В ожидании смерти

Виктор Хоменко

Во время войны семья Виктора Хоменко уцелела. Отец был партизаном, брат начальником штаба полка, он сержантом разведроты. «Я счастливчик, потому что начал воевать в период на­ступления, летом 1944-го. Тогда на фронте дух был совсем другой, воодушевленный! Мы громили фашистов по всем фронтам, и каждому из нас хотелось быть на передо­вой. У нас в семье все уже тогда воевали, я с 15 лет тоже рвался на фронт…»

— Виктор Андреевич, сколько Вам было лет, когда попали на фронт?

— Я пошел в военкомат сем­надцатилетним добровольцем, как только наш городок в Кры­му (он назывался Старый Крым) освободили от оккупации. Мед­комиссия до фронта не допусти­ла: худой был до ужаса, ведь не­сколько лет недоедали. И отправили меня в еще дымящийся Севастополь: разгребать завалы. Там труди­лись те, кто воевать не может. А я рвался на фронт, несмотря на то, что был похож на череп с ко­стями, обтянутыми кожей. Бла­го, брат со своим полком оказал­ся недалеко: он меня оформил и забрал с собой. Военные действия для ме­ня начались в румынской Бес­сарабии. Поначалу нелегко было освоиться. Стрельба поднялась, мне орут: «Ложись!», а я стою ошеломленный и понять не мо­гу, что делать. Определили меня в роту связи, а потом перевели в разведку. Я немного немец­кий язык знал и электротехни­кой интересовался: в оккупации книжку «Электротехника посто­янного тока» вдоль и поперек изучил. Вот и решили, что мои знания в этом деле пригодятся. Я добывал информацию о пози­циях противника, о его количе­стве и огневой мощи. Приходи­лось заезжать далеко вперед. К счастью, все обходилось хорошо.

Бессарабия, 1944 г. Виктор Хоменко слева.

—  Что запомнилось больше всего?

— Однажды произошел со мной парадоксаль­ный случай! Во время Ясско-Кишиневской операции наша 3-я ударная армия окружила 11 вражеских дивизий. Мы оказа­лись прямо в центре фашистских позиций. Была задача — обезору­жить группировку, которая не хо­тела сдаваться. Я, как разведчик, выехал на коне, чтобы ее засечь. Слышу: где-то за деревцами за­шевелились. И что вы думаете?! Нет, чтоб отметить крестиком это место на карте и вернуться к сво­им, я влетел прямо туда с автоматом… Мне повезло. Им даже в голову не пришло, что пленить целую роту может один человек. Сорок румынских сол­дат, находящихся там, побросали оружие и сдались!

Скорее, юношеская го­рячность,   которая   могла  бы оборвать жизнь. Но тогда я об этом не думал.   Построил  их и привёл в часть. Там, конеч­но, обомлели: «Молодец, гово­рят, только чем же их кормить?!» Представили к награде, да брат мой, начальник штаба полка, не стал подписывать. Он мне спу­ску не давал! Правда, коня по­добрал хорошего…

В Румынии однажды по­встречал я цыганку. Она по­смотрела на меня и говорит: «У тебя есть брат. У него высо­кое звание». Это меня удивило! Откуда знает? «Постой! — гово­рю, — что еще скажешь?» А она отвечать отказалась и давай убегать от меня. Долго я про­клинал себя за то, что тогда бро­сился за ней. Отдал трофейные часы и попросил сказать, что еще она видит. «Через три дня и три ночи тебя убьют», — таков был приговор. Я сделал вид, что  отнесся к этому безразлично, с большим недоверием. А внутри все дрожало. Три дня я прокручивал в голове ее слова и просил Бога ме­ня помиловать. Через три дня, на Дунае, мы пошли в атаку. Рядом со мной разорвался сна­ряд… Меня отбросило и засы­пало песком. Стало тихо-тихо так: оглох от взрыва. Думаю: «Жив! Обманула!» Как тогда напряжение спало.

—  Каждый день казался последним?

— В постоянном страхе мы жили и в оккупации. Два года Крым находился под властью немцев. Мы с матерью остались тогда вдвоем, отец и брат бы­ли на фронте. На нашем заборе по-немецки было отмечено, что это семья партизана и советско­го летчика (мой брат поначалу учился в летном). Поэтому, ког­да партизаны нападали на ок­купантов, в первую очередь за них убивали таких, как мы, за­ложников, по десятку человек за каждого убитого немца. Ког­да над городком пролетали со­ветские женские бомбардиров­щики,   прозванные   немцами «ночными ведьмами», жителей выгоняли из домов и ставили на дорогах. А сами оккупанты лезли в укрытия. Мы верили, что «наши» бомбы нас не убьют. И может быть, эта самая вера нас и спасала.

