Послевоенное обустройство

Читайте также:
В ожидании войны
О службе курсанта военно-инженерного училища
В 43 армии 1-го Прибалтийского фронта
Наступление на столицу Восточной Пруссии Кенигсберг

Дислоцировать 43-ю армию после войны решено было на немецких землях, отошедших к Польше, то есть там же, где проходили последние бои. Штаб армии разместили в городе Нойштеттин (ныне Шецинек).  Ряд приданных армии подразделений, в том числе и 28-я инженерно-саперная бригада, в которую входил наш батальон, разместили в казармах бывшего училища СС немецкой армии, километрах в 20 от Нойштеттина. Здесь предстояло жить и служить, пока будет проходить послевоенное переустройство армии.

Однако следует сказать, что до этого приходилось выполнять ряд заданий, способствующих формированию польского государства в новых географических очертаниях. Некоторые из заданий были достаточно специфичными. Таким из них было обеспечение выселения немцев из занимаемых ими домов. До сих пор сильно ощущение стыда, когда предъявляешь, входя в очередной дом, требование покинуть в течение 48 часов жилище, занимаемое десятки лет. А жители – старики, женщины и дети. Объясняешь справедливость такого решения некоторыми историческими сведениями, полученными накануне на соответствующем инструктаже.

После выполнения подобной процедуры младшие офицеры назначались на некоторое время комендантами поселений-хуторов (фольварков), на которых это происходило. Одновременно было предписано оказывать посильную помощь жителям «своих» хуторов по спасению урожая текущего года. Будучи городским жителем, твердо уверенным, что «булки растут на деревьях», чтобы не ударить в грязь лицом при очередном визите старших командиров (а приезжал и комбриг) начал срочно изучать теорию с помощью пожилых поляков. Это был июнь-август 1945 года, после чего мы уже переселились в казармы училища СС (м.Гроссборн). Период, когда я комендантствовал, оставил приятные воспоминания. Во-первых, сам себе начальник, подшефные мне пункты находились в нескольких километрах друг от друга. Научившись ездить на велосипеде, быстро покрывал эти расстояния. Но пора было возвращаться к боевой подготовке. Урожай убрать не успел.

Спустя месяц была организована поездка офицеров в Нойштеттин. Запомнилась тем, что едва успел выйти из автобуса – подходит поляк и спрашивает: «Цо пан офицер мае до пшедания» (что пан офицер имеет продать)? – Ну,- подумалось, — началась жизнь по расчету. Это был для меня первый урок процедуры «спрос-предложение».

Что касается кадровых реорганизаций, то для нас они начались уже в июне 1945 года, когда командующего армией А.П.Белобородова вместе с несколькими штабными работниками на следующий день после парада Победы направили на Дальний Восток в должности командующего 1-ой Краснознаменной Дальневосточной армией для завершения войны с Японией.

Началась демобилизация солдат старшего возраста и рядовых, имеющих ранения, в некоторых случаях по семейным обстоятельствам.

Я понимал, что о себе вопрос ставить еще рано, хотя уже потеряно четыре года. Потеряно для учебы, спорта, личной жизни. Что касается спорта, то основную и, пожалуй, единственную возможность восстановить свои кондиции в футболе я использовал вполне. В училище СС было приличное футбольное поле, разыгрывалось первенство армии. После ряда тренировок меня зачислили в команду бригады.

Следует упомянуть о том, что при послевоенной реорганизации бригады меня перевели командиром взвода в 219-й учебный инженерно-саперный батальон с учетом моего военного образования. Во взводах этого батальона готовили младших командиров для службы в послевоенной армии.

В дальнейшем (в 1946 году) меня назначили помощником начальника штаба батальона и, пожалуй, главной задачей моей стала разработка описания боевого пути этого батальона, в котором я во время боевых действий не служил. Работа была малоинтересная, но срочная, за выполнением которой пристально следил комбат майор Муратов. Однажды я не смог из-за занятости участвовать в одной игре, пришел к ее окончанию. Меня вдруг заметил страстный болельщик нашей команды комбриг Климентьев, подозвал к себе и спросил, почему не играю. Пришлось сквозь зубы дать понять, что Муратов не поощряет этого увлечения, так как оно мешает работе. У меня оставался единственный выход – не доводить ситуацию до противоречий.

