Работа на переправах Сталинграда

Павел Иванович Чумаков родился в 1925 году в селе Матвеевка Балаковского района Саратовской облас­ти. Во время Великой Отечественной войны служил матросом на буксирном пароходе «Генерал Мерецков».

В августе 1941 года я окончил семилетку и с товарищами по группе был призван в Балаковское речное училище № 6. Ныне это СПТУ речного флота имени Героя Советского Со­юза Грибанова. Поступлению в училище мы очень радовались. Гор­дились своей будущей профессией, представляли себя на палубах и капитанских мостиках белоснежных красавцев кораблей. Мечтали, что пройдут годы, закончится война и мы будем бороздить волжские про­сторы от Рыбинска до Астрахани. Волгу я любил с детства: село Матвеевка, в котором я родился и рос, стояло прямо на берегу этой великой русской реки.

Но вскоре все свои светлые юношеские мечты пришлось отло­жить на будущее. Нам, юношам, пришлось заниматься нелегким, по-настоящему взрослым трудом.

В зиму 1941/42 года в Балаковский затон на зимовку вошло око­ло сотни самых разных судов, начиная с буксиров, кончая скорост­ными теплоходами. Здесь они должны были пройти капитальный ремонт и подготовиться к весенней навигации.

Большинство мужчин-речников из команд были призваны на фронт, и нас, практикантов, закрепили за судами. Пришлось выполнять ра­боту, которую раньше делали взрослые. За день, бывало, так натру­дишься, что когда придешь вечером на занятия, то не можешь открыть глаза, они слипались от усталости.

Старичок-капитан, наш преподаватель, подходил к каждому и ти­хонько говорил:

— Не спи, миленький, не спи. Знаю, что вы устали, но надо дер­жаться и слушать.

Учили нас опытные капитаны и мастера, относились по-отцовски, жалели.

Иногда в выходной день я ходил домой повидать мать, она жила одна, так как отец давно уже был на фронте. 5 мая нас проводили на практику в город Куйбышев, где на­ходился штаб Средне-Волжского пароходства. Сразу же выдали на­правления на суда. На большие теплоходы по пять-шесть человек, на малые — по два-три. Я попал на буксирный пароход «Генерал Мерецков». Сюда же был направлен мой друг — одноклассник Фе­дор Кузнецов из города Балакова. Радостные и веселые, мы разош­лись по своим судам. Никто из нас в то время не думал, что с неко­торыми товарищами прощались навсегда. В команде парохода по штату числилось 27 человек, сейчас же по «броне» осталась лишь половина. Обязанности ушедших на фронт пришлось выпол­нять нам.

В первых рейсах мы занимались снятием плотов с мели и букси­ровкой их к месту назначения. В мои обязанности входило затащить тяжелый трос на плот и суметь там его закрепить. То ли опыта у меня не было, то ли это действительно тяжелая работа, но я так уставал, так натруживал руки и плечи, что от моей прошлой роман­тики скоро ничего не осталось. К концу вахты еле дотаскивал до постели ноги. На буксире не было нормального питания. Получали мы сухой паек, и весь день с другом сидели на сухомятке. Это угне­тало еще сильней, чем работа. Но как ни трудно нам приходилось, работа выполнялась, дело шло.

Первый плот мы отбуксировали в Саратов, а затем вновь вернулись в Камское Устье. Здесь нас ждал второй плот, предназначенный для города Астрахани, на буксировку которого мы затратили почти месяц. На обратном пути тащили баржу с солью для Татарии. Груз был очень боль­шой, и скорость наша не превышала 4 — 4,5 кило­метра в час. Загорать бы да любоваться волжской природой, но нам было не до этого, работа не оставляла времени для отдыха. Вскоре пошли слухи, что фашистские самолеты налетают на волжские суда и бомбят их, а также ставят на Волге электро­магнитные мины. Нас пока это обходило, но от ко­манды требовалось повышенное внимание.

10 августа, когда мы проходили Жигулевские горы, нас догнал сторожевой катер и передал приказ «Поставить баржу на якорь, а самим вернуться в город Куйбышев». На другой день мы пришвартовались к причалу Куйбышева, где находился другой такой же буксир. На нем служили наши друзья — практиканты Титов и Абросимов. Однако поговорить с ними не пришлось, так как получили срочное за­дание. Нам приказали срочно перекрасить в зеле­ный цвет верхнюю палубу, обшить досками и засы­пать песком штурманскую рубку.

