Последний рейс корабля «Милуоки»

В порту Баийя в Бразилии нас настолько спешно вызвали на борт корабля, что мы не успели даже выпить на дорогу. Было начало февраля 1944 года, мы только вернулись из регулярного патрульного рейса в южной Атлантике, и то, что наше увольнение на берег прервали, нас не обрадовало.

Ни у кого не было точной информации, но вскоре пришли сведения из радиорубки. Капитан получил распоряжение, в котором нам предписывалось отбыть в Соединенные Штаты. Приказ командующего гласил, что наш корабль «Милуоки», второй из старейших легких крейсеров дяди Сэма* должен немедленно выйти в рейс на Нью-Йорк.

*Примечание: Крейсер «Милуоки» был построен согласно программе строительства десяти легких крейсеров, утвержденной Конгрессом США в 1916 году.

Крейсер «Мурманск» (до 20.04.1944 г. «Milwaukee»)

На следующее утро мы были уже в пути. Корабль шел на полной скорости. В Нью-Йорке мы простояли всего девять дней.

Утром 28 февраля вышли в рейс из Нью-Йорка. Командир корабля сообщил экипажу, что мы следуем в Белфаст (Ирландия). Пройдя плавучий маяк в проливе Эмброуз, мы соединились с транспортным конвоем, а затем стали во главе каравана войсковых транспортных судов.

В нашу задачу входило точно держать определенную позицию в конвое. Позицию, которая была заранее тщательно спланирована, чтобы кольцо эсминцев нашей защиты могло наилучшим образом защищать нас от подводных лодок. Корабль, который следовал за кормой нашей «Милли», в конце концов, расстроил этот план. Он все время как будто подгонял нас сзади, иногда приближаясь к нашей корме чуть ли не вплотную. Во всяком случае, так утверждали несколько человек, которые несли вахту на корме у одной из орудийных установок. Видимо, капитану того транспортного судна не терпелось поскорее переправить войска в гущу событий, на другой берег океана. И, вероятно, на том борту было изрядное количество солдат, страдавших от морской болезни, которым хотелось, чтобы рейс поскорее закончился.

Через несколько дней ходу по волнам северной Атлантики, оставив большинство судов конвоя недалеко от северной оконечности острова Ирландия, мы обогнули северное побережье острова и бросили якорь у маленького ирландского поселка Бангор. Городом, куда можно было съездить в увольнение на берег, был Белфаст; туда и отправилось на отдых большинство членов экипажа.

Часть экипажа «Милуоки», участвовавшая в передаче корабля советскому флоту. Крайний справа — Джек Райт.

У нас все еще не было ответа на вопрос: К чему была такая спешка перед этим рейсом?

После недельного пребывания в Белфасте, посетив почти все его достопримечательные места, экипаж был вполне готов двигаться дальше. Нас отправили в порт Росайт в Шотландии, рядом с Эдинбургом. Именно здесь до наших ушей  дошли первые подозрительные намеки на цель нашего рейса.

Первая утечка информации произошла на совместном ужине с британцами. Лейтенант Гордон Хокинз, младший лейтенант Хэнк Горман и я получили приглашение отужинать на борту британского дредноута «Родней», стоявшего на причале в порту Росайт. Позже обнаружилось, что первопричиной этого приглашения послужило желание разжиться американскими сигаретами. На эту уловку мы не поддались, поскольку наше собственное будущее было слишком неопределенно. Было неизвестно, когда мы сможем пополнить наши запасы.

Совместный вечер провели очень приятно, интересно было сравнивать различия в военно-морской службе США и Британии и обмениваться комментариями об этом. Мы, разумеется, были уверены, что наш флот был во всех отношениях сильнее британского, но переубедить офицеров Королевского флота мы не смогли. Американские моряки привыкли к такой кают-компании, где самым крепким напитком был всего лишь наихудший кофе, приготовленный корабельным коком, а у британцев было не так. Они через каждые несколько секунд предлагали нам шотландский виски и воду. Мы были осведомлены о свойственной британцам манере набрасываться на американцев всей компанией, и нам удалось, отказавшись от нескольких порций спиртного, сохранить самообладание.

Постепенно языки развязались, и разговор перешел на наши действия в будущем. Мы утверждали, что понятия не имеем о каких-либо планах. И тут принимавшие нас хозяева сообщили нам, что старый британский военный корабль «Ройял Соверен» находится в процессе подготовки к передаче его советскому военно-морскому флоту. У всех нас мелькнула в головах одна и та же мысль. В этот вечер нас уже ничто другое не интересовало. Мы не могли дождаться момента, когда вернемся на «Милли» и поделимся услышанной новостью.

