Союзные караваны в военном Архангельске
Татьяна Алексеевна Рузская
В 1940 году я окончила ИФЛИ (Институт истории, философии и литературы им. Н. Г. Чернышевского) и была направлена в г. Архангельск преподавателем западноевропейской литературы в пединститут. Я читала лекции по западноевропейской литературе, вела семинары, много готовилась, старалась передать своим студентам все, что мне дало ИФЛИ, радовалась их успехам. Я полюбила северный город, протянувшийся вдоль реки, непривычно высокие деревянные тротуары на улицах, уходящих рядами от набережной вдаль, вплоть до тундры. Я полюбила белые ночи, северное сияние, нежные краски неба, полноводную реку Двину, с мелким-мелким белым песком на отмелях. А какой там был рынок! Там продавалась дичь, подстреленная охотниками, свежая парная рыба, дивная душистая ягода морошка, похожая на нашу малину, только светло-желтая, и много разной другой снеди. В тот год в Архангельск прислали целую группу молодых выпускников из Москвы и Ленинграда, и у нас сразу образовалась дружная компания. Так прошел год, счастливый первый год моей самостоятельной жизни.
Летом 1941 года 22-го июня в теплое солнечное воскресенье мы всей компанией катались на лодках. Весело болтая, мы возвращались в город, и на площади столкнулись с толпой, скопившейся у черного репродуктора. У людей были мрачные, напряженные лица. Мы уловили заключительные слова оратора: «Наше дело правое, победа будет за нами!».
Война! Мы были потрясены. Первая мысль, как у миллионов советских юношей и девушек, была: «На фронт! Туда, где наши бьют фашистов!» Мы свято верили в несокрушимую военную мощь нашей страны. Это нам внушали радио и газеты, патриотические песни и лозунги. Один, особо популярный тогда, мы усвоили твердо: «Чужой земли не надо нам ни пяди, но и своей вершка не отдадим». Война будет короткой и, конечно, победоносной – верили мы. Из военкомата, куда мы сразу же бросились, нас, конечно, завернули, объяснив, что пока работают учебные заведения, место учителей – там. И мы продолжали трудиться на своих рабочих местах.
Архангельск, портовый город, с первого дня войны стал закрытым – ни въехать, ни выехать. Город оскудел, помрачнел. По пустым прилавкам закрытого рынка гулял ветер. Продукты населению выдавались по карточкам. Да и этот скудный паек мы получали с опозданием – поезда (с нашими продуктами) застревали на путях, перегруженных воинскими эшелонами. Еду можно было достать только в окрестных деревнях, да и то не за деньги, а в обмен на какую-нибудь вещь.
В городе начался голод. В нашей институтской столовой давали незаправленный суп – вода с кусочком трески и кашу без масла. Я стала слабеть, за короткий путь в институт несколько раз отдыхала. С фронта доходили плохие вести: тяжелейшие бои, огромные потери. Наш товарищ, душа нашей компании, московский историк Виктор Вейс, любимец студентов, был убит в первом же его бою, оставив в Москве жену, известную журналистку Елену Чайковскую, и маленького сына.
Летом 1942-го года произошло событие в те военные годы, несомненно, исторического значения. В наш порт стали прибывать конвои наших союзников – англичан и американцев. Они везли нам помощь: медикаменты, продовольствие и, главное, оружие для нашей Красной Армии. Для иностранных моряков в городе открыли интернациональный клуб, чтобы наши гости могли отдохнуть и развлечься после тяжелого, опасного пути.
С появлением кораблей союзников в Архангельске моя жизнь неожиданно круто изменилась. Меня, ифлийку, активную комсомолку, владевшую английским языком, послали работать в Интерклуб.
