Выполнять свой долг перед Родиной делало меня счастливым

Глеб Борисович Удинцев

В последние дни войны бомбим Кюстринский плацдарм. Бомбим Зееловские высоты за Одером, в ту ночь 16 апреля, когда по приказу маршала Жуко­ва ослепили немецкую оборону, обрушив на нее лавину света сотен прожекто­ров. Бомбим Берлин — целью нам дан Тиргартен со скоплением там бронетанковой техники. В воздухе каша, самолеты на разных высотах кишмякишат, словно рой комаров и оводов над коровьим стадом. Берлин горит, пла­мя и дым столбами в небо на тысячи метров ввысь подымаются. Сбросив бом­бы, чтоб не сбиться с обратного курса в этой небесной толкотне, включаю ра­диокомпас, ищу нашу приводную и натыкаюсь на немецкую станцию — гремят в шлемофоне зловещие звуки вагнеровского «Полета валькирий», а наяву под нами — гибель богов Третьего рейха, рушится берлинская Вальгалла в грохоте взрывов.

Все кончилось, отгремела война, радуемся Победе, но душа болит о по­гибших. Должен признаться, что в предшествующие Победе месяцы боевая работа давала мне большое удовлетворение. Сознание возможности выполнять свой долг перед Родиной в годину ее бедствий делало меня счастливым, и это счастье сохраняется в моей душе всю последующую жизнь. Месяцы службы в боевом полку и напряженной летной работы пролетели быстро. Мне кажется, что это время моей жизни едва ли не самое счастливое, столь полным было ощущение своей жизненной значимости и полноты реализации, как состояв­шейся личности.

9 мая 1945 года наступил день Победы. Кончилась боевая работа, и началась будничная гарнизонная жизнь. Впечатления от прочитанной в то время повес­ти Куприна «Поединок» полностью соответствовали моим переживаниям от спокойной, безмятежной в общем, но скучной жизни в окруженном сосновыми лесами маленьком польском городке Щебжешине. Мне стало ясно, что я должен добиваться возможности вернуться на мой «родной» геофак МГУ и продолжить поиски путей к исследованиям морей и океанов. Мечты уносили меня в далекие плавания по океанским просторам, к тревожащим душу виде­ниям неведомых берегов далеких стран, к манящим огням маяков и незнако­мых гаваней. Однако все ответы о возможностях увольнения из армии в запас были неутешительными — ведь я был уже кадровым офицером, и никто не собирался увольнять меня.

В конце 1945 г. я попросил командира полка пол­ковника П. П. Глазкова дать мне месячный отпуск для поездки в Москву на свидание с родителями и для сдачи экстерном экзаменов за первый семестр 2-го курса геофака МГУ. Это я решил сделать на всякий случай, чтобы не «за­буреть» в условиях гарнизонной жизни и продемонстрировать руководству факультета свое рвение к учебе, надеясь, что это поможет в хлопотах об уволь­нении из армии. Отпуск был разрешен мне, и после долгого пути — сперва на попутной машине до Львова, а потом 8 дней в теплушке «пятьсот-веселого» поезда-эшелона — я добрался до Москвы. В обычный пассажирский поезд попасть было невозможно, шла массовая отправка демобилизованных солдат, и я был рад, что хоть в теплушку такого эшелона удалось попасть. Так в сере­дине декабря 1945 г. я приехал домой.

