Пустой Ленинград

Воскресенье 22 июня 1941 года было ярким и солнечным. Накануне ничто не предвещало начала войны, о которой объявил диктор по радио. В этот же день, услышав гул, я выглянула в окно и увидела высоко в голубом небе два самолета, наш и фашистский!

До начала войны я работала секретарём в строительном управ­лении, которое занималось разработкой секретного объекта — метро. С началом войны всё строительство сворачивалось, сжигались черте­жи, документы. Шахты строящегося метро были затоплены водой.

На производстве, где я работала, вскоре после начала вой­ны нам объявили о срочных сборах и отъезде. Помню, сидим мы на работе в первые дни войны, а нам говорят: «Даём вам два часа на сборы, все должны выехать на строительство противотанко­вых рвов в восточном направлении». За два часа я не успевала съездить домой и переодеться, собрать вещи, поэтому поехала в чём была — в летнем платье (была жара) и туфлях на каблуках. Мы побежали на Невский, чтобы купить еды в дорогу, но в мага­зинах уже ничего не было. Нам достались только баранки.

Нас довезли на поезде до станции Батецкая, высадили и по­вели на место строительства рубежей. Тогда я ещё не понимала, что мне предстоит пройти 60 километров по лесу. Воды не было, когда мучила жажда, пили прямо из канав и болотистых лужиц.

По пути проходили мимо осиротевших деревень, которые опустели, потому что жители бросили свои дома и спрятались в лесах. Страшная картина: двери домов открыты, валяются дет­ские игрушки, бродят животные.

Когда нас привели на место, то оказалось, что там не было никакого жилья. Ночевали под деревьями прямо на земле. В три смены копали лопатами противотанковые рвы. Когда ночью вставали на смену, нас всех трясло от холода (я была в лёгком платье). Удивительно, но никто тогда не заболел.

Через какое-то время оказалось, что мы копали противотан­ковые траншеи не там, где нужно, и нам велели перейти на другое место. На новом месте стоял заброшенный сарай, и мы устроились в нём на ночлег. Ночью начался обстрел, нам приказали покинуть сарай и ползком добираться до огородов, которые были вокруг, и там прятаться. Трёх человек убило, многих ранило после первого же обстрела. Скоро стало нечего есть.

В этом месте мы пробыли две недели, затем нас перебросили в другое место, а через три недели повели обратной дорогой по лесу и в грузовых вагонах по узкоколейке повезли обратно в Ле­нинград. Проезжая мимо станции Батецкая, мы увидели, что её уже разбомбили.

В городе постоянно были бомбёжки, на глазах рушились дома, всё горело, падало, летели снаряды, гибли люди. Горели Бадаевские склады. Восьмого сентября 1941 года фашисты встали кольцом вокруг Ленинграда, началась блокада. Самой страшной была зима 1941/42 года. Наступил голод.

Осенью 1941 года нас отправили в деревню Колбино Колтушского района, где я работала старшей табельщицей. В городе транспорта не было, в увольнение в Ленинград добиралась на по­путках и пешком, чтобы повидать маленького сына. Хотя сама голодала, но старалась сэкономить от своего скудного пайка ку­сочек хлеба, немножко макарон, чтобы подкормить сына. Через весь город шла пешком. Пройти было трудно, так как тротуары и канавы были завалены огромными сугробами и мёрзлыми тру­пами людей. Мороз был — 30°С.

Этой же зимой нас перебросили в Токсово на оборонные ра­боты. Кормили в столовой супом из гнилой пшеницы и селёдоч­ных голов, давали маленький кусочек хлеба. Больше всего стра­дали эвакуированные: им совсем нечего было есть, так как у них не было карточек. Некоторые из них отрезали части у трупов лю­дей, варили и ели. Эти люди быстро теряли человеческий облик, многие сходили с ума.

Моя сестра работала в детском саду, где находился мой сын. Однажды я получила от неё весточку о том, что она с дочкой эва­куируется, и я должна срочно забрать своего шестилетнего сына. Меня отпустили с работы, хотя это являлось нарушением, но на­чальник был очень добрый человек.

Транспорт не ходил, и со станции Токсово в Ленинград я шла пешком по рельсам. Хорошо помню, как я встала рано утром, по­ложила в заплечный мешок несколько макарошек, кусочек хлеба и пошла. Вокруг не было ни души, багровое зимнее солнце, трид­цатиградусный мороз. Пути были все засыпаны снегом и трупами людей, которые шли в Ленинград — и замёрзли.

Теперь я понимаю, что Бог меня хранил и давал силы прео­долевать огромные трудности. Первую остановку сделала, когда сошла с рельсов на Лесной проспект. Присела, развязала мешок, пососала кусочек хлеба и пошла дальше. По дороге я встретила женщину, которая падала от голода и просила помочь ей дойти до дома. Взяла её под руку и повела, но тащить её долго не смогла, так как сама выбилась из сил. Никто из прохожих не соглашался помочь, и мне пришлось оставить её. До сих пор мне тяжело вспо­минать этот случай. Но иначе я сама не дошла бы до своего дома.

В этот вечер сестра уезжала, звала меня поехать с ней неле­гально, но я наотрез отказалась. Она оставила мне свои валенки, которые мне очень помогли выжить в эту зиму.