Попрощавшись с союзниками, мы вернулись на причал. Чтобы вернуться на «Милли», пришлось ловить катер, так как рейсы от берега к кораблю по расписанию на этот день уже закончились.

Но мы торопились напрасно. В наше отсутствие на корабль в командировку прибыла группа американских офицеров. Один быстрый взгляд на список их имен показал, что слух о советском флоте был правдой. В списке числились младший лейтенант Майк Санцевич и лейтенанты Джон Чеплик, Деметрий Кесефф, Джо Орлофф, Джордж Щербатов и Джон Романов. Было и несколько других говорящих фамилий.

Так мы удостоверились в том, что нам предстоит отправиться к территории льдов и снега, за Полярный круг, – к территории Советского Союза, чтобы передать старушку «Милли» русским.

Наших товарищей с русскими именами очень удивило, что мы не знали, какое задание нам предстоит. Они получили назначение на наш корабль на долгий период, чтобы совершить предстоящий рейс вместе с нами и действовать в качестве переводчиков. Их задачей было служить посредниками в общении, когда мы будем учить «красных», как пользоваться различными судовыми устройствами.

Мы снова отправились в путь, с довольно дурными предчувствиями, так как каждый из нас знал, каким тяжелым был «Мурманский маршрут», а было уже понятно, что мы должны пройти его, чтобы доставить и передать в руки русских объект весом 7500 тонн.

Первый день нашего похода в ледяных водах привел нас в гавань Скапа-Флоу, недалеко от самой северной точки Шотландии, где нам было предписано подождать конвоя на Мурманск. Стоянка в Скапа-Флоу была очень краткой; едва хватило времени на то, чтобы заправиться топливом, как мы уже снова были в пути. «Милли» занимала позицию в середине конвоя, состоявшего из полусотни кораблей.

Я приободрился, когда насчитал около двадцати пяти эсминцев, легкий крейсер и два легких конвойных авианосца (переоборудованных из торговых судов), – все они составляли часть нашего боевого охранения. В окружающих водах все еще рыскали подводные лодки, но самолеты, взлетавшие с авианосцев, осуществляли воздушную защиту таким образом, чтобы не подпускать их к конвою на дальность их действия. Второе кольцо охранения состояло из эсминцев, которые, напоминая скачущих борзых, качались на волнах, готовые взять на себя ту часть обороны конвоя, которую не могли обеспечить самолеты. В это время года там, где мы шли, почти круглые сутки было светло, и самолеты двух британских эскортных авианосцев, шедших в добавление к окружавшим конвой эсминцам, – допотопные бипланы типа «Суордфиш» – постоянно осуществляли воздушное патрулирование для защиты от подводных лодок и надводных кораблей.

Где-то на третий день после нашего отбытия из Скапа-Флоу мы в вечерних сумерках стояли на мостике и следили за парой наших истребителей, неспешно возвращавшихся к конвою из патрульного полета. Внезапно они развернулись и устремились вслед за крошечным пятнышком на горизонте. Последовала короткая схватка. Судя по всему, истребители сбили большой самолет-разведчик, он упал в море. Этот бой вовсе не был эффектным зрелищем, и все же мы невольно содрогнулись при мысли о людях с того самолета, погрузившихся в ледяную воду.

Большое значение для нас имел не просто тот факт, что мы потопили фашистский самолет, но и то, что наше присутствие было обнаружено и, возможно, об этом было доложено боевым соединениям подлодок. Самолеты-разведчики наводили немецкие подлодки на конвой, увеличивая возможности действовать против него.

За исключением этого случая, переход через океан был довольно спокойным, если не считать того, что эскортные корабли, казалось, беспрерывно сбрасывали глубинные бомбы, то ли на реальные, то ли на воображаемые цели. Глубинные бомбы были для нас внове. Когда взрывается вторичный детонатор, это ощущается так, как будто кто-то ударяет молотом по корпусу корабля, и сразу после этого раздается основной взрыв мощностью в 700 килограммов тротила, от которого все вокруг сотрясается. Время от времени мы наблюдали огонь зенитной артиллерии, при котором трассирующие снаряды как будто поливали облака из шлангов.