Такое же задание получил и соседний буксир. Работа не прекращалась ни днем, ни ночью. На­сколько это была важная работа, мы поняли по тому, что наш капитан Василий Степанович Шемелин не только следил, как идет дело, но и сам лично включился в работу. Когда все было готово, поступила команда: «Снять с буксира всех членов семой, детей и жен». До этого все они плавали вместе с: командой. Для нас это было непривычное зрелище. Никто не хотел сходить с парохода на берег в чужом городе. Женщины и дети плакали и кричали:

— Куда мы пойдем? Как мы с детьми доберем­ся до родного города? Что мы будем делать там одни, ведь все наше имущество остается на паро­ходе? Чем мы будем кормить детей? Мы все про­падем с голоду.

Этот душу раздирающий крик и плач прекратил­ся лишь тогда, когда вмешались власти. Где угово­рами, а где и силой удалось снять семьи с парохо­да. На борту осталась лишь жена капитана, жен­щина, у которой не было детей. Для нас Анна Ива­новна в то время была самым дорогим и близким человеком. Ее доброта и забота о нас, ребятах, сглаживали в значительной части и тоску по дому, по материнской ласке.

Как только закончилась «операция» по освобож­дению буксира от женщин и детей, нам тут же дали команду снять с рейда три деревянные баржи и следовать в город Сталинград. Груз очень не­обходимый фронту, и доставить его нужно срочно. Мы сразу поняли, что на баржах военная техника, в трюмах снаряды, а может быть, еще что-то взрывоопасное. Баржи были загружены сильно и сверху были закрыты зеленым брезентом. Охранялись они военными.

Получив это задание, мы были горды тем, что делаем важную работу, нужную для фронта. Доста­вим сражающимся частям военную технику и боеп­рипасы, и это будет нашим вкладом в победу над врагом. У нас в голове не было и мысли, что мы можем погибнуть и не вернемся в родной дом. Мы знали только одно: у нас очень важное задание и мы должны его выполнить.

13 августа, забуксировав баржи, мы дали про­щальные гудки нашему собрату-буксиру, который с таким же грузом, с некоторым разрывом от нас должен был следовать вниз по матушке-Волге.

Проходим родную Матвеевку, бьется от волне­ния мое юное сердце при виде знакомых домиков и улиц. Вспоминается мама. Как она там без нас? Взглянуть бы хоть одним глазком! Я не знал, что долго туда не попаду, а сердце, видимо, знало, что-то предчувствовало. Оно не давало мне покоя, пока не скрылась из виду последняя матвеевская из­бенка.

В начале рейса все шло хорошо, прошли все знакомые мне города: Хвалынск, Балаково, Вольск. К Саратову подошли ночью. Город весь был погру­жен в темноту. Нигде ни единого огонька, и в та­кой кромешной темноте нам надо по фарватеру провести свой опасный груз. Особенно ответствен­но было пройти под железнодорожным мостом, можно было напороться на опору.

При шуме работающих машин буксира нам пло­хо было слышно, что творится в небе, но мы уви­дели лучи прожекторов. Значит, над городом, а может быть и над мостом, летают фашистские са­молеты. Вот уже и настоящий фронт. Напрягаем слух и вскоре слышим гудение самолетов и пальбу по ним нашей зенитной артиллерий. Фашисты хо­тели уничтожить железнодорожный мост через Вол­гу, а также прифронтовой промышленный город с его крупными стратегически важными объектами, такими, как нефтеперерабатывающий завод «Кре­кинг», авиационный, подшипниковый. Но город не только работал для фронта, но и вел активный бой с вражеской авиацией. Все яростные атаки на мост не имели успеха, прямых попаданий не было, стер­вятники боялись плотного заградительного огня зенитчиков.

С большим напряжением нервов мост был прой­ден, и мы облегченно вздохнули, как будто сразу для нас на этом закончилась вся война. Но это было далеко не так. Волга здесь была так сильно загружена, что расхолаживаться было невозможно. Только непрерывное максимальное внимание обес­печивало нормальное продвижение к цели.

Особенно много в это время шло в Саратов нефтеналивных барж. Здесь мы впервые увидели шедший нам навстречу большой пассажирский пароход «Станиславский», который, видимо, попал под бомбежку и был крепко поврежден. Левая сто­рона палубы сверху до самого низа повисла. К счастью пассажиров, пароход не затонул и шел своим ходом. Да, это было страшное и печальное зрелище. Вот она война, так страшно и нелепо могла в любую минуту оборваться и наша жизнь, ведь мы идем беззащитными.

