Урановый проект: советский опыт

Новиков Иван Иванович (1916-2014 гг.)

Новиков Иван Иванович — физик, д.т.н. С 1948 по 1958 г. участник работ по атомной проблеме. С 1956 г. являлся создателем и первым главным редактором журнала «Атомная энергия». В 1958 г. ректор МИФИ. С 1967 г. в системе АН СССР.

Конец 1949-го — начало 1950-х гг. Три года напряженной, сверхчелове­ческой работы над урановым проектом. Сделано невероятно много: построены и работают промышленные комбинаты и заводы по получению плутония и обога­щенного урана — накапливается заряд для будущей атомной бомбы, но до ее появления еще три года. Отечественная ядерная индустрия создавалась не на возделанном поле, а в стране, разоренной войной, в пламени которой сгоре­ла большая часть интеллектуального человеческого потенциала. К тому же ин­тенсивная работа над урановым проектом началась с большим запозданием.

Сталин, никогда не доверявший ученым и испытывавший к ним вследствие сво­его менталитета постоянную неприязнь, до 1942 г. не реагировал на предостере­жения и обращения ученых о реальности создания атомной бомбы. Усилия Ака­демии наук, еще в 1940 г. образовавшей специальную урановую комиссию из числа прославленных ученых, поддержки не получили. Удалось всего лишь до­биться организации лаборатории по проблеме атомной энергии во главе с акаде­миком И.В. Курчатовым, однако должного внимания лаборатории со стороны правительства, в том числе по обеспечению ее работ, оказано не было. Пре­ступно терялось драгоценное время, тогда как в США и Англии работы по атом­ной проблеме, инициированные обращением ученых к правительствам, развер­тывались с всевозрастающим размахом.

Отрезвлением для Сталина явилась атомная бомбардировка Хиросимы. Толь­ко теперь ему стала ясной угроза, которую несла американская атомная бомба, прежде всего режиму его личной власти. Смертельная опасность для независи­мости страны рассматривалась им лишь как вторичная: первостепенным было сохранение собственного диктаторского режима. Теперь Сталин судорожно пред­принимает усилия по созданию собственной атомной бомбы. Все имеющиеся резервы направляются на это дело.

Всего лишь через две недели после взрыва в Хиросиме создается для этих целей высший государственный орган, так называ­емый «Специальный комитет», а для практической организации работ по урано­вому проекту — особое Первое Главное управление. Это скромное по своему титульному названию управление было на самом деле крупнейшим министер­ством. Руководство и состав его формируется из выдающихся организаторов и специалистов промышленности: начальником стал Б.Л. Ванников, его замести­телем А.П. Завенягин. И тот, и другой являлись талантливейшими инженера­ми, что сыграло в дальнейшем важную роль. Научным руководителем всего проекта назначается И.В. Курчатов. Эти трое замечательных людей сумели в неимоверно трудных условиях, усугублявшихся постоянными понуканиями и угрозами сверху, за очень короткий срок создать не только атомную, а затем и водородную бомбы, но и построить мощную ядерную индустрию, обеспечив тем самым стране статус ядерной державы.

Уместно остановиться на тех особенностях, которые характеризуют отече­ственный урановый проект. Прежде всего, должны быть отмечены оригиналь­ность и самостоятельность всех научных, конструкторских и технологических решений. Приходится подчас слышать, что многие атомные секреты были по­лучены разведывательными органами. Смешно отрицать, что в современном мире якобы не используются подобного рода методы. Разведка действительно доставила ряд полезных и ценных данных, поскольку в числе источников ин­формации были некоторые антифашистски настроенные и осведомленные уче­ные, особенно из числа физиков (благородную роль здесь сыграл немецкий фи­зик К. Фукс). Известно также, что разведке удалось раздобыть конструкцион­ные чертежи американской атомной бомбы.