В первые же дни я отправился на факультет разыскивать старых знакомых и узнавать, как получить разрешение на сдачу экзаменов в зимнюю сессию, с кем начинать разговор о возможности хлопот об увольнении из армии для продолжения учебы. Оказалось, что профессор Б. П. Орлов уже не декан фа­культета и обращаться с моей просьбой о хлопотах надо к новому декану — профессору К. К. Маркову. Без особого труда я попал к нему на прием и изло­жил свою просьбу подписать письмо к нашему маршалу АДД А. Е. Головано­ву. В письме была просьба отпустить меня с военной службы для завершения учебы на геофаке МГУ. Декан отказался подписать это письмо. Его реакция была для меня, как ушат холодной воды: «Мы начинаем хлопоты об увольне­нии из армии нужных нам, проявивших уже себя в науке, бывших аспирантов и студентов старших курсов, но у нас нет никаких оснований для хлопот о ни в чем не проявивших себя бывших студентах первого курса!» Я был ошеломлен беспощадностью этого ответа. Напрасно я стал говорить о своей готовности сдать экзамены за первый семестр 2-го курса, напрасно просил всего лишь о подписи письма к моему армейскому начальству, по существу, ни к чему де­кана не обязывающей. Холодно попрощавшись со мной, декан попросил меня не отрывать его от множества более серьезных дел. Я очень расстроился. Вый­дя из кабинета декана, встретил помнившую меня по 1-му курсу Карандееву, которая спросила, отчего это у меня такой убитый вид? Рассказал ей о моей неудаче, о крушении надежд на поддержку факультета. Добрая душа, она по­сочувствовала мне и постаралась ободрить: «Еще не все потеряно, я познаком­лю тебя с одним из наших профессоров, он очень добрый человек, и я уверена, что он захочет помочь тебе». Я был направлен ею к заведующему кафедрой североведения профессору В. Г. Богорову, сыгравшему в моей судьбе необы­чайно важную роль. Именно ему я обязан своим возвращением на учебу, а вместе с тем и многими годами искренней дружбы и увлекательной работы под его руководством.

Попытка не пытка, и я обратился к нему. Он охотно принял меня, расспро­сил о моих интересах и опыте военной службы. Я сразу же почувствовал, что попал к действительно очень доброму и отзывчивому человеку. Внимательно выслушав мой взволнованный рассказ, он сказал: «Ну что ж, я постараюсь по­мочь тебе. Но при одном условии: учиться будешь на кафедре североведения, а одновременно поступишь работать в Институт океанологии. Мы создаем сейчас такой институт в Академии наук, и молодые люди нам там очень нуж­ны, а ты со своим опытом штурманской работы как раз подходишь нам. Со­гласен?» Я чуть не заорал от восторга: «Вениамин Григорьевич, да я счастлив буду, я же с мальчишеских лет о море мечтаю, ведь я заядлый парусник, ях­тенный рулевой, ведь я все книги о морских экспедициях, и, прежде всего са­мого Фритьофа Нансена, чуть не наизусть знаю. География северных стран и океанология — это как раз то, о чем я только мечтать могу!» — «Ну, тогда по рукам. Начнем с того, что пойдем к Ивану Дмитриевичу Папанину — он ад­мирал, начальник Главсевморпути и одновременно будет заместителем дирек­тора нашего института. И у него большие связи, так что я надеюсь, что он су­меет помочь нам». Я чуть не лопнул от восторга, ведь как он это сказал: уже не тебе помочь, а нам!

Сказано — сделано. На следующий день я встретился с Вениамином Гри­горьевичем уже в величественной приемной начальника Главсеморпути на ули­це Разина, ныне — Варварке. О нас доложили, и из своего кабинета вышел, а я бы даже рискнул сказать, выкатился сказочным колобком навстречу нам невы­сокий и плотно сбитый человек, хорошо знакомый мне по многочисленным га­зетным публикациям, герой предвоенных и военных лет, прославленный герой-полярник и адмирал — Иван Папанин. У меня даже дух захватило от восторга и восхищения, так что я не знал, как начать говорить о своей мечте — о морских исследованиях. Но мне и говорить ничего не надо было, видимо, Вениамин Гри­горьевич все ему обо мне по телефону, уславливаясь о встрече, уже рассказал и пригласил меня сюда просто, чтобы живьем меня показать Ивану Дмитриевичу. И опять я услышал уже от Папанина: «Постараюсь помочь тебе, но с условием, что будешь работать в Институте океанологии!» И опять я только и мог сказать, что это — мечта моя! «А сейчас, лейтенант, давай сдавай экзамены, да чтоб на «отлично», да возвращайся к себе в полк, а мы твоим делом займемся. Так, Ве­ниамин Григорьевич?» Мне тогда и в голову не могло прийти, что сам Иван Па­панин, знаменитый герой Северного полюса, не только поможет мне вместе с Вениамином Григорьевичем решить мою судьбу и вернуть меня к заветному делу, но еще и в течение многих лет станет моим ангелом-хранителем в годы испытания служебных тягостей. Тут к Папанину другие люди со своими делами пришли. Богоров с ним еще задержался, а я, не чуя под ногами земли, помчался на геофак разузнавать все насчет предстоящих экзаменов.

