Ствол длинный, а жизнь короткая

Читайте также: Хлебнули лиха — кто по чайной ложке, а кто и по полному котелку с верхом

Служил я в артиллерии наводчиком 76-миллимет­ровой пушки. Про нас, артиллеристов, обычно говорят: ствол длинный, а жизнь короткая. Самая тяжелая доля на войне, конечно, у пехотинцев, но и у нас тоже не са­хар. Физически изнуряющий труд, особенно в наступле­нии. И ранен, и контужен был — кто ж без этого. А награды… Кому как.

Помню, после полудня подошли к ка­кому-то городишке. Батальон, который мы поддержива­ли, под шквальным огнем противника начал торопливо окапываться. А грунт — кремень, лопата не берет. За боевыми порядками пехоты, впереди нас, стали шесть «сорокапяток». На расстоянии метров трехсот—четырехсот от пушек, у кустиков, приступили и мы к оборудованию своих позиций. Копаем дворик для орудия и другие ук­рытия. Работа движется медленно. Гимнастерки — хоть выжимай. Прошел час, может быть, два, мы еще толком не окопались, как из-за построек выползли два тяжелых немецких танка и, перемещаясь вдоль обороны, приня­лись расстреливать наши «сорокапятки». Те тоже нача­ли огрызаться. Но их огонь по тяжелым танкам был как для слона дробинка. Немцы били точно. Выстрел — и нет пушчонки. Летят части орудий, куски человеческих тел… Обстановка накаляется. Пехотинцы быстрее нас осозна­ли потерю пушек. Их можно понять — они лишились поддержки огнем.

Наш командир батареи, офицер не из трусливых, от увиденного растерялся. Никто нами не командует. Рас­стояние от танков до наших орудий — метров шестьсот— семьсот. И мы как ягодки на ладони. И если раньше мы наблюдали, как немцы расстреливали «сорокапятки», то теперь они принялись за нас. Одновременный выстрел из обоих танков — и нет одного орудия с правого фланга. Второй залп — и нет с левого. По спине холодок от стра­ха пополз. Скоро очередь дойдет и до нас. Наконец, мы остались одни — трех орудий уже нет, только раненые на земле корчатся. Народ побежал и от нашего орудия. Нем­цы все это хорошо видят и не торопятся, бьют не спеша, как на учениях. Кричу заряжающему: «Подкалиберный!» А он мне в ответ: «Чего кричишь! Командир батареи дав­но сбежал!» И вдруг вижу — пригибаясь, побежал прочь и мой командир орудия. Я за ним. Кричу: «Остановись!» А он быстрее. У меня в руках лопата была, нагнал я его и по черепку трахнул. А сам быстренько к орудию и за па­нораму. Хорошо вижу, как немцы перемещаются и на­блюдают за нами, вероятно, смехом давятся. Эх, была не была! Мы еще повоюем! Кричу заряжающему: «Ты что, оглох?! Подкалиберный давай!» Слышу с облегчением в душе — рядом лязгнул замок, я вперился взглядом в па­нораму. Руки не дрожат, в голове ясность, цель ловлю, и только одна мысль бьется — врезать в «яблочко»! Наво­жу в левого, под башню. Выстрел. Попал! Он нервно дер­нулся и повернулся ко мне боком. По-видимому, повре­дил гусеницу. Навожу на второго. Выстрел. Снова удача! Теперь принялся их добивать. Сколько по ним снарядов выпустил, не знаю, сам стал не свой. Нами овладел щеня­чий восторг. Заряжающий после каждого выстрела, как заклинание, повторял: «Это вам за ребят, гады!»

Не успели мы с товарищем перекурить, как из-за до­мов выскочили два бронетранспортера и пошли шерстить нашу пехоту… Я снова к панораме. Видимость отличная. Выстрел — один замер. Еще выстрел — и второй дымит. Для контроля мы им еще врезали по одному. Капитан пе­хотный, комбат к нам прибежал. От радости рот до ушей, благодарит и бутылку водки сует. Распили мы ее, папи­роской закусили.

Под вечер в батальон командир нашего артполка при­ехал. Ему, конечно, обо всем доложили. Позвали и нас к нему. Поставили в строй. Полковник подошел, пожал руки, поздравил с достойной победой. Поговорив с ком­батом, направился к машине. А мой заряжающий возь­ми да и вдогонку спроси: «А как насчет наград?» Он вер­нулся, подошел к нам, положил руки на наши плечи и тихо так произнес: «Высшую награду от Всевышнего вы уже получили. Вы остались живы. Это самая высокая наг­рада». Командиром нашего полка был Герой Советского Союза А.И. Любимов, удостоенный этого звания за фор­сирование Днепра.

А в январе сорок четвертого я был тяжело контужен. На­ши в спешке отступили, обо мне забыли. После узнал, что на меня наткнулись крестьяне и укрыли в сарае. Две неде­ли они выхаживали меня, головные боли почти исчезли, рана стала затягиваться. Во время облавы на меня наткну­лись немцы — так я оказался в плену. Завезли меня в го­род Любек. Там и встретил конец войны. Оказался в аме­риканской зоне оккупации. Приблизительно через месяц они передали нас соответствующим органам. Наступила унизительная и продолжительная процедура проверки.

Кто только нами ни занимался. Прошел шесть комис­сий: сначала армейская контрразведка «Смерш», потом НКВД. И все следователи, дознаватели интересовались одним и тем же: чем занимался в плену, с кем был, по­чему работал на них? И угрозы, угрозы… После того около года служил в армии. Демобилизо­вали. Ну, думаю, все, мои мучения остались позади. Но увы! Не успел дома освоиться — меня снова вызвали в органы. И снова допросы, допросы… И так почти еже­месячно. Предлагали сотрудничество — стучать на кого-то. Отказался. В плену умирал от непосильного труда, холода, голода. Я был пленный, беззащитный. Если там убивали тело, то здесь, дома, убивали душу. Нигде не брали на работу. Так продолжалось почти два года. Че­рез знакомых отца, а он всю войну был политработни­ком, дослужился до полковника, с трудом устроился на работу в изыскательную организацию. Работал, женил­ся, сын появился. А меня все вызывают. И не пойму — кто я, то ли подследственный, то ли расконвоированный арестант. Поверьте, у немцев было легче переносить лише­ния, чем издевательства со стороны своих. Это незажи­ваемая рана. Хотел на себя руки наложить, но жена спас­ла. Так продолжалось около десяти лет. Позже узнал: мне еще повезло — тысячи пленных, таких как я, прошли ссылки и лагеря Воркуты и Сибири. До сих пор меня мучает вопрос: в чем моя вина? Но время шло. Вроде по­теплело. И как-то по весне, после войны, прошло уже порядочно, собрали нас, таких же бедолаг, в ДК им. Чкалова и всем дали по медали.

И сосед, куря папироску за папироской, все говорил и говорил. А ласковое солнце по-прежнему безвозмезд­но посылало тепло на землю. И она постепенно просы­палась, готовилась выполнить свое извечное предназна­чение — в том числе и кормить людей.

Источник: Фокин Е.И. Хроника рядового разведчика. Фронтовая разведка в годы Великой Отечественной войны. 1943-1945 гг. — М.: ЗАО Центрполиграф. 2006.