На первых порах, когда главной задачей были разработка и сооружение промышленных атомных реакторов и ус­тановок по разделению изотопов урана, банк необходимых данных, составлен­ный из результатов отечественных исследований, оказался, в основном, доста­точным. К тому же принципы устройства ядерных установок и их конструкции были достаточно ясны и не составляли особых трудностей для талантливых кон­структоров и инженеров, вовлеченных в атомный проект. В этот период разве­дывательные данные были полезными в некоторых своих частностях. На этапе запуска к эксплуатации промышленных ядерных установок разведывательные данные технологического и эксплуатационного характера могли бы быть очень полезными, но их практически было мало: разведка была ориентирована сверху на получение конструкции атомной бомбы, а не на технологические подробно­сти. Недостаточность разведывательных данных технологического характера ил­люстрируется, в частности, фактом отсутствия разведывательных донесений о явлении распухания урановых блочков в каналах реактора, что явилось при экс­плуатации отечественных реакторов неожиданным и осложнившим работу мо­ментом. Мало было разведывательных данных о технологических схемах про­мышленного выделения плутония из выгруженных из реактора урановых бло­ков, в том числе технологических прописей и т.д. Что касается конструкции атомной бомбы, то к моменту, когда плутония было накоплено достаточно и для ядерного заряда, уже имелась собственная конструкция атомной бомбы. Тот факт, что была использована американская конструкция, был обусловлен ирра­циональной волей Сталина, еще раз продемонстрировавшего недостаток дове­рия и пренебрежение к собственным ученым.

Вторая особенность отечественного атомного проекта состояла в том, что во главе проекта, не только в качестве разработчиков, но и как организаторы и руководители работ, были, как правило, ученые. Это имело важное значение, так как именно ученые, по самой сути своей профессии, лучше других понима­ют и умеют рационально организовать процесс (практически любой: научный, технологический, производственный, специальный), спрогнозировать его ход и последствия. Только благодаря этому удалось, притом в крайне сжатые сро­ки, провести огромную работу. Главенство ученых проявлялось на всех этапах — от лабораторных исследований и составления задания до разработок промыш­ленных аппаратов, их пуска и последующей эксплуатации. Высокий уровень знаний и умение ученых, — а к урановому проекту были привлечены все лучшие научные силы страны — присущая ученым ответственность, патриотизм и пре­данность Отчизне, профессионализм, дух соревнования и организованность — вот что обеспечило успех дела, а вовсе не всякие берии, партийные боссы и чиновники.

Игорь Курчатов на трибуне Внеочередного XXI съезда КПСС (1959 год)

Именно ученые ранее других оценили возможности и перспективы откры­тий в области урана. То же самое они в состоянии сделать и в будущем в отноше­нии других открытий — из области естественных, экономических и обществен­ных наук. Это значит, что в прогнозах развития общества надо отдавать пред­почтение ученым, а не политикам, которые вследствие амбициозности, партийной зашоренности, невысокого, как правило, интеллекта не в состоя­нии правильно оценить то или иное новое событие или тенденцию и сделать вытекающие из него выводы в интересах общества. Отрицательный пример Ста­лина в отношении атомной бомбы весьма показателен. Но даже и Рузвельт не мог сразу оценить значение урановой проблемы, однако его внимание и доверие к мнению ученых (в частности, к Эйнштейну) позволили без потери времени развернуть урановый проект.

Подчеркнем еще раз: урановый проект, обозначивший новую эру в разви­тии человечества, показал, что в современном мире несоизмеримо возросла роль ученых. Без использования их способности ранее других улавливать вызов и веление времени, без их умения прогнозировать события и рационально орга­низовывать деятельность общества государство нормально функционировать не может.

В самом начале 1950-х гг. я был назначен начальником научно-техни­ческого отдела Первого Главного управления. Объем работы и разнообразие научных направлений, которые под эгидой уранового проекта охватывали все виды науки, информатики, техники и даже медицины, вначале ошеломили меня, тем более что, придя из Военно-Морского Флота, я привык к сравни­тельно ограниченному и строго отчерченному кругу служебных интересов и обязанностей.

