Через Волгу в Сталинград

Алексей Константинович Каргаполов родился 30 марта 1922 года в деревне Толстуха Куртамышского района. Перед Отечественной войной жил в посёлке Северный Кетовского района.  В августе 1941 года добровольцем ушёл на войну. Был бойцом-лыжником, артиллеристом-истребителем танков, снайпером. Трижды ранен, контужен. Награждён орденами Отечественной войны, Славы, медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За оборону Сталинграда» и другими.

Шёл август 1941 года. Началась страда. Я на комбайне «Коммунар» молотил рожь на поле между Круталями и Шмаково, что сейчас лежат на трассе Курган-Куртамыш. День был жаркий. Подъехал водовоз с бочкой. Я остановил агрегат, чтобы взять холодненькой водицы в лагушку для питья, а тракторист долил воду в радиатор.

И тут с нами поравнялся обоз. Ехала команда мобилизованных на войну мужиков. Среди них были и мои товарищи — механизаторы Шмаковской МТС.

Разве утерпит настоящий хлебороб, чтобы не подойти, если знакомый ему человек хлеб молотит. Подошли ребята ко мне поздороваться, поздравить с началом страды. Часть из них были явно навеселе. Шутили, острили. Слово за слово… Кто-то из них взял да и предложил: — Поехали с нами, Лёха, на войну. Ты ведь у нас «ворошиловский стрелок».

— У него бронь. Ему некогда!

— Вот и хорошо, что с бронью да ещё «ворошиловский стрелок». От такого немцы на фронте шарахнутся — не догонишь. Поехали. Или слабо?

— Да нет, не слабо. Сейчас вот штурвальному накажу, чтоб молотить продолжал, и поедем.

Через пяток минут я уже сидел на телеге. Ехали в Курган. Парни угостили меня бражкой. Появилась какая-то уверенность, что всё будет хорошо.

Районный военкомат в ту пору находился в Кургане на улице Урицкого. Приехали. Мужиков начали вызывать пофамильно, распределять по группам. Когда всех вызвали, очередь дошла и до меня.

— А ты кто такой? Откуда взялся? — спрашивают.

— Каргаполов я, Алексей, комбайнер из Шмаковской МТС. На войну хочу.

Нашли мои документы. А там записано, что «забронирован». Вызвали к военкому.

— Почему здесь?! — строго спросил он. — У вас «бронь», вы должны хлеб убирать, а не здесь околачиваться. Почему оставили рабочее место?! Кто разрешил?! Я сейчас вызову милиционера и отдадим вас под суд за самовольный уход с трудового фронта. Вы дезертир!

Я струхнул. Тогда не только за самовольный уход с работы судили, но даже за опоздание.

-Так я же на фронт хочу, товарищ комиссар…

— Мало ли кто куда захочет. Тебе поручено хлеб молотить. И ты должен быть на хлебном поле, страдовать. Хлеб нужен фронту. Понял?

И тут я увидел жену моего дяди Виталия Каргаполова, сам он работал в уголовном розыске городской милиции, а она в военкомате.

— Ты, что здесь делаешь, Леонид? — спросила она.

— Добровольно хочу на фронт.

— Вон что выдумал. Я вот матери нажалуюсь, она тебе фронт покажет!

Начались переговоры между моим дядей из угрозыска и военкоматом. Закончилось все тем, что меня записали в команду, а «забронировали» вместо меня семейного комбайнёра из нашей же МТС.

Лейтенант Плотников построил команду и пешим строем повёл нас на Увал, где шло формирование 32-го запасного лыжного полка. На сердце у меня отлегло.

Думаю, небезынтересно сегодня знать, как проходило это формирование. Спали мы кто в палатках, а большинство прямо на земле. Были в гражданской одежде. Начался курс молодого красноармейца: строевая и боевая подготовка, изучение уставов, а затем работы до темноты на рытье землянок, походы на станции Камчиха и Утяк за досками и горбылём. Носили их на собственных плечах, на руках. Выматывались до чертиков. После отбоя только прилёг — и спишь. Только вроде глаза сомкнул-уже подъём, занятия. Все мечтали: быстрей бы на фронт.

