Украина

На войне я вообще все стала чувство­вать и видеть по-другому. Там не скроешь ни подлости, ни трусости. Уверена: все, кто через фронт прошел, кто честно вое­вал, достойны звания Героя. И, как чело­век, который к наградам самое прямое от­ношение имел, точно знаю: подвигов было совершено в сотни раз больше, чем вру­чено орденов и медалей.

Обещая «угнетенным» советским народам свободу от любых форм «русификации» и даже государственную независимость, немцы в обмен создавали из местного населения (украинцев, русских, белорусов, литовцев и латышей) карательные отряды для борьбы с партизанами. Впрочем, эффективность их оказалась низкой.

Свобода быть эгоистом и заботиться только о себе, свобода делать то, что хочешь, не считаясь с окружающими, свобода обижать и обижаться, свобода считать себя правым, а несогласных заносить в список врагов и не признавать их полноценными людьми.

Нелегко было ежедневно проводить с подчиненными многочасовые занятия еще и потому, что сам я разбирался в военном деле не намного больше, чем они. Хорошо, что у меня в активе была трехмесячная служ­ба командиром стрелкового взвода в 1-й мотострелковой Московской дивизии, куда меня направляли по призыву в 1939 году.

Как только мы поняли, что будем форсировать Днепр, стало жутко, потому что предстояло не просто умирать, а тонуть, а это большая разница. Вся рота стали как покойники, и я перед ротой выступил с речью. Причем я не помню, что я говорил. Говорил какие-то обычные слова, но я не слова говорил, я себя уговаривал не бояться. А уговаривал я себя, помня свою...

Его звали Михаил Моисеевич Витебский. Он родился в 1913 году в Киеве в интеллигентной семье. Родственники Михаила Моисеевича обращаются с просьбой: если кто-то узнает на фотографии Михаила Моисеевича или его друзей, связаться с ними через редакцию сайта.

Вскоре явились гестаповцы в своей чёрной форме с автоматами. Мама встретила их у двери, показала им свою комнату, а когда они вышли, она еще некоторое время в коридоре кокетничала с ними, шутила и нарочно громко болтала. Как только беглецы услышали, что немцы от нас вышли, они отодвинули шкаф, открыли дверь и протиснулись в нашу комнату.

Утром со станции Михайловская отправил домой открытку — первое и самое короткое свое послание с дороги длиной в два года: «Еду хоро­шо». В чем-то это было правдой. Но, как говорят, еще не всей правдой. Я просто не стал добавлять, что уже почувствовал дыхание войны. Осо­бенно в Бахмаче.

Получилось, что письмо моего отца к Андрею Белому спасло меня. Если бы не оно, я бы не познакомился с сестрой поэта, не простоял бы так долго возле её дома в глубине двора, а ведь из-за этого я и оказался в конце прицепа, а если бы попал в середину – оттуда уже не выскочишь.

Пока водитель интересовался как проехать в комендатуру, и несколько человек пробовали ему объяснить, не зная немецкого, я подошел к мешкам, перерезал веревку, и, взвалив мешок на спину шатаясь, зашел за киоск, где и бросил его на землю. Машина тронулась, и два оставшихся мешка упали на землю, и машина наехала на них задними колесами. Мешки лопнули, и сахар высыпался на дорогу.