В резерве направления

В резерве все началось с заполнения довольно подробных анкет, в которых помимо всего прочего требовалось указать последнее место работы и выполнявшиеся партийные поручения. Думает­ся, что именно ответы на эти вопросы да еще выступление на первом здесь партийном собрании сыграли определенную роль в моей дальней­шей судьбе. Что касается анкеты, то все понятно: руководство выясни­ло, что я был секретарем парткома университета. А вот на партсобрании я, все еще находясь под сильным впечатлением от выступления И.В. Сталина, увлекся, говорил взволнованно, от души и даже с разре­шения коммунистов превысил регламент. Кончилось тем, что меня из­брали секретарем партбюро батальона, а вслед за этим назначили ко­мандиром взвода, в состав которого входили не только такие, как я, призванные из запаса, младшие лейтенанты, но и лейтенанты.

В те дни я писал родителям: «Доехал до места назначения. Правда, ознакомиться как следует с городом не успел — пока не до экскурсий. Не добрался еще и до фронта. Сейчас учусь воевать и, представьте себе, учу этому других, ибо получил командную должность. Дело очень ответ­ственное — ведь от боевой выучки на фронте зависит все, в том числе и жизнь. Поэтому приходится трудиться, как говорят, до седьмого пота».

Нелегко было ежедневно проводить с подчиненными многочасовые занятия еще и потому, что сам я разбирался в военном деле не намного больше, чем они. Хорошо, что у меня в активе была трехмесячная служ­ба командиром стрелкового взвода в 1-й мотострелковой Московской дивизии, куда меня направляли по призыву в 1939 году во время осво­бодительного похода Красной Армии в Западную Украину. Очень мне та практика сейчас пригодилась.

Линия фронта, еще при выезде из Москвы казавшаяся такой далекой, стремительно двигалась на восток. Вот уже и Киев перестал быть тыло­вым городом. 11 июля вражеские моторизованные войска прорвались на подступы к нему и были задержаны только на рубежах реки Ирпень, в 15 — 20 километрах от столицы Украины. Естественно, в этих условиях боевая учеба резервистов проходила с предельным напряжением. День за днем на занятиях в поле мы отрабатывали действия взвода в оборо­не, наступлении, атаке, разведке, совершенствовали навыки владения оружием, тренировались в ориентировании на местности. Каждый по­нимал, что приобретенные на занятиях знания могут понадобиться уже в ближайшее время.

Учеба учебой, но кроме нее на мне лежала еще одна ответственная обязанность — руководить большим партийным коллективом батальо­на. И хотя располагались мы в одном месте, приходилось находить не­большие «зазоры» в плотном графике боевой учебы, чтобы провести заседание партбюро или партийное собрание. Главным при этом я счи­тал хорошую подготовку к каждому мероприятию, обсуждение самых острых и актуальных вопросов, связанных с боевой и политической подготовкой командиров резерва, путями повышения действенности учебы. Особое внимание уделялось обеспечению примерности комму­нистов в овладении военным делом. Должен сказать, что коммунисты с большой ответственностью относились к учебе, образцово выполняли свои обязанности. Так что не припомню случая, чтобы с кого-нибудь из них пришлось спрашивать за нерадивость.

Тщательно продуманные и подготовленные с помощью членов парт­бюро и партийных активистов партийные собрания проходили по-деловому, коммунисты вносили немало ценных предложений. Именно они подняли вопрос об изучении трофейного оружия, чтобы знать его возможности, а в случае необходимости и применить в бою.

В тот период мне как-то удалось на короткое время вырваться в Киев в надежде связаться по телефону с Москвой. Город трудно было узнать: повсюду возводились заграждения из мешков с песком, устанавлива­лись противотанковые ежи, подвальные окна домов превращались в амбразуры и бойницы. По безлюдным улицам маршировали пестрые колонны пожилых и совсем юных народных ополченцев. Общее у них было одно — суровые лица, выражавшие твердую решимость отстоять родной город от ненавистного врага.

Между тем пробил час, когда резерв начал таять. Один за другим убы­вали командиры на разные участки нашего Юго-Западного направления. В конце июля вызвали в штаб резерва и вручили направление в одну из частей действующей армии Григорию Гринштейну. Так получилось, что проститься нам, пожать друг другу руки пришлось буквально на ходу.

— Ты куда?

— В Одессу.

— Желаю тебе, Ахилл, удачи в боях.

Нет, это не метафора, не комплимент, каким, несомненно, стало бы сравнение кого-либо из современников с прославленным в древнегре­ческой мифологии храбрейшим из осаждавших Трою греческих воинов. Дело в том, что Гринштейна действительно звали Ахилл, но это данное родителями редкое имя ему не нравилось, он всем представлялся как Григорий. Мое пожелание, высказанное Гринштейну в минуту разлу­ки, увы, не сбылось, в боях за Одессу он погиб. На мраморной доске, установленной на пятом этаже главного корпуса МГУ, на геологическом факультете, вместе с именами других студентов, отдавших жизнь за Родину, значится и «А. Гринштейн».

