Служба и жизнь в полковой школе

Защитник своей Родины. Часть первая.

Служба и жизнь в полковой школе

Армейская служба гораздо труднее в школе. Но я трудностей не боялся, а был очень внимательным, послушным и исполнительным курсантом.

На первый взгляд, может быть, покажется смешно то, что с первых дней стали учить, как правильно ходить, иметь солдатскую выправку. Но ведь мы не просто солдаты, а будущие командиры. Выходных дней, можно сказать, и не было, а наоборот: в выходные дни назначались так называемые «кроссы». Кросс – это бег: кто за какое время может пробежать указанное расстояние. Бегали даже по 12 километров взад-вперед, то есть туда и обратно. Часто были тактические занятия, даже в ночное время: уходили за несколько километров от расположения части и проводили учения на местности.

По всем видам подготовки я занимал неплохие места. Вот ко мне и стали, как говорится, прикреплять отдельных солдат: показывать им как правильно ходить, стрелять, бегать, колоть «чучела». Чучела были установлены в несколько рядов и они означали противника. Вот с криком «Ура!» и нужно бежать прямо на эти чучела и нужно как можно больше проколоть их своим штыком. А то и сложнее бывает: не доходя до чучел выроют глубокие канавы и наполнят их водой, и нужно так же бежать, перепрыгнуть канавы – и действия штыком. Всё это, конечно, нужно для солдата, и всё это в дальнейшей службе пригодилось нам.

Службу солдатскую я выполнял с любовию: знал, что долг советского гражданина надо выполнять честно и добросовестно.

Неправильные действия командира

Одно время был у нас командир, по званию старший лейтенант, и, как бы сказать, он очень круто и грубо обращался со своими подчиненными.

Например. Самый первый долг солдата – научиться правильно стрелять и попадать в цель, а для того, чтобы правильно стрелять, – для этого нужно великое спокойствие, даже задержать свое дыхание, – и попадание будет точно. А этот грубиян или не знал, или же хотел показать, что он очень требовательный. Конечно, каждый командир желает, чтобы его солдаты были примерными во всех отношениях службы. Но требования этого командира были неразумные. И когда нашей роте подходила очередь стрелять на учебном полигоне – то он ляжет с тобой рядом и смотрит, как ты готовишься к стрельбе, и в это время шепчет на ухо: «Ну! Только не попади! Так в зубы и получишь!» И всякие другие выражения, даже нецензурные. Конечно, в таких условиях почти никто не попадал в цель. А он делается еще злее, готов в лицо ударить. И после стрельбища гоняет нас бегом до самой глубокой ночи. Одним словом, командир – зверь. Гоняет до такой степени, что мы все делаемся до нитки мокрыми. И обед даст в последнюю очередь, а иногда и ничего для нас не останется, так и до утра.

Все другие подразделения видели такое отношение командира к солдатам и очень нам сочувствовали. Но чтобы жаловаться – это было не принято. Месяца три мы так и мучились с этим командиром. Может быть, у него и образование есть, но что касается командовать – совершенно не способен, дурак-дураком.

Бывало, поведет нас на учения и даст команду: «Газы!» Это значит – нужно быстро одевать противогазы. А местность была горная, страшные горы, были горы даже до самых облаков. И вот по горам да еще в противогазе – вообще невозможно, даже некоторые падали в бессознании. У меня столько выделялось пота, что, наверное, больше всех: как высохнет гимнастерка и делается белой – вполне можно было скоблить ножом соль.

К концу дня у нашего командира всегда находились виновные лица, то есть получающие так называемый «наряд вне очереди». А уж поскольку получил «наряд вне очереди» – это, значит, «обеспечен» почти на полную ночь. В одно и то же время, после вечерней прогулки, он объявлял, кому за что наряд дается, и эти солдаты должны выйти из строя и повернуться лицом к строю. Смотрю – вызывает и меня тоже, с нарушителями. Я вышел, как это положено, потом набрался смелости и говорю: «Товарищ командир, а за что я провинился? Я вроде не имел за полный день ни одного замечания от Вас». Он подошел ко мне близко и стоит, молча смотрит на меня, а потом говорит: «Да, ты прав: действительно, ты не имеешь ни малейшего замечания. Но я хочу, чтобы ты еще лучше был». Повернулся, руки свои сложил назад и пошел вдоль строя. Так мне и пришлось почти всю ночь коротать по уборке казармы.

Через некоторое время прислали нам другого командира, а прежнего куда-то перевели.