На следующий день к нам подошел катер, и капитану дали строгое предписание коман­дующего фронтом генерала Еременко идти только днем, а на ночь становиться у левого берега, тща­тельно маскировать суда и баржи, а команду выво­дить на берег, оставляя на судах лишь дежурную вахту.

Вечером мы смотрели, как каждый транспорт подыскивает себе место у берега поудобнее и ус­траивается на ночь. Мы тоже выбрали небольшой лесок, подошли к нему и тут же приступили к заго­товке веток для маскировки. Судов по берегу ря­дом с нами было много, и после окончания маски­ровочных работ все погрузилось в темноту. Люди, уставшие от тревог и напряженного труда, отдыха­ли. Но среди ночи мы встревожились. Вдруг отку­да-то в нашу сторону с шипением полетели зеле­ные ракеты. Потом тишину нарушили залаявшие где-то собаки… Мы с тревогой вскочили и с недо­умением спрашивали друг друга: что это? И только примерно через полчаса все прояснилось: в небе загудели самолеты. Kтo-то высказал предположе­ние, что где-то рядом находятся немецкие лазут­чики, которые указывают объекты бомбежки. Звуки нарастали быстро, и вдруг произошло что-то неве­роятное. Над нами загорелись яркие фонари. И на земле и над Волгой стало светло, как днем, только свет был какой-то неестественный, мертвый. Мы все это видели впервые и были очень напуганы. Фонари, видимо, качались, и от этого тени в лесу двигались. Нам стало жутко.

Волжская гладь нам была хорошо видна, она на всем обозреваемом пространстве была пустой. Мы все были у берега и замаскированы ветками. И вот с яростным воем фашистские самолеты несутся над нами. Ревут моторы, бьют и строчат по нас из пу­шек и пулеметов, летят сверху срубленные снаря­дами и пулями ветки. А мы мечемся по лесу, как зайцы, не знаем, что делать в этой страшной об­становке. Мне впервые было так страшно, так жут­ко, что, надо прямо признаться, сразу вспомнил родную маму.

Фашистские стервятники сделали над нами по два захода. Мы услышали несколько сильных разрывов бомб. После того как самолеты улетели и все стихло, мы собрались и узнали, что повреждений и потерь у нас нет. Теперь мы были обстреляны и поняли, что не надо так сильно бояться пуль и бомб, а на земле и в лесу все же спокойнее, чем на воде.

Когда забрезжил рассвет и мы снова тронулись в путь, то увидели разбитый буксир «Свирь», от которого осталась груда разваленного корпуса. Куч­ка людей толпилась на берегу. Взять мы людей не могли из-за военного груза, поэтому с горьким со­жалением прошли мимо.

Идем мимо Камышина, вся его набережная разбита. Во многих местах видны следы пожаров, ря­дом горят две баржи с нефтью. А их буксир «Горец» носом ушел и глубину, наверху видна только его корма. Взял я бинокль, смотрю, зрелище ужасное. Горит нефть не только на барже, но и вокруг на воде. Нам нужно это место пройти. Ждем, пока огонь съест с поверхности нефть.

Чем ближе подходили к Сталинграду, тем явственнее видели разрушительные действия фаши­стов. Всю страшную картину войны, ее варварство и жестокость.

Завершив свой рейс. 18 августа 1942 года мы прибыли к прибыли в Сталинград. За успешное выполнение выполнение важного задания всем нам объявили благодарности. После эгого мы думали тут же отправиться и обратный путь, но вернувшийся oт командующего наш капитан объявил:

— Товарищи, остаемся здесь и примем участие в эвакуации людей и ценного имущества из города на левый берег в поселок Красная слобода и в другие пункты.

Сталинград и Волга в огне. Немецкая авиация наносит удар по переправе.

В городе были видны отдельные очаги пожаров, то и дело гремела отдаленная артиллерийская канонада. А на берегу Волги, куда мы подошли, — полное столпотворение. Женщины с большими и малыми детьми, старики и старушки. Все с боль­шими узлами и мешками, с душераздирающими криками, огромной толпой бегали по берегу от па­рохода к пароходу. Подбежит толпа к пароходу в надежде сесть и выбраться из этого ада, а он отчаливает, уже переполнен. Это было такое зрели­ще, от которого у нормального человека разрыва­лось сердце. Но и те суда, которые отошли от причала, подверглись бомбардировке и, не успев достичь противоположного берега, разваливались и со всеми пассажирами уходили на дно. Помощь им оказывать было некому.