Самым интересным развлечением для нас было наблюдать за действиями самолетов «Суордфиш», когда они в условиях сильного волнения приземлялись на палубы сопровождавших нас маленьких авианосцев. Корабли мотало бортовой и носовой качкой в бурных волнах, и самолет, приближаясь к месту посадки, выглядел, как бабочка перед тем, как сесть на цветок. Какое-то мгновение самолет, казалось, планировал на очень низкой скорости, а затем сваливался на полетную палубу. Мы очень сочувствовали пилотам, которые мужественно совершали такие смелые маневры.

Довольно много времени мы проводили на палубе, глядя на другие корабли конвоя с мыслями о том, нагружены ли ближайшие к нам суда боеприпасами или нет. Все мы надеялись, что нет, – что их груз состоял не из бомб и снарядов, а только из деталей самолетов или картофеля.

Первой землей, которую мы увидели, была большая глыба заснеженного льда, известная как остров Медвежий, в западной части Баренцева моря, в приполярной тени. Все, что было видно, – сплошная стена льда.

Холод был жестокий, и чтобы выстоять вахту на верхней палубе, требовалось специально и тщательно к этому подготовиться. Мы пришли к выводу, что единственный возможный для нас способ не замерзнуть, стоя на вахте, – надеть на себя всю одежду, которую можно надеть, натянуть на ноги носки, поверх носков обмотать ноги полотенцами и только после этого засунуть их в боты, которые застегивались на четыре пряжки.

Впервые экипаж «Милли» почувствовал близость северной России однажды утром, когда мы прошли невдалеке от залива Варангер-фьорд и приготовились взять на борт лоцмана, чтобы он провел нас в направлении к Мурманску через узкий Кольский залив. Этот первый увиденный нами местный русский, поднимался на борт под горящими любопытством взглядами всего экипажа. Он произвел на нас сильное впечатление своим одеянием для холодной погоды: это была меховая шапка и длинное пальто из блестящего тюленьего меха.

С этого момента начали свою работу наши переводчики. Слова лоцмана через переводчика передавались капитану, капитан давал соответствующие команды рулевому, и мы, в конце концов, прошли по заливу к маленькому поселку Ваенга, километрах в двадцати пяти от Мурманска. Здесь мы, наконец, причалили, с помощью русской портовой бригады.

Прежде чем мы окончательно пришвартовались, на борт поднялась группа офицеров и начала все осматривать. С другой стороны причала, параллельно с «Милли», стоял русский эсминец, и его команда пялилась на нас точно так же, как мы пялились на них. Приблизилось буксирное судно, и тут мы обнаружили, что большинство его экипажа составляют женщины. Со швартовами на причале также управлялись женщины, и довольно быстро мы пришли к выводу, что женщины взялись за такие виды работ, потому что мужчины находятся на фронтах сражений.

Наконец, все немного утряслось, и капитан сообщил нам о плане действий по передаче корабля. Половина американских офицеров и матросов должна была сразу же покинуть корабль и вернуться на Британские острова на эскортных судах того конвоя, с которым мы прибыли. Остальной части экипажа предстояло оставаться на борту «Милуоки», по меньшей мере, еще месяц, обучая русских работе на этом корабле.

Было решено оставить на борту ровно столько членов экипажа, сколько будет достаточно чтобы проинструктировать «красных», как действовать на всех рабочих местах.

Как только половина экипажа отбыла с корабля, на борт стала взбираться русская команда. Мы были уверены, что первая поднявшаяся на борт группа офицеров состояла из работников секретных служб, прибывших для предварительного осмотра. Но когда начал  прибывать экипаж в полном составе, напряжение ослабло, и мы сразу приступили к работе по инструктированию.

Одна из первых проблем, с которой столкнулся каждый из нас,  заключалась в  вопросе, как отличить офицеров от матросов, поскольку все русские носили золотые нашивки. Оказалось даже, что у нас в офицерской кают-компании в течение нескольких дней присутствовали два матроса, – пока не внесли ясность проведенные для нас занятия по различению униформы. На этих занятиях нас натренировали узнавать советскую флотскую униформу с первого взгляда, а до того мы рядового советского матроса не отличили бы от адмирала.

Русских от нас отличало также то, что они были подготовлены к возможным трудностям технического перевода, так как у них была группа курсантов, которые говорили по-английски, и с помощью которых могли быть переданы знания об артиллерийских орудиях, двигателях и других важных устройствах.