Новый командир хорошо с нами познакомился и стал присматриваться к каждому. Особенно интересовался, кто как готовится к стрельбе. Так как, видимо, он уже знал, что мы по стрельбе занимали плохое место. Вполне понятно: какой же это солдат, если он будет плохо стрелять, да плюс к тому – мы ведь младшие командиры. И вот подошло время, нам пришлось стрелять на военном полигоне из боевых патронов на разное расстояние: 200-300 и до 500 метров в движущуюся мишень. И в тот день для всего командования и для всех солдат совершилось великое чудо, а именно: наша рота заняла первое место по стрельбе. И в дальнейшем мы занимали первое место не только по стрельбе, а по всем видам военной подготовки. И жизнь у нас стала нормальная, никто нас больше по-дурацки не гонял, а наоборот – стали брать пример во всех отношениях военной службы.

Нашу школу перевели в другой город из города Степанаван – в город Кировабад Азербайджанской республики. Местность почти такая же, только не горы, а почти сплошные камни. Прослужили мы тут около двух месяцев. Всё, что мы видели, было для нас очень интересно. Там хорошо родится виноград, арбузы и другие фрукты и овощи. Жители города и близких селений ездят на ослах: наложат на него наперевес всякий груз да еще сядут сами, такой уж там обычай.

Служба проходила нормально. Но почему-то с заменой обуви и обмундирования было у нас плохо. Подносились мои ботинки до такой степени, что обувать их стало невозможно. Ежедневно обращался к командиру и к старшине, но все только обещали, что вот-вот скоро будет, а время идет. Таким образом, я оказался не один такой, а даже целая группа солдат. Нас так и называли – «босая команда». Как будет рота строиться – сразу слышим указ: «Босая команда» – на левый фланг (или назад)».

Мы находились не в самом городе, а за городом, территория была очень неприглядная: то есть камни и сплошные колючки. «Босая команда» в строю почти не ходила, а занималась изучением устава и разных деталей оружия. Сядем где-нибудь на удобном месте и продолжаем свое учение, среди нас один назначается старшим.

Страшная тревога

22 июня 1941 года. Сильно прогремел трубач, условный знак «Тревога». Со всех сторон учебного поля бежали военные к назначенному месту. Мы, конечно, тоже стремились туда.

Когда все собрались, комиссар полка стал подниматься на трибуну. Мы стоим и чувствуем, что тревога не обычная – не то, что учебная. Да и в такое время, примерно в 10 часов утра, почти никогда учебных тревог не было. Наступила глубокая тишина. Все смотрим на трибуну, где стоит наш полковой комиссар и почему-то медлит со своим выступлением. По его лицу можно было определить, что, видимо, он хочет сказать что-то уж очень серьезное.

Комиссар глубоко вздохнул, поправил ремень на своей гимнастерке. Глаза его горели, лицо было какое-то мрачное и чрезвычайно серьезное. Наконец-то он стал произносить свою строго обдуманную речь: «Дорогие товарищи! Офицеры, старшины, солдаты! Сегодня, в 4 часа утра, враг без объявления войны напал на нашу любимую Родину! Перешел государственную границу, и немецкие фашистские войска, танки, самолеты, пехота варварски уничтожают наши города и села. Мы с вами в любую минуту должны быть наготове. Показать свое военное мастерство. На защиту нашей Родины. Мы должны мужественно сражаться, до последней капли крови».

После его выступления нас как бы парализовало, на наших лицах пропали радость и веселие. Потом другие командиры стали выступать, но это уже было безынтересно. Все мы стояли и молчали: что же можно сказать… Война! Война! Смотрели друг другу в глаза и говорили: «Война. Война». Нам не избежать страха войны. А ведь те, которые были постарше нас, уже готовились домой, но война все планы поломала нашего русского солдата. День и ночь бродят в голове разные мысли о войне. Если мы проходили учения: перепрыгнуть через канаву и с криком «Ура!» колоть штыком чучела – то теперь это уже не чучела? Кто кого успеет?

А пока наша задача была – нести караульную службу. Но караульная служба оказалась не обыкновенная, а очень трудная. В городе происходили разные случаи: как видимо, много было внутренних врагов. Солдатам по одному и ходить-то было опасно: убивали. Одного офицера на ходу трамвая выбросили в окно, исход был смертельный. Да и плюс к тому, везде запрещено электроосвещение – чтобы самолеты противника не обнаружили город. Поэтому очень опасно было стоять на постах.