Меня взяли на место сестры воспитателем в детском саду. До сих пор не могу забыть очень страшный пример человеческой слабости. Когда мой сын заболел, его положили в изолятор, в ко­тором полагалось усиленное питание для больных детей. Когда я его навестила через несколько дней, я увидела, что он не стоит на ножках, очень ослаб. Я его спросила, что он кушал. Он ответил, что ему и другим детям в изоляторе доктор не разрешил давать еды. Я поняла, что всё это время больные дети в изоляторе ниче­го не ели, а их паёк съедала медицинская сестра! Это было очень страшно, но я не стала говорить об этом, так как её могли уволить, и она бы погибла.

Мария Николаевна Фетинг с воспитанниками детского сада, 1945 года.

Я забрала сына домой и стала выхаживать. В конце каждого месяца нам выдавали горсточку пшена. Я сварила ему кашку, и он встал на ножки, стал поправляться, хотя и был похож на малень­кого старичка. Старалась отдавать ему всё питательное (гущу от супа, кусочки хлеба). Стала сама пухнуть от голода, потом стала худая, как щепка. Многие матери, которые приводили детей в дет­ский сад, были похожи на старух. Несмотря на военное время, в детском саду соблюдался режим питания и отдыха.

Невзирая на голод и холод, воспитатели работали с детьми как в мирное время, проводили музыкальные занятия, учили детей петь, танцевать, устраивали праздничные концерты. Мы специ­ально готовили детей для выступления в госпитале перед ранены­ми (он находился на проспекте Щорса рядом с детским садом).

Все матери оставляли детей в детском саду на сутки, и мы по ночам дежурили. До сих пор мне удивительно, как мы вдвоём с ня­ней успевали во время ночной тревоги быстро поднять, одеть и от­вести в бомбоубежище на соседнюю улицу 28—30 детей. За ночь иногда бывало две-три воздушных тревоги.

Чтобы укрепить детей, мы давали им настой из еловых иго­лок и рыбий жир. Весной 1942 года вместе с жителями Ленинграда разбирали глы­бы снега и льда, вывозили трупы. Многие женщины работали лома­ми и очищали улицы. Благодаря общим трудам жителей Ленинграда по очистке улиц, в городе не возникло ни одной эпидемии. Летом 42-го года дали прибавку хлеба (хотя с деревом и со­ломой пополам), затем американцы стали присылать шоколад, тушёнку и другие продукты.

Запомнилось, как летом 42-го шла я по Кировскому (теперь Каменноостровскому) проспекту и увидела, что идёт трамвай. Я села в него и впервые за годы блокады поехала по городу. Было радостно. Я стояла и любовалась на великолепие оставшихся памятников, дворцов, мостов моего любимого города в лучах заката и думала: «Такая красота, а людей совсем нет». Город был пуст — воистину музей под открытым небом. Меня всегда поддерживала любовь к красоте моего родного города. Может быть, ещё и поэтому я не уехала из него в дни блокады.

Летом 1942 года сотрудники детсада вывезли детей на дачу в Токсово. Сами утепляли, ремонтировали помещения, обивали двери; чтобы заготовить дрова, ломали деревянные дома.

В январе 1942 года дом, в котором я жила, сгорел, и я осталась без своего имущества, в том, в чём была. Стала жить в детском саду на раскладушке. В 43-м году получила комнату на Петроградской стороне, много сил и времени тратила на то, чтобы добыть дрова. В доме было много крыс, окна — без стёкол, кромешная темнота. Было страшно.

Однажды при заготовке дров увидела пленного немца с чёр­ным от голода лицом, безумными глазами, в лохмотьях. Мне ста­ло его очень жалко. Я поехала в город, выкупила вперед на день буханку хлеба по карточке и привезла ему. Когда я протянула ему хлеб, он прижал его к груди, а на лице его отразилось удивление и даже страх — он не мог поверить в свою удачу, спасение, в ре­альность этого щедрого и неожиданного дара. В этот момент я думала, что и наши военнопленные где-то так же голодают. Мо­жет быть, мать или жена дома очень молились за этого человека, и Господь послал ему спасение от голодной смерти? Не знаю, может быть, и так.

После прорыва блокады город стал очень быстро восста­навливаться, дома росли, как грибы, прямо на глазах. Трудно поверить, что всё это делали ослабленные голодом и болезнями женщины (мужчин почти не было), которые героически работа­ли день и ночь. Благодаря энтузиазму ленинградцев очень быстро город был очищен и восстановлен в своём величии.

Воспоминания о Дне Победы наполняют душу невырази­мо радостью и ликованием, несмотря на то, что прошло много лет. Радость была непередаваемая: незнакомые люди обнима­лись, целовались, дарили солдатам цветы, продукты. Вечером 9 мая 1945 года в городе прогремел салют Победы из 324 орудий, и все были счастливы, едины в радости и ликовании. И казалось, что так теперь будет в Ленинграде всегда…

Я уверена, что сейчас очень много хорошей моло­дёжи, но важно, чтобы они никогда не забывали героические под­виги и страдания нашего поколения, сохранили уважение к тому, что нам пришлось пережить и как нам удалось остаться людьми.

Обращаюсь к молодым людям с духовным завещанием. Пусть в душе их теплится огонь любви к людям, уважение к страданиям и мучениям их предков, которые защищали Родину и родной го­род. Многие из них погибли, и молодые должны хранить память о погибших, заботиться о тех немногих участниках войны и бло­кады, которые остались.

Источник — Испытание : воспоминания настоятеля и прихожан Князь-Владимирского собора в Санкт-Петербурге о Великой Отечественной войне 1941-1945 годов / [сост.: Варвара Синицына, Ирина Шкваря ; отв. ред.:проф., протоиер. Владимир Сорокин]. — СПб. : Князь-Владимирский собор, 2010. с. 123-128. Тираж 500 экз.