В общении между двумя нашими экипажами все шло очень хорошо, пока не возникла новая непредвиденная трудность. Оказалось, что американские моряки выменивают всевозможные вещи у русских моряков, которые так давно не видели в больших количествах сладостей и сигарет, что готовы были обменять на них все свои знаки различия и половину униформы. Этот сувенирный ажиотаж был вскоре остановлен нашим старшим офицером, капитаном третьего ранга Бобом Карром, издавшим приказ, в котором было велено прекратить обмены и вернуть всю незаконную добычу прежним владельцам.

Техническим особенностям нашей радиолокационной системы, артиллерии, судовым двигателям, палубному оборудованию и катапультным установкам для запуска самолетов были посвящены многие часы обучения. Все эти учебные планы были ориентированы на первый опытный рейс, который должен был состояться за несколько дней до передачи корабля «красным».

В соответствии с порядком, принятым в американском военно-морском флоте, одновременно с учебной программой шла подготовка к другому событию. Дело касалось соблюдения дипломатических формальностей, которые надлежало соблюдать в любых условиях, кроме боевых. Прошел слух, что нас посетит командующий советским Северным флотом и что к нам на борт прибудет посол США Уильям Аверетт Гарриман. Это, естественно, означало, что у нас должен был быть почетный караул, в любой момент готовый приступить к церемониальным действиям. Из-за этого мы в течение двух недель вскакивали по стойке «смирно» каждый раз, когда по пирсу проходил кто-то, у кого было больше золотых нашивок, чем обычно. А оказалось, что командующий прибыл на торпедном катере, и мы чуть не упустили этот момент. Но нашего собственного посла мы приветствовали действительно эффектной церемонией.

Всех офицеров корабля вызвали в капитанскую каюту для встречи с послом, там мы выслушали краткую речь о том, что вся операция должна держаться в строгом секрете. Мы должны были всё держать в тайне до тех пор, пока от русских не придет сообщение, что «Милли» уже находится в составе их флота. Очевидно, посол не знал, что через пару месяцев сенатор Стайлс Бриджес выдаст этот секрет в Конгрессе.

Когда обучение подошло к концу, был составлен подробный план проведения опытного  рейса, чтобы определить, готовы ли русские принять корабль. Было решено, что будет произведена стрельба из всех корабельных орудий, запущены разведывательные самолеты, испытан ход корабля на максимальной скорости и совершены различные маневры. Перед рассветом 19 апреля мы вышли в открытое море.

Первым пунктом в списке стояла стрельба глубинными бомбами. Все прошло по плану, с привычным нам зрелищем мощно вздымающихся фонтанов воды, похожих на башни. Следующей операцией был запуск самолетов, это произвело на русских глубочайшее впечатление. Наши пилоты взлетали, имея на борту по два русских  пассажира, и во время запуска члены новой корабельной команды выглядели так, как будто думали, что видят эти самолеты, пилотов и пассажиров в последний раз в жизни. Однако все прошло согласно плану, самолеты запускались и возвращались в назначенном порядке.

Наша попытка произвести на будущих приобретателей «Милуоки» впечатление корабельной артиллерией была не такой успешной, в стрельбе по цели нас преследовали неудачи. Но даже неточности в стрельбе не вызвали ни малейшего неудовольствия со стороны советских моряков.

Гвоздем программы этого дня было испытание скорости хода, и у всех прямо «глаза на лоб полезли», когда мы понеслись на старушке «Милли» со скоростью больше тридцати узлов (55 км/час), хотя ей было уже больше двадцати двух лет.

Когда мы вернулись в порт, капитан проинформировал нас, что на следующий день корабль будет выведен из состава ВМС США и затем включен в состав военно-морского флота Советского Союза.

В тот же вечер все офицеры, кроме вахтенных, были приглашены на ужин в офицерском клубе на берегу. Прозвучало много речей и тостов, в которых прославлялось великое сотрудничество между нашими странами.

Рано утром 20 апреля 1944 года был объявлен общий сбор, и командир корабля дал всему экипажу инструкции, касающиеся передачи корабля. В 11 утра нас снова вызвали на общий сбор, теперь для церемонии передачи.

Церемонию открыл русский духовой оркестр, сыгравший гимн «Звездно-полосатое знамя», а затем государственный гимн Советов. Затем капитан Филдинг огласил полученный им приказ о передаче. Приказ был подписан не кем иным, как президентом Соединенных Штатов. Звездно-полосатый флаг был медленно спущен, на его место, которое он занимал так много лет, был поднят знак серпа и молота на голубом фоне. Корабль официально стал советской собственностью.