Я отдавал себе отчет в том, что научно-технический отдел должен стать рычагом более эффективной организации всего комплекса исследовательских и опытно-конструкторских работ, определяемых И.В. Курчатовым, как научным руководителем атомного проекта. Мне же, как начальнику отдела, предстояло стать деятельным помощником Курчатова в проводимых научных исследованиях и разработках.

Восхищаясь Курчатовым, я с некоторым трепетом ехал к нему в Инсти­тут, чтобы представиться. Большой кабинет, Курчатов, вставший из-за сто­ла, здороваемся, садимся. Внимательный, изучающий взгляд. «Расскажи о себе», — говорит Курчатов. Я перечисляю: физфак МГУ; призыв во флот; адъюнктура Военно-морского инженерного училища; Военно-морской хими­ческий институт, начальник кафедры Военно-морской академии… Вопрос Курчатова меня не удивляет и не кажется обидным — мне предстоит работать по его заданиям, он должен знать, что я собой представляю. «На кораблях бывали?» — спрашивает далее Курчатов. Отвечаю: «Бывал». Отблеск воспо­минаний проходит по живому, впечатлительному лицу Курчатова: неожидан­но, по всей видимости, на свои мысли, он произносит: «Уважаю моряков, дерзкий, но умный народ, — и сразу же ко мне: — А что в науке поделывали?» Рассказываю, что разрабатывал идею Я.Б. Зельдовича о возможности удар­ных волн разряжения, они, мне кажется, возникают в критической точке; интересовался также особенностями поступательно-вращательного течения жидкости, где, по моему мнению, на поверхности жидкости образуется под действием центробежных сил особый вид новых волн (впоследствии по этим исследованиям я вместе с другими, в том числе с Я.Б. Зельдовичем и Г.Н. Абра­мовичем, был включен в число авторов двух открытий). Курчатов слушает с вниманием. После этого я довольно неуклюже прошу совета, с чего мне на­чать, как начальнику научно-технического отдела. Курчатов с искоркой в глазах переспрашивает: «С чего начать? — это Вы-то спрашиваете, — который теперь всей науки начальник». Непроизвольно реагирую по Чуковскому: «…и бумажек командир!» Шутка принята. «Надо, — продолжает Курчатов, — де­тально ознакомиться с ведущими исследованиями. На корабле отдельные службы называются, кажется, БЧ [1]? — Я утвердительно киваю. — Вот и на­чинайте с институтских БЧ. Фиксируйте все, что покажется Вам важным, что вызывает вопрос. После по записанному поговорим. А теперь начинайте с БЧ Кикоина». Курчатов встает, пожимает руку, а я, окрыленный добрым вниманием, направляюсь в лабораторию Института, предварительно взяв в первом отделе сброшюрованную тетрадь для записей.

Уже первое общение с Курчатовым показало живой интерес его к людям. Курчатову всегда был интересен человек, в особенности творческий. Он был жаден до людей, как сказал кто-то о нем. Эта жадность к людям не лишена была и прагматичности, таким путем Курчатов тщательно подбирал себе сотрудников. В то время физиков, химиков, других научных сотрудников было не так много, и Курчатов по крупицам собирал коллектив Института, как магнитом притягивал к себе наиболее способных и творческих. Я нисколько не удивился, например, встретив в Курчатовском институте моего старинного друга, талантливейшего конструктора В.И. Меркина [2], которого Курчатов «вытянул» из Баку и который сыграл выдающуюся роль в создании промышленных атомных реакторов.

Таким же образом Курчатов привлек Г.И. Будкера, который стал основате­лем нового направления в ускорительной технике (его именем назван институт в Новосибирске). Таких найденных и взращенных Курчатовым талантов немало.

