Цвет русской авиационной мысли в шарагах НКВД

«Число дураков неисчислимо»
(Галилей)
«Если какая-нибудь неприятность может случиться — она случится»
(Закон Мерфи)
«Все, что может испортиться — портится»
(Френсис Чизлхом)

Туполевская шарага. С 1939 по 1941 г. здесь размещалось ЦКБ-29.

Несмотря на все драконовские меры, принятые администрацией для изоляции заключенных, и в 1937 году и в 1938 по коридорам и камерам Таганской областной, Бутырской центральной, Лефортовской военной, Московской городской на ул. Матросская Тишина, Новинской женской, Краснопресненской пересыльной, Внутренней областной на Лубянке 2, Внутренней областной на Лубянке 14, районной в Филях, Московского областного НКВД в Суханове, бывшей колонии НКВД в Болшево и многих других, менее известных тюрем Москвы, минуя охрану, замки, намордники [1] и двери, упорно ползли слухи о закрытых конструкторских бюро, в которых заключенные работали над военными и промышленными проблемами.

Слухи ползли, клубились, обрастали вымышленными подробностями, но никогда реально попавшими в эти шараги [2] людьми не подтверждались, ибо обратно в тюрьму они оттуда не возвращались.

Каждую ночь лязгали замки камер, открывались двери, шепотом вызывались арестованные с вещами, во дворах урчали моторы «черных воронов» [3], от десятков московских вокзалов, постукивая на рельсовых стыках, отходили поезда со «столыпинскими» [4] вагонами или эшелоны товарных, увозившие заключенных неизвестно куда, и занавес непроницаемой тайны вновь опускался над страной.

Как-то зимой, вечером, из ворот одной из московских тюрем выехала машина. Это был не «черный ворон», а обычный пикап. Пятеро заключенных с вещами сидели, опустив головы. Куда, зачем?

Поколесив по Москве, машина остановилась у глухих железных ворот на ул. Салтыкова и просигналила. Вышел охранник в форме НКВД, переговорил с офицером, сидевшим рядом с шофером, и пикап въехал на территорию завода № 156 НКАП. Проехав мимо традиционных монументов Ленина и Сталина, машина остановилась у двери здания КОCОС [5]. Нас провели в лифт и подняли на 8-й этаж, в канцелярию. Обхождение вежливое: «Садитесь. Вы прибыли в специальную тюрьму НКВД, ЦКБ-296. Прочтите правила внутреннего распорядка и распишитесь».

Читаем — «воспрещается», «не допускается», «возбраняется» и т. д., страниц 5-6 на машинке. Все, как и обычно, но есть кое-что и специфически новое. «За употребление спиртных напитков (Боже мой, откуда они могут взяться в тюрьме?) и за попытку связаться с внешним миром через вольнонаемных, арестованный отстраняется от работы и направляется в лагеря строгого режима». Второе: в разделе кар, помимо обычных лишений прогулок, лавочки [7] и наказаний карцером, есть пункт: «лишаются свиданий», из этого вытекает, что здесь их дают.

Прочитываем и расписываемся. Сколько таких обязательств быть «пай-мальчиками» мы надавали за эти годы!

Охранник разводит нас по «месту жительства», как он это называет, по камерам, как думаем мы. Идем коридорами по мягким ковровым дорожкам, направо, налево, вниз — везде пусто. Наконец, попка [8] открывает дверь и вежливо просит пройти. Прислушиваемся, дверь за нами замком не лязгает. Осматриваемся, мы в одном из залов ЦАГИ. По стенам 30 солдатских коек, покрытых байковыми одеялами, у каждой тумбочка, на ней пачка папирос «Дукат», окно в решетке, несколько стульев. Сдвигаем их и садимся.

Несколько минут сидим молча, слишком велика трансформация, происшедшая с нами, затем жизнь берет свое, хочется курить, сворачиваем «козьи ножки» и шепотом обсуждаем, что дальше? Открывается дверь. Уже другой охранник произносит что-то вроде «пожалуйте ужинать». По въевшейся привычке развязываю сидор [9], достаю котелок и становлюсь у двери. Попка улыбается: «этого не нужно, там дадут», и ведет в столовую.