Мы постоянно жили в ожидании неминуемой смер­ти. Каждый день кого-то рас­стреливали или вешали, а ма­леньких детей даже разбивали об стену! Это был ужас!

Когда в десяти километрах от Старого Крыма останови­лись наши войска, немцы на­чали полное уничтожение всего живого в городе. Они обходили все улицы, обвешанные авто­матами и фанатами, и не про­пускали ни один дом. Мы с со­седями впятером прятались во дворе, в укрытии.

Наш дом обстреливал танк. Из укрытия было слышно, как несколько человек остановились совсем рядом, метрах в двух от нас. Одна старуш­ка всхлипывала, но ей быстро зажали рот. Я понимал по-немецки, они говорили: «Здесь кто-то есть, надо бросить гра­нату!» Но… в соседнем доме за­плакал ребенок. И они ушли туда. Убили малыша, его мать и собаку. За тот вечер было уни­чтожено около 600 жителей.

Потом, когда наши части освободили город, несколько палачей скрылись в горах и их поймали. Наши солдаты стояли перед разъяренной толпой уце­левших жителей и пытались увещевать: «Товарищи, не подходите! Их будут судить». Но их никто не слушал. Немцев растерзали живьем. Хотя они бросались на колени и молили о прощении. Я, мальчишка еще, не участво­вал в этой сцене. Я наблюдал. Люди были одержи­мы одной мыслью — отомстить за все их зверства и годы посто­янного страха!

— Вас приняли в ряды комсомола. А члены комсомола попада­ли одними из первых под удар. Это не ­пугало?

— А сидеть дома и ждать, по­ка тебя застрелят как сына пар­тизана, это лучше? Зимой, во время очередной облавы, ког­да немцы забрали у нас велоси­пед, патефон и еще какие-то вещи, матери удалось незаметно кинуть в печку мой комсомоль­ский билет. Это меня и спасло.

Впрочем, некоторые нем­цы были неплохими людьми. Помню одного денщика, кото­рый очень любил русский язык и брал у меня читать книги Че­хова. Помню еще одного человека, который так и остался для меня загадкой… Однажды я мастерил де­текторный радиоприёмник. Уж очень хотелось услышать Мо­скву: нам ведь в оккупации го­ворили,  что она давно взята и наши кругом терпят пораже­ния! У меня не получалось. Тог­да протянул антенну во двор. По этой антенне он и засек меня. «Ну что, доигрался? Собирай­ся теперь!» — сказал он, не об­ращая на рыдания моей матери никакого внимания. Я был уве­рен, что меня ведут на расстрел. Но мы вошли в помещение, сплошь уставленное аппарату­рой. Он включил мне Москву, а потом даже накормил… Так я ходил к нему несколько дней и слушал сводки о ситуации на фронте. Этот человек говорил по-русски и по-немецки. О се­бе он ничего не рассказывал, за­то сказал мне, что мой отец жив и по-прежнему партизанит. Кем он был? Немцем, отвергающим фашизм, или, может быть, рус­ским разведчиком? Но, в любом случае, таких людей я встречал мало. Кругом был враг, и поэто­му я, когда попал на фронт, чув­ствовал себя увереннее. Там то­же гибли товарищи, и над тобой нависала смерть. Но ты был сре­ди своих.

— Где Вас застало известие о Победе?

—  Не поверите: в Москве! В боях под Варшавой я полу­чил серьезную контузию, и ме­ня отправили в госпиталь. Бы­ло очень обидно, ведь впереди мог бы быть Берлин! Так по­лучилось, что в ночь на 9 мая я, возвращаясь из свердлов­ского госпиталя, оказался в столице. Что там творилось! Обычно ночью город зами­рал, не было видно ни едино­го огонька. А тут все засвер­кало, зашумело! На Красную площадь хлынули толпы на­рода. Я, всего лишь сержант, оказался в центре внимания. Меня подбрасывали в воздух, чем-то угощали, люди обнима­лись и целовались друг с дру­гом… Только представьте, что все были объединены одной мыслью:  наконец-то Мир! Наконец-то Жизнь!

Источник: Говорят герои Великой Победы. Диалог поколений. М.: ЗАО «СВР-Медиа», 2010. с. 97-101.