Будучи доброжелательным и отзывчивым к людям, Курчатов не терпел не­порядочности и интриганства. Благородство Курчатова зримо проявлялось по его отношению к своему учителю А.Ф. Иоффе. Он прямо светлел, когда общал­ся с Абрамом Федоровичем. А в трудные для А.Ф. Иоффе месяцы, когда на него обрушился Берия, Курчатов делал все, чтобы смягчить удары, помочь сво­ему учителю. В частности, когда А.Ф. Иоффе был отстранен, по приказу Бе­рии, от руководства созданного им Физико-технического института, Курчатов выступил с инициативой образования в Академии наук Института физики полу­проводников и добился назначения А.Ф. Иоффе его директором. С теми же, кто недостойно вел себя с А.Ф. Иоффе, Курчатов навсегда порвал отношения.

Рабочая нагрузка И.В. Курчатова была титанической. Как научный руково­дитель, он вникал во все новые идеи, замыслы, научные результаты, конструк­торские решения и даже многочисленные сложности, связанные с эксплуатаци­ей промышленных комбинатов, — все стекалось к нему. От него ждали реше­ния, совета, указания, одобрения. Только его огромный научный потенциал мог справиться с этим многообразием. Сила и величие Курчатова проявлялись не только в том, что в своих ответах и решениях он почти никогда не ошибался, но и в том, что, несмотря на свое гениальное видение и потрясающую сверхин­туицию, он подвергал свои решения всесторонней проверке, обсуждая возмож­ные решения в кругу ближайших ученых и инженеров. На первых порах я недо­умевал по поводу таких обсуждений, так как в своих практически каждодневных вечерних (тогда работали до двух-трех часов ночи) встречах с А.П. Завенягиным (на которые нередко вызывался и я) Игорь Васильевич четко формулировал воз­можные решения, вплоть до определения, что и как надо сделать, и, тем не менее, на другой день созывал узкое или расширенное — в зависимости от вопроса — совещание, на котором формулировал задачу и настаивал, чтобы каждый из участников высказался. Как правило, в результате обсуждения приходили к тому решению, которое накануне было определено Курчатовым, а иногда, к удо­вольствию Курчатова, и к более лучшему.

Я вскоре понял, что Курчатов таким образом делал сопричастным к принятому решению всех работающих, что са­мым положительным образом сказывалось на сроках и качестве работ. По глубо­кому убеждению Курчатова, все, кто трудился над урановым проектом, должны были ощущать себя творческими участниками, а не простыми исполнителями. В этом заключалось своеобразие творческой и организаторской манеры Курча­това, отличавшее его, например, от некоторых выдающихся генеральных кон­структоров, которые, сформировав свое видение задачи и ее решение, концен­трировали усилия сотрудников на практической реализации своего решения. Курчатов по отношению к себе не допускал никакого славословия, не любил выражений типа «отец атомной бомбы», «основоположник» и т.п. Но во всем, что составляет ныне отечественную ядерную индустрию, атомную энергетику и ядерную науку, заключена огромная доля Курчатовской мысли, его самобытно­го гения. В процессе руководства атомным проектом Курчатов не сразу, но быстро стал превосходным организатором. Он перенял и творчески переработал опыт таких превосходных организаторов, как Завенягин и Ванников, с которы­ми у него сложились самые лучшие человеческие, творчески-уважительные и деловые отношения. Своеобразие Курчатовского подхода к организации науки сказалось и на том, как функционировал его Институт.

Фактически все науч­ные и инженерные решения, касающиеся агрегатов ядерной техники — реакто­ров, разделительных установок и пр., изначально полностью, и притом самым скрупулезным образом, прорабатывались в Институте. Результаты — а это, по существу, были почти готовые проекты — направлялись в Конструкторский ин­ститут, где доводились до рабочих чертежей. Следует отметить большую роль в разработке конструкции атомных реакторов Н.А. Доллежаля. Рабочий проект далее рассматривался в Курчатовском институте и только после детального об­суждения направлялся на Научно-технический совет ПГУ. Здесь проект прохо­дил тщательную и всестороннюю экспертизу и после одобрения поступал в про­изводство. Научные руководители основных направлений на всех этапах, вплоть до изготовления, монтажа, запуска и эксплуатации промышленного агрегата, выполняли свою руководящую роль и несли полную ответственность.