В ноябре уехал на войну первый батальон. Счастливчиков сводили в баню, переодели в военную форму. Люди сразу изменились, подобрались, подтянулись.

За осень построили землянок-казарм 20 штук. В каждой на 3-х ярусных нарах размещалось по 250 человек. И клуб у нас был такой же, подземный. Меня, как местного, да ещё и механизатора, частенько посылали в соседние деревни к знакомым бригадирам тракторных бригад, чтобы ребята «отделили» хоть немного керосина для освещения наших подземных жилищ.

Мне служба давалась легче, чем многим ребятам. Я действительно был хорошим стрелком и спортсменом.

На фронт мы уехали в первых числах января 1942 года. После разгрома немцев под Москвой начались наступательные бои Красной Армии. Лыжным батальонам в них придавалась особая роль. Их рассматривали как высокоманевренные боевые единицы. Боевую экипировку и вооружение мы прошли в Ярославской области. Наш 149-й лыжный батальон был зачислен в состав Калининского фронта, мы погрузились в эшелон и отправились к месту назначения.

Уже проехали Калинин. Настроение у всех было мрачное. И не оттого, что фронт скоро, а от разрухи, что причинили селениям фашисты. Кругом развалины, сгоревшие дотла села, только трубы печей среди закопченных снегов. Закипала ярость и ненависть к захватчикам.

Поезд остановился среди ночи на станции Кувшиново. Выгружались быстро в полной темноте. А затем ускоренным маршем на позиции севернее города Ржев. Батальону была поставлена задача — выбить гитлеровцев из деревни Мансурово. Она раскинулась вокруг озера. Атаку начали без артподготовки. С лесной опушки лыжники развёрнутой цепью начали наступление. Броска, как замышлялось, не получилось. Снег оказался глубоким, рыхлым. Немцы обнаружили нас и с чердаков, из укрытий начали плотный автоматный и пулемётный огонь. Мы понесли значительные потери и отступили.

Я вынес тогда из-под огня двух раненых земляков Валентина Никитина, с которым до войны учились на курсах комбайнеров в Кургане, и Григория Михалёва — из Кропаней. Много было убитых.

Настроение у всех нас подавленное, горькое. Конечно, многого во время подготовки к бою командиры наши не учли: разведки глубокой не сделали, огневые точки немцев не выявили, не подавили. А может быть и времени на это у них не было. Приказ дали и выполняй. Теперь, вспоминая те дни, думаешь — какими «зелёными» мы были. Ведь кроме смелости на фронте ещё нужно многое знать и уметь, чтобы уцелеть, победить.

Через две недели в составе разведгруппы я ушёл за линию фронта, чтобы разведать оборону противника, нанести на карту важные огневые точки, опорные пункты немцев. С задачей мы справились. А кроме этого уничтожили ещё группу гитлеровцев, пьянствовавших в лесном доме: окружили их и забросали гранатами. Обошлось для нас это без потерь.

Перед возвращением из-за линии фронта решили передохнуть, обогреться в одной тихонькой деревеньке. Провели наблюдение, а затем вошли. Встретили нас радушно, но как часто бывает на войне, неожиданно сюда приехали на автомашине немцы, человек двадцать пять. Выхода не было. Мы их атаковали. Но один фашист заскочил в конюшню, открыл огонь и ранил меня. Товарищи его прикончили, а меня забрали с собой: где вели, где несли. Через линию фронта перебрались удачно.

Четыре месяца я пробыл в госпитале. Был зачислен в команду выздоравливающих. А оттуда направлен на курсы артиллеристов. Подготовку ужали, как могли. Потому что немцы летом 1942 года начали мощное наступление на южном направлении, рвались к Дону и Волге.

После учёбы получил звание сержанта и был зачислен командиром орудия в 135-й отдельный истребительный противотанковый дивизион Сталинградского фронта. Вооружены мы были 45-миллиметровыми пушками — солдаты метко окрестили их «Прощай, Родина». Это потому, что с этими пушками истребители танков находятся в первых рядах наступления и обороны. Почти всегда на прямой наводке. Если немецкий танк вёл прицельный огонь по пушкарям на поражение с дистанции 1200 метров, то у наших пушек поражающая сила была в два раза меньше, а губительный огонь против танков метров с 300 — 400. Поэтому приходилось маскироваться, выжидать, чтобы выстрелить наверняка, а гитлеровцы били по нам с дальних дистанций. Стрелять они умели.

