее прооперировали. После такой операции бывали смертельные случаи, если возникал сильный отек и перекрывал дыхание. Но у Насти все обошлось, тем более, что выхаживала ее родная сестра, та самая, что закончила медкурсы.

«Поправилась я и еду домой. А тут… — вздохнув, моя собеседница как-то просто, без особых интонаций продолжает, — говорят, что война началась. В вагонах окна закрыты темными шторами… Вот так я войну встретила».

Подумалось: война, война! Сколько про нее написано, сколько фильмов снято, а история каждого, пережившего ее, добавляет к этой скорбной картине свои, щемящие душу, детали.

«Партийные и председатель сельсовета ушли из деревни, — вспоминает Анастасия Ивановна. — А у него была семья — дети и жена беременная. Пришли немцы в его дом. Заперли семью в сарае и поджигают. Людей согнали и заставили смотреть — страх наводили. А одна девочка в цветах, что во дворе были посажены, присела и поползла. Так и спаслась — убежала потом к тетке своей. А тех живыми сожгли…

Ксения выросла, замуж вышла. В доме родителей жила. Сгоревших люди похоронили прямо за сараем, памятник поставили. Она все жалела, что их там похоронили. А я думаю: где ни похоронили — ничего. Душа-то у Бога».

Анастасия Ивановна Стукач

Какое-то время молчим. Анастасия Ивановна продолжает: «Вышел приказ — молодежь в Германию. Что делать?! Мама стала собирать меня в Германию. Собрала моих подружек, стол накрыла, всех угощала и молилась, чтобы как-то меня спасти.

Всех на телеге свозили в барак на медосмотр.Был у нас деревянный чемодан, что-то я собрала себе и села в телегу. Как там мама голосила, как молилась — не знаю…

Вот проверяют немцы всех по здоровью. А у меня уже давно шея гноилась после операции — негде перевязать. И, точно, Бог меня спас, подсказал, что делать. Я раскрыла свою рану и делаю вид, что не могу говорить. Немец: «Вэг!», и выгнал меня. Это ж я остаюсь живая! Не попадаю в Германию! Как я бежала! Сколько могла… И когда вернулась домой, то уже перебрались жить в лес, в землянке».

Пытаюсь представить себе те экстремальные условия, в которых приходилось жить мирному населению в годы оккупации, и не могу. Одно сплошное испытание — и днем, и ночью. Каждый из них жил тогда на грани жизни и смерти…

«А молились ли Вы тогда? Искали помощи свыше?» — спрашиваю у Анастасии Ивановны. «Это сейчас сразу за молитву хватаешься. А тогда совсем по-другому было», — вздыхает она и рассказывает про очередные испытания, выпавшие на ее долю. Про то, как заболела в лесу брюшным тифом. Как привезли ее в дом и оставили одну в комнате. Отчетливо помнит Анастасия Ивановна, как ужасно болела голова, и хотелось пить. Помнит, как не было сил дойти до ведра с водой и пришлось ползти на кухню, потом неимоверным усилием измученного тела тянуться к живительной влаге…

В этот день в дом заявились немецкие солдаты — искали ценные вещи. Увидев на кровати больную — испугались заражения и быстро ушли. Если бы не болезнь — неизвестно, чем бы все закончилось…

Молодой организм оказался сильнее тифа — Настя выжила. Неожиданно рассказчица добавляет еще одну поразительную деталь: «А когда нас уже освободили, я второй раз болела тифом — сыпным. Но уже лежала в больнице». И тут же шутит: «Волосы у меня были хорошие, пришли отрезать их — все равно вылезут. А я не дала — и вроде ничего. Это сейчас сыплются страшно».

После шутки снова горькие воспоминания о войне: «Однажды пришли мы из леса в хату, проверить — все ли в порядке. Вдруг немцы появились. Ворвались в дом и выгоняют нас втроем на улицу. Выходим — а там уже народу, старики и дети, в основном. Поставили пулемет. Люди стоят, плачут и уже друг с другом прощаются. А я думаю: «Боже мой, как будет стрелять, пусть меня первую убьет». Подошла и стала поближе к пулемету… Вдруг еще один немец бежит, двух куриц живых несет и кричит что-то вроде «скорей!», «назад!». Они схватили пулемет, вскочили в машину — и уехали… Так все мы остались живы».

«Говорят, в такие моменты вся жизнь вспоминается?» — «Ни о чем не думала! — восклицает Анастасия Ивановна. — Я читала, что святые не боялись, когда шли на смерть. А, может быть, им и было страшно? У меня тогда страха не было — пусть стреляют. Только хотела, чтобы меня первую расстреляли, чтобы больше ничего не видеть. Когда видишь чью-то смерть — тогда страшней. Помню, одну деревню сожгли и всех жителей в сарае. Остались одни черепа. Его тронешь — он сразу рассыпается. Родители одной девушки там сгорели. Как она на эти черепа падала, как кричала!.. Вот такое видеть страшно».

Единственная сестра Анастасии ушла на фронт медсестрой. Старший сводный брат, летчик, воевал в небе. Двое других погибли в боях. А в деревне ходили слухи: поговаривали, что сестра Насти пошла в партизаны, и что мать держит с ними связь. В общем, партизанская семья.

«И однажды присылают к нам немца с винтовкой — арестовывать. А мы как раз из лесу пришли в хату. Только меньшего брата в землянке оставили. А немец и говорит: если кто из вас уйдет, остальных расстреляю. Мама: «Ну, что, вместе погибнем».

Вдруг кричат на улице: «Наши, наши!» Второй немец вбежал в хату и кричит этому: «Шнель, вэг, цюрюк!». Немец бросил винтовку на пол и убежал. А мы не знаем, что делать. Мама молится Богу и говорит: «Детки не бойтесь, не бойтесь!» Все успокаивала нас. И точно: наша разведка появилась в белых накидках — зимой это было, под Новый год».

Пришло долгожданное освобождение. Пережитые испытания подорвали здоровье, оставили глубокие шрамы в душах людей. Долгое, угрюмое эхо войны еще долго звучало над белорусской землей. Но нужно было жить дальше.

«Пришла весна. Люди, кто мог, огороды сажали. Я видела, как пять женщин, опоясавшись веревками, тянули плуг.

У мамы началась гангрена ноги, ее положили в больницу, отняли ногу. Я опять остаюсь с двумя хлопчиками. Но Бог мне через добрых людей помогал. Я тогда уже умела хлеб печь. И коровку доила и творожок собирала, как мама. А она до поздней осени в больнице лежала. Вернулась только к Покрову, когда уже весь урожай собрали.

Перезимовали. И тут появляется моя сестра. В военной форме, боевая такая. Она забрала меня с собой в Брест, куда ее служить направили».

С тех пор Анастасия больше уже никогда не жила в своей родной деревне, только приезжала в отпуск к маме. Для нее началась новая, самостоятельная жизнь в таком большом и сложном мире, где люди стремились поскорей забыть о войне и мечтали о светлом будущем…

Материал подготовила и передала для публикации
Елена Наследышева
www.world-war.ru