Приближалось время первого за время службы в армии отпуска (с августа 1942 года). Пару раз заикнулся на счет демобилизации – безрезультатно. И начал готовиться к отъезду. Маршрут единственный: Варшава – Москва. На попутном транспорте не решился – велика вероятность где-либо застрять, да и проездные документы были оформлены соответствующим образом.

В Варшаве садился на поезд в восточной ее части, которая называлась Прага. В Москву приехал на Белорусский вокзал. Отпуск( апрель 1946 года) прошел быстро, в поездках между Электросталью и Москвой. В Электростали помимо мамы необходимо было выяснить судьбу той части класса, о которой у меня за годы войны сведений не было или они были недостоверны. Еще до моего призыва мне было известно, что Витя Паньков и Вадим Троицкий погибли еще в 1941 году. В 1943 году уже на фронте я получил письмом от мамы сообщение о гибели Жени Федорченко. После окончания пехотного училища, эшелон, доставивший выпускников на фронт, был подвергнут бомбежке, ранение Жени оказалось смертельным. Так погиб мой лучший друг школьных лет. Мое посещение его родителей в Электростали было волнительным. Я был очень тепло принят, но меня все время не покидало ощущение неловкости: вот я сижу здесь, пью чай, а их любимого сына нет. Валентина Иосифовна, чувствуя это пыталась отвлечь меня от грустных мыслей, я был за это ей благодарен.

Среди погибших был еще Саша Мумин. Из одиннадцати ребят четверо с войны не вернулись. Если этично в этом случае говорить о какой-то статистике, то она, в общем, была благоприятной по сравнению со средними оценками.

В Москву во время отпуска ездил многократно, в основном к Марине Дудоревой. Она ждала меня всю войну, и я должен был оправдать ее ожидания. В 1947 году она заканчивала МЭИ. Мы договорились, что я буду добиваться увольнения в запас. В этом случае, казалось нам, проще было связать свою судьбу. Так казалось…

Пора домой.

Вернулся из отпуска с твердым намерением добиваться увольнения в запас. Тем временем проходила реорганизация 43-ей армии. Часть ее соединений была включена в Северную Группу войск Германии (СГВГ), размещаемую на территории бывшей Восточной Пруссии и Померании, переданных Польше. Командующим СГВГ был назначен маршал К.К. Рокоссовский. 43-я армия была расформирована в октябре 1946 года.

Офицерский состав 197 инженерно-саперного батальона Померания 1946 г.

Что касается решения моего вопроса, то в течение нескольких месяцев с этим обращаться даже не к кому было, пока мое служебное положение не определилось. Мне предложено было занять должность заместителя командира роты в 702 инженерно-саперном батальоне без изменения звания. Решив добиться увольнения, я уже не вдавался в оценку преимущества и недостатков этого назначения. Должность заместителя командира роты не всегда бывает в штатном расписании батальона, но там, где она существует, это более высокая должность, чем командир взвода, и, строго говоря, можно было настаивать на одновременном присвоении очередного воинского звания с учетом солидных наград за боевые действия. Но мне уже это было не к чему. Не будучи по натуре прагматиком, я не сопоставлял все плюсы и минусы возможного увольнения. Одно было ясно, что, оставаясь в армии, я объективно имел шансы на хорошую, если не блестящую военную карьеру, но это к слову.

Территориально наш батальон (928 инженерно-саперный) размещался в городе Бельгард (по-польски Бялогард). Теперь мы жили бок о бок с гражданским польским населением и приходилось привыкать к его традициям, среди которых были необычные. Так, например, весной принято в день (дни) какого-то праздника обливать друг друга холодной водой. Иду однажды по улице и с трудом увертываюсь от ушата воды, вылитого со второго этажа, инстинктивно хватаюсь за кобуру, прежде чем понять, что меня с чем-то поздравили.

Офицеры 928 инженерно-саперного батальона 132 стрелкового полка Бельгард. 1946 г.