Открывается дверь, человек полтораста, сидящих за столами, покрытыми белоснежными скатертями, одновременно поворачивают головы, кто-то вскрикивает, кто-то бежит навстречу, много знакомых, дружеских лиц, к нам тянутся руки… Трудно описать эту встречу и чувства, нахлынувшие на нас. Охрана — их человек пять — вежливо, но настойчиво просит успокоиться и занять свои места. Постепенно буря стихает, и мы можем оглядеться. За разными столиками находим: А. Н. Туполева, В. М. Петлякова, В. М. Мясищева, И. Г. Немана, С. П. Королева, А. И. Путилова, В. А. Чижевского, А. М. Черемухина, Д. С. Макарова, Н. И. Вазенкова — одним словом, весь цвет русской национальной авиационной мысли.

Сотни дружеских глаз смотрят в нашу сторону, как бы успокаивая, теперь все будет хорошо. А меня берет оторопь — значит, это правда, значит, все они — арестованы, но ведь это — катастрофа!

Нас рассаживают на свободные места… Действительно, котелок и ложка, которые в лагере можно было оставить, только отправляясь на кладбище, здесь выглядели бы смешно. Ножи, вилки, тарелки, от которых мы порядком отвыкли, подчеркивают нелепость моих котелка и ложки. Девушка в переднике приносит мясо с макаронами и спрашивает: «Вам (это мне-то, месяц назад именовавшемуся «падло» [10]) чай или какао?»

Большинство уже заканчивает ужин и расходится, когда сидящий недалеко пожилой человек (в дальнейшем выяснилось, что это крупный химик, член партии с 1915 года, А. С. Фанштейн, встречавшийся когда-то с Лениным), раздраженно бросил: «Опять какао холодное, просто безобразие». Новенький больно-пребольно ущипнул себя за ногу: Господи, Боже мой, это реальность или фантастика?

Постепенно столовая пустеет, окруженные друзьями двигаемся и мы. Быстро оглянувшись кругом, я хватаю несколько кусков хлеба и сую в карман — закосил [11] пайку [12], удача! Вероятно, это видят и друзья, и охрана, но мне безразлично, лагерный принцип гласит: закосил — твое, прохлопал — пеняй на себя: станешь доходягой [13], дальше путь один — в «М» [14].

Академик А.Н. Туполев

В спальне (дубовом зале) уже собрались и ждут друзья — А. В. Надашкевич и Ю. В. Калганов, Н. А. Соколов и А. Ю. Рогов, И. М. Косткин и Г. С. Френкель, Ю. А. Крутков и И. М. Лопатин, М. П. Номерницкий и В. С. Денисов. Но прежде всего к «патриарху» — Туполеву. На кроватях, стульях, тумбочках, стоя в проходе — аудитория. Андрей Николаевич задает вопросы. Новички отвечают, они еще скованы, говорят вполголоса, изредка бросают взгляд на дверь — не идет ли охрана. Им объясняют — спальня это нечто вроде сетльмента, когда заключенные в спальне, вход охране туда воспрещен.

За окном темно, скоро уже ночь, а вопросам нет конца. Все же постепенно народ расходится, остается небольшая группа, видимо, ближайших сотрудников Туполева, многих из которых мы не знаем. Вероятно, они вошли в его окружение уже в ЦКБ-29.

А. Н. Туполев рассказывает — уже много времени как мы вас включаем в списки нужных для работы специалистов, но все безрезультатно, ГУЛАГ [15] тщетно разыскивал в своих кладовых, от Минска и до Колымы, от Джезказгана и до Норильска. «Слава Аллаху, что нашли живыми, могло бы быть и иначе, — с грустью говорит старик [16],— ведь многих, ох, очень многих так и не нашли».

Задаем вопросы и мы. Выясняется, что в ЦКБ-29 три самостоятельных бюро — В.М. Петлякова, которое проектирует высотный истребитель — проект 100, В. М. Мясищева, конструирующего дальний высотный бомбардировщик — проект 102, и Туполева, разрабатывающего пикирующий бомбардировщик — 103. Кроме того, в стадии формирования четвертое бюро — Д. Л. Томашевича, которое будет работать над фронтовым истребителем 101.