В подготовке к экзаменам мне очень помогли мой старый друг по 1-му курсу Юра Симонов, так же, как и я, хлопочущий о возврате из армии, и но­вый друг, с которым я потом долгие годы до нынешних дней тесно сотрудни­чал — выдающийся картограф-геолог Дина Жив. Готовились мы очень напря­женно, после четырех лет армейской службы наука давалась нам нелегко, и часто мы с Юрой засыпали под довольно монотонное чтение вслух Диной за­писанных ею конспектов лекций. Впрочем, сдали мы все экзамены вполне ус­пешно, а Дина на всю жизнь стала нашим добрым другом. Ободренный всем этим я вернулся к себе в полк в Щебжешин.

Возвратившись в полк, узнаю от Глазкова, что уже есть письмо Папанина с заключением маршала Голованова: «Согласен на увольнение в запас, если ог­раниченно годен к летной работе».

Глазков и Чугуев мне сочувствуют, посылают на медкомиссию во Львов. Заключение комиссии: «Здоров как бык!» Яркий солнечный майский день мне не в радость. Вдруг слышу, кто-то окликает меня — а то военный врач, Анд­рей Удинцев!

Поведал ему свою беду. Получил его профессиональный совет: «Иди снова в комиссию, прямо к врачу невропатологу. Говори ему, что забыл упомянуть, что был контужен при падении самолета и теперь боишься темноты, а работа твоя — ночные полеты!»

Правильный был совет. Врач-невропатолог, выслушав меня, посмеялся и говорит: «Про темноту-то мне не ври. Проверить я тебя не могу, конечно, хотя и уверен, что ты симулянт. Только понять не могу, зачем ты симулиру­ешь? Разве тебе плохо в авиации служится? Кормят вас, одевают-обувают, деньги хорошие платят, чего тебе еще надо, что ты симулировать решился?» А я ему начистоту: «Я ведь после первого курса из университета на войну в 41-м году ушел, отвоевал я честно, война кончилась, я хочу снова учиться и мечтаю исследовать моря и океаны!» Согласился врач со мной, что мечта моя уважительная, но советует серьезно обдумать решение — на гражданке сейчас нелегко будет после обеспеченной армейской службы: в стране голодно, на студенческую стипендию будет трудно прожить. Я убедил его, что готов к трудностям, а главное для меня — исполнение мечты об изучении океана. Уважил он меня — дал справку об ограниченной годности к летной работе по причине посттравматической астении. От души я его поблагодарил.

Вышел сияющий, говорю ожидавшему меня Андрею: «Пойдем, обмоем мою справку!» Тут же, в центре Львова, был коммерческий ресторан шикар­ный — «Бристоль». Разгулялись мы с ним там хорошо, да только водки не хватило. Официантка нам отказывается добавить. Обидно ужасно стало. Мне в дорогу в полку пистолет с собой разрешили взять. Хмельная голова на плохое дело хороший советчик. Вытащил я пистолет из кобуры и, в сердцах от обиды будучи, выпалил по разноцветным буфетным бутылкам. Расправа с нами была короткой. Военный патруль нас мигом скрутил. Руки за спины, прикладами — по шеям, пистолет мой отобрали, в патрульный джип запихнули, и не успели мы с Андреем оглянуться, как оказались в «кутузке». Камера такими же бедо­лагами набита, на полу по щиколотку вода стоит, ни сесть, ни лечь. Все стоят по стенкам. Посреди камеры стол, на нем четыре абсолютно голых мужика с танкистскими фуражками на головах, скрестив ноги, сидят и в карты играют. Этих четырех майоров бандиты ночью догола раздели, только фуражки им оставили, так их патруль и забрал сюда.