Создавая творческую атмосферу среди участников уранового проекта, Кур­чатов с большим уважением и тактом относился к научным руководителям от­дельных научных направлений. Это были выдающиеся ученые со своими осо­бенностями и разными, подчас весьма своеобразными характерами: Харитон, Кикоин, Арцимович, Александров, Алиханов, Лейпунский, Виноградов, Се­менов, Константинов, Блохинцев, Бочвар, Зельдович, Векслер, Минц, Тамм, Сахаров и многие другие. Чувство взаимного уважения и общность интересов связывали Курчатова и ведущих ученых, для которых Курчатов был общеприз­нанный авторитет и лидер. Гигантская каждодневная нагрузка подтачивала здо­ровье Курчатова, почти регулярными становились гипертонические кризы. Од­нако Курчатов не прекращал напряженной работы, и нужны были усилия, что­бы уговорить его на несколько дней поехать в санаторий в Барвиху. Полного отдыха все равно не получалось — он требовал, чтобы его держали в курсе каж­додневно происходящего. Тем не менее, несколько дней пребывания на приро­де, которую Курчатов тонко чувствовал, все же сообщали ему некоторый допол­нительный жизненный импульс.

Творческая натура Курчатова включала весьма значительную художествен­ную составляющую — он любил музыку, живопись. Как-то на одном из заседа­ний в перерыве он подошел ко мне и спросил, был ли я на только начавшей экспонироваться (но еще в закрытом порядке) выставке картин Дрезденской галереи. «Сходи обязательно и не медли, там такой Джорджоне — просто магия кисти!»

Курчатов обладал мужественной, красивой внешностью, его глаза лучи­лись светом. Обаяние и доброжелательность привлекали к нему людей. В хоро­шем настроении он поглаживал пальцами сверху вниз свою красивую, в форме языка, бороду. Он был остроумен, любил юмор, веселый и незлой. Внима­тельно вслушивался в дискуссии и поощрял их, особенно по актуальным науч­ным проблемам. Будучи от природы азартным, сдерживал себя от участия в дискуссии, чтобы, по-видимому, своим авторитетом и положением не воспре­пятствовать свободному мыслеизлиянию.

Курчатов целиком отдал свой гений и жизнь своей Родине. Одни гении оставляют после себя непостижимые научные труды, опережающие современную науку на столетия, другие дарят людям неповторимые произведения искусства и литературы, третьи создают чудесные устройства и машины. Курчатов принес стране безопасность, подарил людям вечный источник света и тепла, без кото­рых не может быть самой жизни.

В канун Нового, 1957 года скоропостижно скончался Авраамий Павло­вич Завенягин (тогда министр среднего машиностроения). Завенягина и Кур­чатова связывала близкая и искренняя дружба. Жизнь каждого из них была подвигом. Это они вместе с Ванниковым создали могучую ядерную индуст­рию страны.

На похоронах Авраамия Павловича, отстояв в почетном карауле, я подо­шел к Игорю Васильевичу. Взгляд его был грустен, печаль туманила глаза. «Те­перь моя очередь, — сказал он и добавил: — в следующий високосный год». Через три года, в високосный 1960 год И.В. Курчатова не стало.

Май, 2002 года

[1] БЧ – боевая часть.

[2] Меркин Владимир Иосифович (1914—1998), инженер-физик, д.т.н., в Лаборато­рии № 2, ЛИПАН, ИАЭ с 1944 г. Зав. лабораторией, начальник сектора № 6. Внес большой вклад в решение одной из центральных задач атомной проблемы — главный технолог проекта и первый главный инженер первого промышленного реактора. Лауреат Сталинской премии.

Источник: Курчатов в жизни:письма, документы, воспоминания (из личного архива)/Автор составитель Р.В. Кузнецова. — М.:РНЦ «Курчатовский институт», 2007. с. 493-499. Тираж 200 экз.