Грустно было расставаться с Институтом и со своими студентами. Непонятно, какая работа меня ждет, и справлюсь ли я? Моя должность называлась «инструктор по культурно-массовой работе», но моряки, гости Интерклуба, как-то сразу окрестили меня и мою коллегу, Тамару Новикову, жену командующего северным торговым флотом Н.В. Новикова, «hostesses» (хозяйки). Мы радушно встречали гостей, опекали их, делали все, чтобы они могли у нас отдохнуть и развлечься. В клубе был и ресторан, с поварами из ленинградской «Астории», где они могли вкусно и бесплатно поесть.
Наши гости-моряки заслуживали такой теплый прием. Мы и не подозревали, каким трудным и опасным был их долгий путь в наш северный порт. Шла война. Суда, которые везли помощь нашей Красной Армии, были для фашистов желанной добычей. Они выслеживали их маршруты, нападали внезапно с воздуха, поражали суда торпедами. Суда союзников были торговые, и небольшая команда военных моряков на каждом из них не могла их защитить. Не один корабль был потоплен, люди спасались на лодках, были и погибшие.
Один такой попавший в беду конвой был всем нам памятен. Немцы его потопили, все до одного суда ушли под воду. Успевшие спастись на лодках моряки кое-как добрались по штормящему холодному морю до Новой Земли. Оттуда их, истощенных, оборванных и обмороженных, пароходом привезли в Архангельск. Одних поместили в госпиталь, другие бродили по городу, пока не наткнулись на Интерклуб. «Вот куда нам надо!» – решили они. Они ворвались целой оравой, возбужденные, грязные, оборванные. По правде сказать, мы даже испугались, пока они не объяснили нам, что произошло. Они называли себя «survivors» (от английского survive «выжить») и это слово в русском произношении прочно приклеилось к ним в городе. «Сурвайверы» звали их горожане. Мы успокоили их, объяснили, что в спешке их просто не успели устроить, что мы сейчас же сообщим нашим морякам, а они помогут найти для них теплые помещения, где они смогут вымыться, отоспаться и привести себя в порядок. Надо ли говорить, что эти ребята стали нашими хорошими друзьями.
Такая трагедия случилась на нашей памяти только однажды. А конвои все шли и шли, часто с потерями, шли регулярно и регулярно доставляли такой нужный нам груз.
А теперь о радостном событии, о нем, конечно, помнят все, кто был тогда в Архангельске. Большой тяжело груженный конвой привез в порт весь груз без единой потери. Его флагманский корабль вел старый американский капитан, который сумел перехитрить немцев, избежать их атак, разведать безопасный маршрут, которым и привел конвой в порт. Этот капитан до войны вышел на пенсию, но снова вернулся на корабль, сказав, что не уйдет, пока фашизм не будет разгромлен.
В честь этого события и этого капитана был устроен торжественный прием (единственный на моей памяти), на котором присутствовал американский посол Харшоу, главы военных американских миссий в Архангельске, другие почетные гости, приехал и Иван Дмитриевич Папанин. Был богатый стол с северной снедью, речи и тосты. Ярче всех был тост, который произнес Папанин. После слов благодарности он заявил, что доставленные на кораблях собранные танки немедля отправляются на Сталинградский фронт. Бурные аплодисменты встретили это сообщение. Я хорошо помню того капитана, статного седого человека, но, к сожалению, не могу вспомнить его имени. Хотя в тот вечер, героем которого он был, мне довелось много его переводить. А с Папаниным они подружились и, устроившись в уютном уголке, они долго беседовали с моей помощью, похлопывая друг друга по плечу и, порой, отпуская соленые шуточки, которые было ох как трудно переводить.
А тем временем жизнь в клубе кипела. У нас с Тамарой была прекрасная наставница Татьяна Ивановна Горинова, наш директор, женщина мудрая, обаятельная, веселая. Она любила повторять: «Меня послал сюда Шверник» (в то время член Политбюро, руководивший профсоюзами). «У тебя в клубе должно быть тепло и уютно, чтобы моряки чувствовали себя как дома, отдыхали и веселились», – наставлял он ее, а она – нас. Татьяну любили и уважали все – и мы, и весь штат клуба, и наши гости-иностранцы. Ну а мы, следуя ее советам, мы быстро вживались в свою беспокойную работу.