Познакомившись с новым комбатом, я сообщил ему о своих намерениях. Он предложил написать рапорт, зная результат заранее. В конце 1946 года мне сообщили, что на СГВГ выделено четыре места для обучения в военно-инженерной академии, которая размещалась в подмосковном Нахабино. Комбат рекомендовал запросить дома учебники для подготовке к вступительным экзаменам, что я, хотя и неохотно сделал, продолжая бомбить начальство рапортами. Очень не хотелось терять еще один год для учебы. Наконец, где-то в феврале-марте 1947 года мне сообщили, что в принципе вопрос решен положительно, а в апреле был подписан соответствующий приказ командующим СГВГ Рокоссовским. В апреле 1947 года я уже снова прибыл на Белорусский вокзал с тяжеленным чемоданом в руках и рюкзаком за спиной.

Меня, естественно, интересовала мотивировка моего увольнения. В документах, с которыми меня ознакомили, эти сведения отсутствовали. Лишь спустя много лет, когда в связи с 55-летием меня снимали с воинского учета, в военном билете была указана мотивировка моего увольнения из армии – статья 43А какого-то руководящего документа. Когда я поинтересовался у военкома, а что это такое, он ответил: «По состоянию здоровья». Я ожидал чего угодно, только не этого, хотя, по большому счету, мне это было уже безразлично. Кто-то ввел в заблуждение Рокоссовского, подсунув ему на подпись липовый приказ, однако, учитывая, что приказы на младший офицерский состав он подписывал, по-видимому, списками, в которых могли фигурировать десятки и сотни человек, искажения могли быть минимальными.

Я допускал, что поводом ходатайствовать о моем увольнении у комбата был следующий эпизод. Во время одной из офицерских вечеринок я вышел на улицу проветриться. Спускаясь по лестнице, упал и повредил себе переносицу. На следующий день не был в состоянии пойти в роту, то есть, на работу. Комбат посетил меня дома и сокрушенно сказал: «От тебя, Чубров, не ожидал». Тогда, например, формулировка «неполное служебное соответствие» казалась правдоподобной.

Любопытным для того времени было участие в проведении первых после войны выборов с Верховный Совет СССР (9 февраля 1946 года). Как молодой коммунист я был членом избирательной комиссии участка, на котором проживала инженерно-саперная бригада. В нашем избирательном округе баллотировался И.В.Сталин. Запомнились результаты выборов на нашем участке: 800 – «за», 2 – «против». Я сам был несколько озадачен таким единодушием, которое как-то не вязалось с бытовой оценкой, но кто-то постарался доказать, что «так надо». До войны мне по возрасту не приходилось принимать участие в выборах, теперь я понял, что истоки нашего традиционного «одобрямс» уже созданы.

Кандидатом в члены ВКП (б) я был принят в июле 1944 года в начале наступления в Белоруссии, а перед переходом границы в районе города Тильзит в декабре 1944 года – членом ВКП(б) (во время войны кандидатский срок составлял 6 месяцев, в мирное время – 1 год). В числе рекомендовавших и в том, и в другом случае был И.И. Шамилев. К моменту приема в ВКП(б) я 5 лет состоял в ВЛКСМ. Практика приема состояла обычно в том, что его приурочивали к заметным событиям, стремясь этим поднять боевой дух, ну и «для галочки» тоже.

Во время службы в Польше частям 43-ей армии приходилось выполнять ряд поручений, вытекающих из взаимоотношений побежденной и победившей сторон в войне. Одной из таких обязанностей была охрана лагерей немецких военнопленных до решения их судьбы. Мне запомнился случай побега из лагеря одного из военнопленных, который после поимки был приговорен к расстрелу. Юридическая сторона исполнения приговора мне не сообщалась, но приказ об исполнении был отдан моему взводу. Подробности этого исполнения опускаю из этических соображений.

Другой случай относится к участию всего батальона в демонтаже и подготовке к отправке в Союз большого немецкого завода типографского оборудования (поставки в счет репараций). С бумагой в Союзе было совсем плохо. Я это знал, поэтому среди подарков Марине в оба моих приезда в Москву бумага занимала почетное место.

В разрушенных и покинутых немцами домах можно было найти много литературы по искусству, но в живописи я разбирался слабо и не смог бы отобрать ценное, но не прошел мимо набора хорошо оформленных цветных фотографий, посвященных Олимпийским играм 1936 года, проходившим в Берлине. Они хранятся до сих пор.

Итак, спустя шесть лет мне предстояло снова найти нишу, обустроить ее в плане учебы, досуга и личной жизни, то есть начинать все с начала.

Конец.

Прислала для публикации дочь автора Алла Казакова.