Тревожные вести

Август.

Сирена воздушной тревоги звучит по нескольку раз в день. Но бомбардировщикам врага в город ходу нет, их рассеивают еще на подступах. По-прежнему прорываются только самолеты-разведчики. Они то проносятся на огромной скорости низко над домами, то летают на большой высоте, в почтительном отдалении от разрывов зенитных снарядов.

Официальных сообщений о положении на подступах к Ленинграду нет. Но сведения просачиваются, скорее всего, с беженцами. Говорят, что немец задержан в районе Луги — как раз там, где руками ленинградцев возведен оборонительный рубеж. Все в тайне надеются, что дальше врага не пустят, погонят с этого рубежа назад.

Однако добрая весть скоро сменяется плохой: фашисты наступают, лужские укрепления прорваны, танковые колонны гитлеровцев все ближе с каждым днем. Город все более входит в орбиту фронта. Наша команда вместе с другими подразделениями МПВО участвуют в создании внутренней обороны города.

У нас снова перебазирование — команда перебралась в школу №19 по Тучкову переулку. И дома у меня большая новость: объявились пропавшие Шура с Ирочкой. Из Таллинна выбирались где пешком, где на автомашинах. В дороге натерпелись всего. О муже Шура ничего не знает. Я очень рад видеть дочь с внучкой живыми и здоровыми, но что с ними делать дальше? Оставить в Ленинграде? Эвакуировать?

24 августа я провожаю двух своячениц с их детьми. Они едут уже не с теми удобствами, как раньше. Вместо пассажирских — товарные вагоны. Но порядок поддерживается и сейчас. Каждый знает свой вагон, нет никакой сутолоки. Входят в вагон и садятся на пол. Женщины, дети… Душа болит, глядя на них. Брошены квартиры, нажитые вещи, с собой взято самое необходимое. Едут в неизвестность: как-то встретят там, на новом месте? Лица матерей озабочены и тревожны: уезжают одни, без привычной мужской поддержки, мужья остались здесь, на фронте, и многие, наверно, уже сложили головы… Дети тоже необычно серьезны, не бегают, не слышно их веселого смеха, будто чувствуют вместе со взрослыми, какое великое горе свалилось на всех.

Узнал позже: это был один из последних эшелонов. Те, кого назначили на посадку в следующие дни, уехать поездом уже не смогли и остались в Ленинграде. Гитлеровцы перерезали последнюю железнодорожную магистраль, соединяющую город со всей страной. В конце августа ими была взята Мга…

Сентябрь.

Враг захватил Новый Петергоф, Лигово, Стрельну, Пушкин. Мы осаждены со всех сторон. Прервана последняя соединительная артерия — по реке Неве: гитлеровцы заняли Шлиссельбург (Петрокрепость).

Рано утром, если прислушаешься, среди разнородной стрельбы уловишь татакание пулеметов. Близко… Неужели придется сражаться на улицах? Что ж, если понадобится, будем драться! Каждый чувствует: мы находимся на пороге решающих событий…

Случается, обычные слова вдруг приобретают глубокий смысл. Так произошло и с двумя словами: «Немец окапывается». Каким образом об этом узнали? Не могу сказать. Но вдруг все вздохнули с облегчением: окапывается, зарывается в землю… Значит, наступление врага захлебнулось, он переходит к обороне. Мы устояли, остановили его. Теперь ничего, еще поживем, поборемся.

С немецких самолетов продолжают сбрасывать листовки. Гнусные листки. Предлагают сдаться, угрожают задушить голодом, пророчат о гибели населения под руинами. Что ж, пугай, фашист, а нам не страшно. Главное, что ты окапываешься, выдохся. Силенки не хватило… Теперь посмотрим, кто кого!

Положение Ленинграда между тем становится критическим. 8 сентября замкнулось кольцо блокады. В течение месяца произошло два снижения выдачи нормы продовольствия населению Ленинграда. Какие еще испытания предстоит выдержать защитникам города?

Воздушные налеты усиливаются. Гитлеровские стервятники все чаще прорываются к Ленинграду. И в первый раз 6 сентября на город летят бомбы. Они разорвались в конце Невского проспекта. Двумя днями раньше на Глазовской улице упал артиллерийский снаряд.