Первое, что нам надо было постичь – научиться понимать наших гостей и общаться с ними на равных. Это было не так-то просто. Мой книжный литературный язык, которому меня научили в ИФЛИ, здесь был неуместен. В первый же вечер, когда я в первый раз вошла в гудящий клуб, полный шума и говора, я просто ничего не понимала в этом многоголосье. Улавливалась и чистая английская речь британских офицеров, и заглушалась громкой американской, с растянутыми гласными и своеобразным их произношением, в общем, язык, который они сами называют American, в отличие от английского языка Limers («лимонщиков», как они их презрительно называли за их пристрастие к лимонаду). И вправду, разные языки – разное мировоззрение. Вдруг звучит раскатистое шотландское «r», те тоже говорят по-своему, и свои краски добавляет slang корабельной обслуги – и белой, и черной.
Мы с Тамарой пропадали в клубе с утра и до позднего вечера, благо были молоды и здоровы, и скоро наше желание усвоить говоры гостей и постоянное общение с ними сделало свое дело – мы понимали их всех, и работать стало легко. Их интересовало все советское. Мы показывали им советские фильмы, переводя их на русский язык, учили их русским пляскам, по их просьбе вели для них уроки русского языка. Учили их нашим песням. Две песни: «Прощай, любимый город!» и «Синий платочек» перевела на английский язык известная ленинградская писательница и переводчица Рита Райт (наш консультант). Они полюбили эти песни. Надо было видеть, с каким чувством они их пели и, конечно, покинув клуб, они повезли их в свои родные места. Мы пели с ними и их прекрасные песни, которые мы помним и поем сейчас, да и в России некоторые из них популярны. К счастью, мы с Тамарой любим петь, и сами немного пели, и ребята часто просили нас спеть дуэтом запрещенную тогда «Землянку». Они старались петь ее с нами по-русски, и в их пении была и любовь, и тоска по родине. Вот такое было душевное общение.
У нас была уютная библиотека со шкурой белого медведя на полу. Там можно было спокойно посидеть, посмотреть журналы. По просьбе моряков мы учили их русскому языку. Захотели учиться большей частью негры, и какие это были способные и благодарные ученики! Там также можно было вместе с ними разглядывать фотоальбомы с изображением немецких зверств на нашей земле. Страшные картины, говорившие о жестокой войне, которая шла совсем рядом. Там мы устроили даже литературную конференцию по книге Ванды Василевской «Радуга», переведенной на английский язык. Те, кто вызвался в ней участвовать, серьезно подготовились, они давали свою оценку и книге, и ее героям. Получилась интересная дискуссия. Ну, а для любителей танцев и веселья был красиво украшенный Тамарой зал.
Зал был главным помещением в клубе – там собирались все. Там проходили концерты. К нам приезжали лучшие советские певцы и музыканты – они почитали за честь выступить перед союзными моряками. Зал набивался битком. Особый восторг вызвал концерт театра оперетты. Я должна была выступать в роли конферансье – вести концерт на английском языке и, если надо, рассказывать краткое содержание номера. Иногда я добавляла свои шуточки, и зал грохотал, а настоящий конферансье за кулисами спрашивал меня, что я такое сказала. Их было легко рассмешить, наших гостей, особенно американцев, детская наивность была у них в характере. А иногда гости устраивали свои концерты. С кораблей они приносили музыкальные инструменты и играли свои мелодии, пели свои народные песни.