На следующее утро следователь допросил нас с Андреем по очереди, про­токолы составил. Пояснил, что через Львов поток армии Рокоссовского с запа­да идет, много безобразий распоясавшиеся вояки творят, велено навести поря­док. «Передадим тебя завтра в военный трибунал. Поломал ты свою судьбу, на десяток лет на Колыму поедешь поработать». Пропал я, парнишка, за свою хмельную дурость. Еще одна ночь у стенки камеры. Наутро караульный вызы­вает: «Кто тут Удинцев? На выход!» Идем мы с Андреем, как обреченные на казнь за свои грехи. Начальник караула спрашивает удивленно: «А чего это вас двое? Следователь одного Удинцева велел в прокуратуру отвести!» А мы объясняем: «Мы каждый и есть Удинцев, нас обоих вместе позавчера забра­ли!» — «Ну, ладно, — говорит он караульному автоматчику, — бери ихние дела и веди в прокуратуру, сдашь там под расписку». Недалеко идти при­шлось, все в центре Львова. Сдал нас автоматчик под расписку, передал наши дела прокурору и обратно ушел.

Прокурор первым Андреевым делом занялся — он в капитанском чине. Попрекнул Андрея, чего в военной форме ходишь, ведь ты уже в гражданку уволился? Андрей поясняет: «Мне ж в Киев надо ехать, а тут без формы на поезд не сесть!» — «Ладно, вот тебе предписание — оплати в сберкассе 25 рублей, принесешь мне квитанцию, и я тебе твой паспорт верну!» После этого мое дело смотрит и удивлен: «А ты-то чего к нам, в гражданскую проку­ратуру пришел? Тебе ж в военную надо!» — «А я что, сам что ли пришел, привели, так и пришел!» — «Чего ж с тобой делать? Автоматчик уже ушел, а у нас некому тебя вести. Ладно, бери свое дело, распишись и иди сам в военную прокуратуру!» Так я и пойду! Я сам себе не верю, что, кажется, миновала меня дорога в колымскую землицу. Этот вечер мы с Андреем у него на его времен­ном жилье отсиживались, в себя приходили. На следующий день я готов был в дорогу, в свой полк собираться, да спохватился — а как же я без своего писто­лета вернусь, это ж опять трибуналом пахнет! Только смекаю, что, может быть, тот лейтенант, начальник патруля, зажал мой пистолет — во Львове не­спокойно, вечерами бандиты шалят, свой личный пистолет не помешает. Рискнул я, пошел в ресторан «Бристоль» разыскать арестовавшего меня лейтенанта. Не нашел его там. Патрули говорят, он сегодня в госбанке дежурит. Нашел его там. «Здорово!» Тот удивлен: «Ты ж арестован? Как это тебя отпус­тили? Сейчас здесь строго, порядок наводят!» Объясняю: «Есть у меня кому вступиться, отпустили! А вот пистолет-то мой ты давай обратно мне!» И, о чудо, лезет он в брючный карман и протягивает мне мой пистолет! Значит, он его действительно не сдал в комендатуре, а себе решил оставить, как я пред­положил. Одобрительно пожурил я его: «Зажать пистолет хотел? Ну да ладно, хорошо, что вернул мне! Будь здоров!» Расстались, как будто ничего и не произошло. Попрощался с Андреем, попросил его передать в Киеве привет де­вушке и бабушке, а сам на выезде из Львова пошел попутку в Польшу через Раву Русскую на Замостье ловить. Вернулся в полк, доложил П. П. Глазкову, что справку об ограниченности к летной работе получил. Тот говорит: «Теперь тебе надо не упустить приезда инспектора по кадрам из штаба АДД, он такие дела решать на месте будет. Не прозевай его!» Хорошо говорить — «не прозе­вай», а как я его поймаю: кто я, а кто он? И где еще его ловить? Тоже задача не простая. Но тут опять мне посчастливилось.

Продолжение следует.

Источник: Удинцев Г.Б. Записки по гидрографии. Магеллановы Облака (Очерки исследования дна океанов. Тираж 400 экз.). — СПб. 2009. с. 125-129.