Здесь на Волге под Сталинградом погибли не­которые мои друзья, практиканты Балаковского реч­ного училища.

Но, несмотря на смертельную угрозу, перепра­ва не прекращала свою работу. Днем и ночью реч­ники помогали людям выбраться из огненного коль­ца. 23 августа нам пришлось наблюдать картину еще страшней. Примерно около часа дня над Ста­линградом появилось огромное количество фаши­стских самолетов. Бомбы сыпались на истерзанный город. Самолеты не выбирали цели, шли волна за волной. Не прошло и часа, как город был погружен во мрак густо-черной дымовой завесы. Пламя по­жаров на отдельных участках города выбрасывалось сквозь дым высоко в небо.

Самолеты шли и шли по 25-30 в каждый заход и сыпали на мирных жителей смертоносный груз почти до наступления темноты.

Горящий Сталинград (вид с Волги)

Нам, молодым, непонятно было, как можно так варварски относиться к людям? Наши сердца ныли от всего происходящего. Хорошо, что на пароходе была Анна Ивановна. Эта храбрая, умная и стойкая женщина, как мать, жалела нас и успокаивала добрыми словами. Искреннее ей спасибо я говорю и сейчас.

24 августа к нам на пароход зашли четыре че­ловека: двое военных и двое гражданских. Воен­ные были один генерал-майор, другой — подпол­ковник. Один из гражданских оказался первым сек­ретарем Сталинградского обкома, членом Военно­го совета фронта А. Чуяновым.

Разговор в каюте капитана был очень коротким. После ухода гостей Василий Степанович собрал свободных от вахты людей и сообщил, что пароходу «Генерал Мерецков» и его команде приказано оста­ваться в Сталинграде для работы на переправах.

Защитникам города требуется непрерывная по­мощь в подвозе боеприпасов, боевой техники, про­довольствия, а также для перевозки раненых, из города на левый берег Волги.

Хоть у всей команды была «бронь» от призыва на фронт, но мы поняли, что в такой решающий мо­мент это не имело значения. Действовал один за­кон: «Все для фронта, все для разгрома врага!»

Если мы до настоящего времени считали себя помощниками фронту, то с этого дня стали участ­никами Сталинградской битвы. На пароход прибы­ло военное подразделение во главе с офицером, который руководил всеми операциями, поддержи­вал дисциплину и воинский порядок. На верхней палубе поставили две зенитные установки из спа­ренных 4-ствольных крупнокалиберных пулеметов для защиты парохода и баржи, которую мы водили за собой. Всю нашу команду с этого времени по­ставили на воинское довольствие и выдали армей­скую одежду и обувь.

После этого мы с Федором как-то вдруг повзрос­лели и почувствовали себя ответственными перед офицером за выполнение своих обязанностей.

Переправ через Волгу было наведено одиннад­цать, и к каждой из них были прикреплены парохо­ды. Наш пароход был прикреплен к 6-му отдельно­му мотопонтонному батальону. Под руководством командира этого батальона наш пароход осуществ­лял все операции во время битвы за Сталинград. До двухсот различных судов Волжской флотилии были вооружены пушками и зенитными установка­ми для борьбы с вражеской авиацией, и теперь они были не беззащитны. Вражеские бомбардировщи­ки и штурмовики часто нарывались на мощный ог­невой щит этой огромной флотилии и зенитных ба­тарей воинских подразделений, бивших с левого берега Волги. Этот заградительный огонь крепко помогал нам, но все же сильно ощущался недоста­ток нашей истребительной авиации, фашисты хо­зяйничали в это время в нашем небе. И как обид­но было смотреть, когда от бомбежек идут в пучи­ну Волги наши суда, как гибнут люди, гибнет тех­ника и военное снаряжение. «Юнкерсы-87», эти од­номоторные разбойники, камнем бросались на цель, включали сирены, действуя на наши нервы и наводя ужас ревом моторов и бомбежками на наши плывущие транспорты.

Немало наших судов погибло в холодных волнах Волги. Для нашего «Генерала Мерецкова» все пока обходилось благополучно. Отделывались лишь но большими повреждениями, которые тут же устраняли. Надо отдать должное нашим зенитчикам.

Если бы не они, вряд ли бы мы могли выпол­нить в таких жутких условиях возложенную на нас ответственную задачу и остаться в живых. Наши зе­нитчики, несмотря на отчаянные штурмовые нале­ты, ни на минуту не прекращали огонь. Из восьми стволов летели смертоносные гостинцы стервятни­ку, и, уклоняясь от них, он бросал свои бомбы не прицельно. Огромное спасибо им, нашим верным друзьям и защитникам, солдатам 6-го отдельного механи­зированного понтонного батальона!