Теперь, когда враг подошел вплотную к Киеву, участились ночные и дневные бомбардировки города и его окрестностей. В один из сол­нечных августовских дней я проводил со взводом занятия по тактике. Услышали гул самолетов и увидели проходившую неподалеку на средней высоте колонну немецких пикирующих бомбардировщиков. Сирена завыла, когда неожиданно колонна развернулась и «лапотники» вслед за ведущим, один за другим переворачиваясь через крыло, ринулись в пике на наш лагерь. Я был дежурным по батальону. Приказав подчинен­ным укрыться в щелях, я, увидев, что к нам неторопливо шел командир резерва полковник Е.Ф. Макарчук, остался на поверхности. Полковник подошел, поздоровался и стал рассматривать в бинокль и без того расту­щие на глазах «юнкерсы».

Неподалеку от нас, за шоссе, располагалась батарея зенитных орудий. Зенитчики встретили самолеты запоздалым и, увы, неточным огнем. Подавив батарею, «лапотники», не встречая противодействия, с душе­раздирающим воем сирен устремились на лагерь. Полковник Макарчук, а вслед за ним и я прыгнули в щель. И вовремя — вздрогнула земля, бомбы разорвались совсем близко. И тут мне на шею мягко шлепнулось что-то маленькое, почти невесомое. Стекли и упали на рукав гимнастер­ки несколько капель крови. Взяв рукой это «что-то», я увидел на ладони еще теплого, но уже мертвого окровавленного чижика. Невольно вспом­нилось детство и чижики в клетках. Эти маленькие, такие симпатичные птички быстро начинали петь в неволе, летали свободно по всей комна­те, доверчиво садились на плечо — в общем, доставляли много радости. И вот — мертвый, окровавленный чижик. Война не пощадила и его…

Сколько погибло людей, мы узнали после окончания бомбежки — восемь человек. При таком массированном налете потери могли быть и больше. Прямых попаданий в щели не было, и никто из находившихся в них не пострадал. Так война сразу же научила нас ценить щели. И сколько же они спасли человеческих жизней!

В письме, отправленном 1 сентября 1941 года, я писал жене: «За эти два месяца здорово окреп. Прохожу в день свободно 50 км… За послед­ние дни пришлось увидеть много украинских сел. Хорошее впечатление: большие, чистенькие, утопающие в садах. Население к армии относится замечательно, часто приходится долго уговаривать местных жителей, чтобы взяли деньги за продукты, которые они пытаются отдать даром. Больно думать, что война может в любую минуту в той или иной форме докатиться до этих тихих уголков».

К несчастью, вскоре докатилась и сюда. А содержание этого письма связано с тем, что наша резервная группа тронулась, наконец, с места. В последних числах августа мы построились в колонну и направились к новому месту базирования. Переход, даже после полуторамесячных основательных тренировок, оказался утомительным. Вещи везли на подводах, а мы шли в строю с карабинами, с шинелями в скатках и с противогазами. Но все же через трое суток, оставив за спиной полторы сотни километров пути, командиры резерва дошли до места назначения и обосновались опять же в лесу, неподалеку от города и железнодорож­ного узла Прилуки.

Сюда же стали прибывать командиры, уже принимавшие участие в боях. Среди них были и отставшие от своих частей. Признаться, не сразу удалось понять, как может отстать от своего подразделения командир. И только слушая взволнованные рассказы о тяжелейших условиях, в которых пришлось сражаться против превосходящих вражеских сил, о стремительных маневрах танковых и механизированных частей про­тивника, перерезавших коммуникации, нарушавших связь и управление войсками, о том, как группами и поодиночке пробивались наши воины из окружения, мы, еще не испытавшие всего этого, яснее представляли, какой страшной силы удар обрушила гитлеровская Германия на нашу Родину, сколько еще потребуется сверхчеловеческих усилий, чтобы оста­новить, разгромить, уничтожить немецко-фашистских захватчиков.

В группе фронтовиков, пополнивших мой взвод, был старший лейте­нант Олейник, к которому, как я заметил, все прибывшие с ним отно­сились с особым уважением. «Храбрейший командир», «настоящий ге­рой» — так отзывались о нем товарищи. Кто-то показал мне и армейскую газету, в которой рассказывалось о командирской зрелости и личной отваге в бою Олейника. Еще подумалось тогда, что ему бы и командовать взводом, передавать молодым, необстрелянным командирам свой фрон­товой опыт. И надо же, спустя несколько дней Олейник на самом деле стал командиром бывшего моего взвода. А произошло это так.

Для ознакомления с личным составом резерва и его переаттестации приехала к нам комиссия. Начали по одному вызывать на собеседование. Дошла очередь до меня. К столу, за которым сидели четыре стар­ших командира, я подошел строевым шагом, отдал честь, представился. Заметил, что перед полковым комиссаром — председателем комиссии лежала заполненная мною еще под Броварами [1] подробная анкета, но биографию пришлось рассказать сначала. Потом пошли вопросы, касав­шиеся пребывания в резерве, здоровья, настроения… Спросили, есть ли какие-нибудь пожелания. Ответил, что только одно — прошу отправить в действующую армию.