Затем последовало главное событие. Глава Мурманска произнес речь, посвящая корабль людям этого маленького города*. Старушка «Милли» стала «Мурманском», кораблем советского Северного флота.

*Примечание. К началу Великой Отечественной войны в Мурманске насчитывалось несколько десятков кирпичных и каменных зданий, а население составляло 120 тысяч жителей.

В своей речи глава города славил работу рыбаков, портовых рабочих, солдат и всех других жителей городка, расположенного так близко к Северному полюсу. Они стали жизненно важным звеном на фронте снабжения необходимыми грузами. С первых недель войны городок подвергался разрушительным бомбардировкам. Речь произносилась по-русски, но наши переводчики последовательно переводили ее для нас абзац за абзацем. Мы в полной мере прочувствовали, насколько важной считал оратор работу людей своего города.

По окончании церемонии русские разошлись по другим частям корабля, а нас капитан оставил на месте общего сбора. Его задачей было довести до нашего сознания тот факт, что предметы, которые час назад считались нашими, теперь законным образом принадлежали русским. Теперь мы должны были вести себя как гости Красного флота и приспосабливать свои действия к планам новых хозяев.

По мере того как наша работа на корабле сворачивалась, у нас становилось все больше свободного времени и все меньше возможностей для повседневного сотрудничества с новой командой. Мы с моим соседом по кубрику, младшим лейтенантом флота Джоном Брэдли, перед самым отбытием из Бразилии на север купили патефон, и у нас была только одна пластинка – музыка к новому (в то время) мюзиклу «Оклахома». И мы уже знали каждую песню с этой пластинки слово в слово, каждый поворот мелодии, каждый вздох исполнителей. Внушение капитана о том, что мы теперь гости, как ничто другое заставило нас ощутить, что мы выведены из игры.

В конце концов, я направился в свой кубрик, чтобы начать укладывать кое-какие вещи, ввиду того, что, вероятно, через несколько дней мы сойдем с корабля. Идя по проходу, увидел необычное зрелище. Навстречу мне шла группа моряков, тащивших двадцатилитровые канистры, в каких, как я уже знал, содержится русская «огненная вода» – водка. Не просто бутылки объемом литр-полтора, которые мы уже научились тайком проносить на борт, а огромные количества водки.

Старый корабль, много лет перед этим под американским флагом остававшийся «сухим», теперь учился новому порядку, на новом для него языке.

Нам, привыкшим к этому кораблю, назавтра предстояло отправиться – куда? Мы надеялись, что назад в Штаты, но это было неизвестно.

В офицерской кают-компании американские офицеры сидели молча, а русские праздновали. Мы решили – будь, что будет. И присоединились к празднованию.

***

Дополнение автора. Краткая история крейсера «Милуоки»

Когда дело шло к концу Второй мировой войны и итальянский флот капитулировал, русские, будучи в то время нашими союзниками, захотели получить свою добавочную часть флота, но не такие суда, которые были разработаны для действий в пределах Средиземного моря, а крейсеры дальнего плавания. В результате британцы и американцы согласились в рамках сотрудничества передать советским союзникам несколько своих боевых кораблей. Одним из этих кораблей был американский крейсер «Милуоки» (CL-5).

Построенный на верфи Тодд в городе Такома, штат Вашингтон, корабль «Милуоки» был одним из десяти легких крейсеров типа «Омаха», программу строительства которых утвердил Конгресс США в 1916 году. Строительство было начато в декабре 1918 года, судно было спущено на воду в марте 1921 года и включено в состав американского военно-морского флота в июне 1923 года. До 1941 года крейсер участвовал в мирных морских маневрах и учениях. После вступления США в войну в 1941 году совершил конвойный рейс в Тихий океан, проводил патрулирование в Карибском море и южной части Атлантического океана.

В начале февраля 1944 года крейсер «Милуоки» прибыл в Нью-Йорк и был включен в состав Атлантического флота США.

Финальной главой в истории крейсера, сменившего название на «Мурманск», стало его возвращение в конце 1949 года, после выполнения им ряда заданий в составе советского флота, на Филадельфийскую верфь. В конце 1949 года он был продан на металлолом, разделив судьбу всех остальных из десяти крейсеров типа «Омаха».

Источник: Jack C. Wright. The Last Cruise of the U.S.S. Milwakee.

Материал для перевода и публикации на сайте  www.world-war.ru предоставлен автором.