Первоочередной задачей после назначения нужно было перебраться через Волгу в Сталинград. А это, надо сказать, не легче, чем форсировать под огнем мощную водную преграду. На левом берегу мы отыскали причал с числом 62, откуда шло пополнение в 62-ю армию, и стали ожидать баржу для переправы.

Она подошла, наполненная эвакуированными женщинами с детьми, тяжело ранеными бойцами. Стоны, крики, плач, мат. Мы помогали людям выгрузиться. Спешили. Погрузились сами. За это время несколько раз над Волгой завязывались воздушные бои. У немцев было большое преимущество в самолётах.

Сталинград, 1942 г.

Баржа не дошла до правого берега, когда немецкие лётчики штурмовали наш транспорт и потопили. Из моего расчёта выбрались на правый берег только трое из четырнадцати. Подобное положение было и с другими подразделениями. Тут же, на берегу, находились моряки 92-й Североморской бригады, они переписали всех выбравшихся на берег, стараясь за счёт этого как-то пополнить свои поредевшие ряды. Раненых отправили в медсанчасть, а нашу группу вооружили и провели на Сталинградский элеватор. Здесь шли тяжелые бои. На Сталинградской земле круглосуточно стрелял каждый дом. Даже глубоко под землёй ощущалось, как от боли она шевелилась, сжималась и стонала. Мне дали в подчинение отделение «подобранных» на берегу бойцов и определили участок обороны на 2-м этаже элеватора. Здесь было трудно со всем: с оружием и боеприпасами, с питанием и водой. Нещадные обстрелы, нещадная жара, гарь от горевшей нефти на Волге и от миллионов выстрелов и взрывов снарядов и бомб, от горевшего хлеба на элеваторе.

Немцы много раз предлагали нам сдаваться, забрасывали листовками, уговаривали через радиоустановки. Не помню случая, чтобы кто-то «клюнул» на эту агитацию. Наоборот, каждый раз эти увещевания заканчивались интенсивным огнём с нашей стороны, новыми ударами.

Тогда немцы начали решительный штурм. Начался мощный артобстрел, массированные бомбардировки, атаки пехоты при поддержке танков. Крошился в пыль камень, лопался бетон, горело зерно, мы задыхались в дыму, но отвечали огнем. Помню, как-то только за один день мы отбили семь яростных атак гитлеровцев, подбили шесть танков. На подступах к элеватору густо валялись трупы немецких солдат.

Но кончались патроны, гранаты, очень мало осталось и нас, защитников. Многие были ранены. Контузило и меня. Командование приняло решение прорваться к тракторному заводу. И мы ушли туда. И не сдали тракторный.

У бойцов-сталинградцев в ходе боев выковалась такая воля к победе, что никому ничего не надо было приказывать, мы самостоятельно действовали так, что никакому врагу было не удержаться в развалинах города. Мы уже стояли насмерть не по приказу командования, а по приказу собственного сердца. И за Волгу бы никогда не отступили. В этом я совершенно убежден.

Боевые дороги водили меня после Сталинграда по многим фронтам, ещё так много пришлось испытать и пережить, перенести лишения и утраты. Но путь к Победе я всегда меряю от волжских берегов, считаю себя — Сталинградцем.

Судьба подарила мне счастье защищать Сталинград, выжить и победить коварнейшего врага, а многие годы спустя побывать на тех огневых местах, увидеть возрождённый из руин красавец — город. И я как личный рапорт бывшего воина-защитника твердыни на Волге привез и сдал в Сталинградский музей 67 Почётных грамот и Благодарностей за мой достойный труд в послевоенные годы. Уверен — так же трудились после войны мои товарищи по боям и походам.

Источник: Помни войну: воспоминания фронтовиков Зауралья. — Курган: Парус — М, 2001.