Нас, командиров, свозили к обоим очагам поражения — посмотреть на то, с чем, без сомнения, придется столкнуться в ближайшее время и другим районам. На Глазовской улице снаряд попал в двухэтажный дом. Фасад разворочен, зияет огромная дыра. К счастью, здесь обошлось без жертв. На Невском жертвы были. Бомба весом в 250 килограммов пробила крышу пятиэтажного дома, три междуэтажных перекрытия и разорвалась на третьем этаже, вырвав всю середину здания от крыши до фундамента. Еще одна бомба упала рядом. Из огромной воронки хлещет вода: перебита водопроводная магистраль. Разворочены и трамвайные пути. Стекла вылетели из окон домов, находившихся совсем неблизко.

За первой бомбежкой последовали другие. Теперь во время каждой воздушной тревоги слышны не только оглушительная стрельба зениток, но и отдаленные глухие разрывы бомб. Когда одна из них падает где-то недалеко, колеблется почва, дрожат окна и здание школы, где располагается наша рота.

Сверху эти колебания особенно ощутимы, дом кажется хрупким, вот-вот развалится. Я теперь провожу на крыше добрую часть суток: здесь один из дежурных постов. Ночью отсюда открывается невеселая картина. Сразу за городом зловещие вспышки яркого света от орудийной стрельбы, осветительных ракет. Это линия фронта, там окопался враг. В городе после каждого налета видны пожары. В ночь на 9 сентября очень сильно полыхает в той стороне, где Московская застава. Дым стоит столбом и на другой день. Говорят, что это на Бадаевских продовольственных складах. Никто в полной мере не мог отдать отчета, что это означает для нас…

На нашем 15 участке, как и на всем Васильевском острове, относительно спокойно. Достается районам, которые ближе к передовой, их постоянно подвергают артиллерийскому обстрелу. Немец засел в трех километрах от Кировского завода — в мирное время туда добирались трамваем… Многие жители Кировского, Ленинского, Московского, Невского районов переезжают в более спокойные места, в том числе и на Васильевский остров. Несмотря на массовую эвакуацию, кажется, что народу в городе не убавилось — видно, он вобрал беженцев из пригородов и Карельского перешейка.

С проспекта Москвиной ко мне перебрались дочь Шура с Иришкой. Правильно, негоже в это время жить врозь! Но я их почти не вижу: день и ночь на объектах. Вдруг, к общей радости, подал весточку и ее муж Николай Николаевич Мезерин. До войны он был инженером в Балтийском морском пароходстве, его послали работать в Таллинн, сейчас вернули в Управление пароходства. Будем теперь все вместе.

Для подразделений местной противовоздушной обороны наступили горячие дни. Тревоги, налеты, поражения — каждый день и каждую ночь. Иногда больше десяти налетов в сутки.

Один из взводов нашей медико-санитарной команды выезжает на очаг поражения во Фрунзенский район. Командир взвода Максим Филиппович Сидоркин — энергичный и толковый руководитель. Еду с ним и я.

В районе Дмитровского переулка и Стремянной улицы разрушено и повреждено семь домов. Жертв очень много. В сквер рядом с домами вынесены десятки трупов. Все женщины и дети… Седая полная женщина в бархатном пальто погибла от раны в голову; рядом тельце маленькой девочки; мертвая девушка раскинула руки, в открытых глазах застыл ужас… Трупы покрыты красноватой кирпичной пылью — их извлекли из-под обломков разбитых зданий. Час назад эти люди жили, ждали, надеялись, и вот бессмысленно, с холодной жестокостью уничтожены преступной рукой фашистов…

Возвращались в казарму необычно молчаливые. Разговоры не клеились, горькие раздумья не уходили. В роте начались расспросы, но рассказывать не хотелось, скоро, очень скоро каждый увидит это своими глазами.

Продолжение следует.

Источник: Н.М. Суворов Сирены зовут на посты.

Читайте также:
Война ворвалась в нашу жизнь
Город живет войной