— Подумаем, — сказал полковой комиссар и, опросив других членов комиссии, объявил:

— Вы имеете университетское образование, опыт партийной работы, командовали взводом в Московской дивизии (три месяца в 1939 году). Аттестуем Вас адъютантом старшим стрелкового батальона. Думаем, что справитесь. Можете идти.

— Есть, адъютантом старшим стрелкового батальона, — ответил я и, когда возвращался в расположение взвода, все ломал голову: а что же это такое? Улучив удобный момент, справился об этом у Олейника.

— Да то же самое, что начальник штаба батальона, — ответил он. — А Вам предложили эту должность? Тогда поздравляю с повышением.

От привычного «штаб батальона» стало спокойнее.

— Думаю, что скоро Вас отправят на передовую, — продолжил разго­вор Олейник. — Объясню почему. Почти все аттестованы с повышени­ем, да еще на конкретные должности. Надо полагать, что именно в этих категориях сейчас особенно нуждается фронт. А потери в командном составе, особенно в среднем, поверьте мне, достаточно велики — ведь в атаках командиры идут впереди своих подразделений. Так что комиссия сюда приехала не случайно.

Вскоре я узнал, что председатель комиссии остается у нас комисса­ром резерва. Я решил к нему обратиться с просьбой об ускорении от­правки меня на фронт. Попросился к нему на прием.

Выслушал меня комиссар внимательно. Вспомнил некоторых про­фессоров с истфака нашего университета, которые одновременно пре­подавали и в Военно-политической академии имени В.И. Ленина, в ко­торой он учился. И когда услышал, что многих из них я знаю, проникся, очевидно, ко мне чувством симпатии: «Знаете что, сказал он мне, я Вас понимаю. Или надо ехать на фронт, или Вас надо отправлять в Военно-политическую академию». — «Нет, товарищ комиссар, я очень прошу удовлетворить мою просьбу». — «Хорошо, дам распоряжение отделу кадров, и с ближайшей партией поедете воевать. Желаю успеха».

Прошел день, другой. Приехали представители 38-й армии — наби­рать командный состав. Меня не вызывали. Пошел в отдел кадров. «В чем дело?» — «А им адъютанты старшие стрелковых батальонов не требуются». — «Пошлите на любую другую должность». — «Командиром стрелковой роты подойдет?» Ответил, что согласен. «Хорошо, собирайте вещи».

И вот сбылось! Вместе с другими командирами забираюсь в кузов грузовика. Приехали в городок со странным названием — Кобеляки. Для меня-то оно памятно: довелось побывать недалеко отсюда в 1928 году. Мне было четырнадцать лет, когда с родителями по совету знакомых ездил отдыхать в поселок Новые Санжары. До места от станции Кобе­ляки ехали подводой, и город со столь звучным именем остался тогда в стороне. Теперь, спустя более десятка лет, представилась возможность утолить то детское любопытство.

После долгого бивачного жития [2] в палатках в лесу этот городок пока­зался мне таким уютным, таким славным, будто лучше и сыскать нель­зя. Были мы в нем недолго, поэтому 9 сентября я написал родителям на клочке бумаги всего ничего: «Нахожусь в дороге. Здоров. Целую…».

В штабе 38-й армии нас распределили по соединениям. Несколько человек были направлены в 199-ю стрелковую дивизию. Среди них ока­зался и я.

Позднее я узнал, что 199-я стрелковая дивизия славилась как одно из боевых соединений Красной Армии, которое разбило 68-ю пехотную дивизию врага. Это именно о ее боевых действиях в сводке Совинформбюро от 12 августа 1941 года сообщалось, что в боях у железнодорожной станции Мироновка, на правом берегу Днепра, враг потерял 7500 солдат и офицеров убитыми и ранеными, 15 танков, десятки орудий, миноме­тов, пулеметов, сотни винтовок и автоматов. В 1974 году была издана Воениздатом книга «Киевский Краснознаменный», где бои у станции Мироновка охарактеризованы как «подвиг личного состава 199-й стрел­ковой дивизии комбрига Д.В. Аверина».

Но тогда, получив назначение в дивизию, всего этого я, конечно, не знал, а просто отправился в соединение, имевшее индекс «199 сд». В штабе дивизии произошло уточнение адреса — в 617-й стрелковый полк. Туда я пошел в сопровождении связного — пожилого, очень словоохот­ливого красноармейца в выгоревшей гимнастерке. И как это нередко бывает, когда человек много говорит, даже по делу, ничего не удается сохранить в памяти. Не исключено, что я тогда плохо его слушал, думая о своем или прислушиваясь ко все более явственно доносившейся ар­тиллерийской канонаде.

— Пришли, товарищ младший лейтенант, — сказал связной, указывая на несколько домиков, — здесь штаб 617-го полка.

 

[1] Бровары — город областного значения в Киевской области Украины, административный центр Броварского района.

[2] Бивак — место расположения людей на отдых и ночёвку в условиях естественной природной среды.

 

Читайте также: Билет «Москва — Киев»

 

Источник: Сергеев Е.М. Взгляд сквозь годы. Воспоминания. М.: ГЕОС, 2014. С 142-147.  Тираж 600 экз.