26 августа фашисты прорвались вплотную к го­роду в районе тракторного завода, и помощь вой­скам Сталинграда требовалась еще сильнее. Надо было перебрасывать войска и боеприпасы в боль­шом количестве, и мы работали, не покидая своей вахты, круглые сутки. Волга превратилась в такую же прифронтовую полосу, как и суша. Над нашими головами непрерывно свистели снаряды наших дальнобойных батарей, а когда появлялась авиация противника, огонь открывали все пароходы и час­ти, которые находились на баржах, и тут уже шел настоящий бой. В такой сложной обстановке мы старались как можно быстрей доставить груз на правый берег в Сталинград. Каково же было наше счастье и радость, когда нос парохода уткнется в берег и вахтенный крикнет: «Выходи!» Команда у нас была неполная, и капитан Василий Степанович был рад нам с Федором. Наша помощь была ему очень необходима. Люди буквально валились с ног, но работа не приостанавливалась.

Волга вся горела огнем и кипела от взрывов. Горели нефтеналивные баржи, и нам приходилось ходить среди этого бушующего пламени, под вой летающих над нами снарядов, мимо подстерегаю­щих нас, расставленных на реке мин. Мы видели, как гибли люди, все это происходило на наших гла­зах. А что можно было сделать? Нам не оставалось ничего другого, кроме того, чтобы идти вперед! Не оставишь же защитников Сталинграда без помощи, без боеприпасов и продуктов. Ведь им там еще труднее. И снова слышится знакомая команда: «Вперед, товарищи, поехали!»

10 сентября наши части под действием превос­ходящих сил противника оставили Мамаев Kypган, и все переправы были теперь у врага на прицеле. Поступила команда: работать только в ночное вре­мя. Днем совершенно невозможно было показать­ся на Волге ни на каком транспорте, сразу же от­крывали ураганный огонь и топили. В связи с этим нашему пароходу дали команду перейти ниже Сталинграда, туда, где формировалась 51-я армия. Здесь мы работали до тох пор, пока лед но оста­новил движение парохода.

После того как пароход встал, закованный льдом, нас тут же, всю команду, подключили к доставке боеприпасов по понтонному мосту, где мы работали вместе с воинскими частями. При этом батальоне мы пробыли до полной победы наших войск под Сталинградом. Только после капитуляции армии Паулюса нас с Федором отпусти­ли домой. Получив командировочные удостовере­нии зa подписью командира батальона и благодарственное письмо капитана на имя директора реч­ного училища № 6, мы с Федором отправились в Балаково.

Хочется сказать несколько слов о том, как мы добирались от Сталинграда до Балакова. В первую очередь нам надо было преодолеть путь от Сталинграда до железной дороги Саратов — Аст­рахань, а это примерно 60 километров. Вот тут и хлебнули мы горя не меньше, чем под Сталингра­дом. В ботинках в степи, при морозе до 30 граду­сов мы так намучились, так намерзлись, что дума­ли, не будем и живы. С горем пополам добрались до железной дороги, а она вся забита разбитыми составами. И вот здесь мы увидели еще одну ужас­нейшую картину. Раненых бойцов, которых мы с таким риском вывозили из Сталинграда, мы увиде­ли на многих полустанках в полуразбитых и холод­ных вагонах. Многие из них умирали, другие мучи­лись от холода и голода. Здесь, в степи, ни топли­ва, ни продовольствия достать было невозможно. Надежды на их скорую отправку никакой не было, так как железная дорога вся была забита, и мно­гие вагоны были повреждены бомбежками.

Бедные люди, сколько же они пережили мучений, прежде чем умереть или добраться до госпиталя? Мы с Федором до Балакова еле добрались, и пришли неузнаваемые, как с того света. Продук­ты, которые нам выдали на дорогу, давно кончи­лись, и мы добирались, как могли, но все же оста­лись живы. И это было нашей радостью: ведь 86 практикантов не вернулись в училище.

Как сложилась их судьба? Как встретили свой смертный час? Спросить не у кого: гибли на Волге все разом, всей командой.

А у меня вот тоже беда: похоронил недавно сво­его самого верного друга. Не стало Федора Кузне­цова, с которым вместе служили на пароходе «Генерал Мерецков».

Источник: Живые о живых … и павших. — Саратов: Дет. книга, 2000.