Случай на посту

«Секретный пост» – так назывался пост в «секретной комнате», где хранятся огромные сейфы, в которых находятся государственные документы. Поскольку пост такой имеется, государственной важности, туда и подбирали не каждого попавшего солдата, а, как говорится, особых, более надежных. Бывает и так: иной всю службу прослужит, а на таком посту ему ни разу не приходилось стоять.

Как-то командир говорит: «Нужно подменить из числа «босых», сегодня наша очередь в караул». Старшина тут же распорядился: «Вы обувь снимайте, а вы ихнюю обувь обувайте, и пойдем в караул».

Командир нашего полка выступил перед солдатами с речью – короче говоря, как бы предупредил, что время настало очень серьезное, врагов может быть много: «Берегите себя и вверенные вам государственные посты». После его выступления стали распределять, кого на какой пост. Командир отделения Ондрющенко назначен был разводящим, Василий оказался назначен на пост более ответственный – на пост «секретной комнаты». Это, конечно, по предложению командира: так он и сказал, что «этот товарищ не раз находился на таком посту», – и показал на Василия пальцем. Василий думает про себя: «Где стоять, там стоять. Только вот без ночного освещения мне не приходилось, да и не только мне – и всем не приходилось». Ну, итак, повели назначенных солдат в караульную службу.

На пост нужно заступать в 12 часов ночи, а до этого времени можно отдохнуть и бодрствовать, но не спать. Подходит пора, разводящий даёт команду: «Третьей смене приготовиться на пост». Дисциплина была на высоком уровне: с первого слова командира солдаты готовы выполнять любое поручение. И повел разводящий менять постовых. Порядок был такой (или как обязанности часового): если часовой видит, что кто-то приближается, он должен окрикнуть: «Стой! Кто идет?!»; если идущий молчит и продолжает идти, то часовой еще раз окликает и тогда он имеет право стрелять.

Но смена проходит нормально, все часовые зорко охраняют свои посты. Подходит очередь на смену у секретной комнаты. Подходим уже близко, но часовой молчит и не подает голоса; подходим еще ближе, разводящий стал нехотя громко кашлять – с тем, что если часовой и уснул, так чтобы разбудить его. Но тот продолжал молчать. Тогда разводящий говорит: «Ну, кажись, крепко як уснул и не чует наш разговор. Такого часового зараз (Сейчас, сразу (укр.); ударение на первом слоге.) нужно отправить на гауптвахту». (Это значит – наказать. «Гауптвахта» означает солдатскую тюрьму, командир имеет право посадить туда на несколько суток в порядке наказания.)

Дверь «секретной комнаты» открывалась внутрь помещения. Разводящий стал открывать, но ее было не открыть. Тогда он стал стучать. Так же продолжалась тишина. Он дал команду: «Внимание! Приготовиться!» Это значит, все должны быть наготове к стрельбе. Осветил дверь фонариком и с силой толкнул. Она немного открылась, и оказалась на полу лужа крови. Разводящий снова даёт команду: «Открывайте и обследуйте помещение. Я буду светить фонариком». Когда дверь с силой открыли, оказалось, что часовой убит и своим телом прижал дверь, но все сейфы были опломбированы и невредимы.

Вполне можно представить: совершилось чрезвычайное происшествие и создалась полная тревога. Но как бы начальство не обдумывало о таком несчастном случае, а всё же ночь и всем надо расходиться по своим местам. Вскоре подошла санитарная машина, положили на носилки погибшего часового, и машина ушла.

После такого случая стоять на посту было особенно страшно. Нетрудно представить себе. Как стоять? Что можно ожидать? Ходить взад-вперед по окровавленному месту? Но приказ командира – для солдата закон. «Товарищ сержант! Принимай пост. И еще раз напоминаю: будь особенно внимательным». – «Ясно!» Хоть душа трепещет от страха, а часовой отвечает: «Так точно, товарищ командир!» Три часа стоять в полутемном помещении, в самую глухую ночь – они казались как трое суток. Ни на одну минуту мысли в голове не меняют свою работу, в голове только одно: «Война, война, хорошего ждать нечего». Тут невольно вспоминаешь своего отца, который много говорил, что такое война и какие страшные ее последствия.

Как бы ни было жутко и опасно, но три часа прошли, стало светло, и дождался своей смены. Когда пришел в караульную службу, солдаты обступили вокруг, и каждый спрашивает: «Ну, как?» Говорю: «Нормально», – а сам упал на постель и крепким сном уснул, пока не разбудили на обед. После обеда старшина объявил, что сегодня банный день: приготовить белье, мыло и так далее.

Продолжение следует.