Как только мы поняли, что будем форсировать Днепр, стало жутко, потому что предстояло не просто умирать, а тонуть, а это большая разница. Вся рота стали как покойники, и я перед ротой выступил с речью. Причем я не помню, что я говорил. Говорил какие-то обычные слова, но я не слова говорил, я себя уговаривал не бояться. А уговаривал я себя, помня свою собственную жизнь.