По вечерам часто ряды сиденьев отодвигались к стенам, и концертный зал превращался в танцевальный, оркестр из трех стареньких музыкантов занимал свои места, и открывался бал. Конечно, вальсом. Играли краковяк – его особенно любили наши гости, вальс-бостон, танец фокстрот. Появлялась Натали – актриса архангельского драматического театра и начинались изобретенные ею массовые танцы по кругу в русском стиле. Плясали все – и толстые капитаны, и чопорные английские офицеры, и все-все моряки. Затем в центре круга начиналась общая русская пляска, в центре оказывались мы с Тамарой, неутомимые плясуньи, и сколько было смеха, когда, танцуя напротив нас, наши гости старательно выделывали русские коленца или старались освоить присядку. Все дружно веселились.
Из Мурманска к нам прилетали еще одни дорогие гости – наши полярные летчики. Для них это была небольшая передышка. Там, в аду, где их безостановочно бомбили немцы, они на своих истребителях поднимались в грохочущее небо, сначала одни, а потом с прилетевшими к ним братьями — английскими летчиками. Немцы так и не смогли взять Мурманск – эту северную твердыню. Чувство братства между нами и нашими союзниками в те дни было глубоким и искренним.
Помню еще один эпизод. Однажды к нам пришла большая группа американских коммунистов. Они нанимались на корабли конвоев только для того, чтобы попасть в Советский Союз, встретиться с советскими людьми, увидеть их жизнь своими глазами. Это были молодые серьезные ребята – они попросили нас, вернее потребовали, чтобы мы устроили для них вечер вопросов и ответов. Конечно, мы сделали все, что могли. Наш зал стал на время конференц-залом. На сцене за длинным столом сидели мы – я и Татьяна Горинова в роли и отвечающих на вопросы и переводчиков и несколько приглашенных нами архангельских специалистов. К сожалению, они, очень компетентные люди, не знали английского языка и общались с моряками через нас, переводчиков. Итак, за столом сидели мы, напротив, на стульях, наши слушатели. Их интересовало все – наша конституция, наши профсоюзы, положение женщин, образование, медицина и многое-многое еще. Мы отвечали так подробно, как могли. С особой гордостью мы сообщили нашим слушателям, что у нас в стране бесплатное образование и бесплатное медицинское обслуживание, чему они искренне и радостно удивились.
Вскоре после этого вечера на наш холодный и голодный, тогда в основном деревянный город обрушилась нежданная беда: немецкая бомбежка. Мы с Тамарой, конечно, вылезли на крышу Интерклуба в готовности ловить и гасить зажигательные бомбы. Оттуда перед нами открылась зловещая картина. Немцы выпустили осветительные шары, и над городом стало светло как днем. На Двине как факелы горели небольшие суда, стоявшие у причалов. Немцы методично и спокойно сыпали и сыпали на город множество зажигательных бомб, или «зажигалок», уже горели целые кварталы деревянных домов. Бахнуло несколько больших бомб. Одну немецкий летчик аккуратно опустил прямо на купол крыши старейшего лесотехнического архангельского института. Она прошла здание насквозь и похоронила укрывшихся в подвале местных жителей и детей.
Мы оставались на крыше до конца бомбежки. Потом мы узнали, что наши друзья не бездействовали. Они тушили зажигалки на крыше гостиницы Интурист и на улицах, помогали как могли людям выбираться из горящих домов.
Никогда не забуду, как я возвращалась домой. Могло ли быть так? А было. Я шла по улице. А справа и слева горели дома. С этой странной жуткой дороги я свернула влево на улочку, где квартировалась у двух старушек. Там было тихо. Домики были целы, только странно перекосились, да у некоторых окошек не было стекол. Я вошла в свой домик, стала звать старушек – тишина. Я вышла во двор, где стоял низенький сарайчик. Один угол его горел. Туда и забились в страхе мои хозяюшки. Уж сарайчик-то немец бомбить не будет, решили они. Я вытащила их оттуда к их великой радости. Таков был маленький комический эпизод в конце этой ночной бомбежки.
Воспоминания подготовила к публикации
внучка Т.А. Рузской, Мария Королева
Loading ...