Командует этим предприятием — нельзя же говорить в самом деле «руководит» — полковник НКВД Григорий Кутепов, бывший слесарь-электрик завода № 39. В 1932 году, когда на этом заводе было создано ЦКБ-39 НКВД, куда свезли арестованных Н. Н. Поликарпова, Д. П. Григоровича, Б. Н. Тарасовича, А. В. Надашкевича, И. М. Косткина, В. Л. Коровина, В. С. Денисова и других, Кутепов стал одним из мелких охранников. Видимо, он «работал над собой» и стал крупным специалистом, если с 1932 по 1937 год вырос настолько, что смог стать «руководителем» ЦКБ-29.

У Кутепова три зама — «руководители» КБ. Балашов «руководит» Туполевым, Устинов — Мясищевым, а Ямалутдинов — Петляковым. Кроме этих трех в штате ЦКБ еще с десяток офицеров НКВД, выполняющих роль второстепенных начальников.

Около 12 — около, ибо арестованным часов иметь не полагается, а по тюремным правилам у нас в спальнях сняли и настенные, — угомонившиеся зэки [17] стали расходиться по спальням. Погашен свет, что тоже приятно — в камерах, бараках, столыпинских вагонах в потолке день и ночь сияют «тысячевольтные осрамы» [18]. Впервые за три года ложимся спать в нормальную человеческую кровать с простынями, подушками, одеялом. Спальня затихает, только из-за окна изредка раздается скрип трамваев, сворачивающих с Дворцового моста на Волочаевскую ул. Они торопятся на ночь в парк им. Апакова, бывший им. Бухарина.

Не спят одни новички, слишком это сильное потрясение после тюрем, этапов, пересылок, лагерей — лежать в чистой кровати, предвкушая любимую работу, иностранные технические журналы, логарифмическую линейку, остро отточенные карандаши и чистую, тугую поверхность ватмана, натянутого на доске. Из грязи, бесправия, окриков охраны, матерщины, гнуса и холода в тундре, жары и тарантулов в пустыне, драки за порцию баланды [19] или стоптанные опорки, — сесть за «Изис», провести осевую линию и начать думать — это, знаете, грандиозно!

Еще неделю назад, в предутренней темноте на разводе [20], принимая зэков, очередной попка с тупым лицом дегенерата кричал: «присесть, руки за голову, упреждаю — шаг влево, шаг вправо считаю за побег, открываю огонь без предупреждения» [21], а сегодня — «пройдите в столовую». Нет, боюсь, что тот, кто там не был, понять метаморфозу, происшедшую с нами, не сможет!

Три дня вновь прибывшие в карантине, — на работу не ходят, читают, питаются, спят, гуляют в «обезьяннике», т. е. в железной клетке, построенной на крыше КОСОС, в которой заключенные дышат воздухом. Такой перерыв задуман правильно, нужно же сублимироваться от бесправной скотины к высотам инженерной деятельности.

Вечерами, когда друзья возвращались после работы в спальни, вопросы сыпались на новеньких, как из рога изобилия. Многие зэки попали в ЦКБ-29 прямо из тюрем и жизни в лагерях не знали. Большинство считало свое пребывание в ЦКБ временным, полагая, что, когда чертежи закончатся, всех отправят обратно. Никто не был застрахован и от всяких кви про кво Фемиды. Как, смеясь, заметил С.П. Королев: «Глаза-то у нее завязаны, возьмет и ошибется, сегодня решаешь дифференциальные уравнения, а завтра — Колыма!»

Так оно и было. Совершенно неожиданно мы обнаруживали, что кто-то исчез. Делалось это по стандарту: на рабочее место приходил «попка» и просил пройти в канцелярию. Покуда мы трудились, охранники собирали в спальне вещи, и занавес опускался. «Финита ля комедия».

Куда, зачем, за что — на эти вопросы ответов не давали. Возможно, что Туполеву или Мясищеву «руководство» ЦКБ и сообщало что-либо, но с нами оно не делилось.

Так или иначе, но з/к не давали нам покоя, и мы охотно делились своим опытом. Для них это было своеобразной политграмотой. Жизнь в бараках с уголовниками, этапы с собаками, подкусывающими отставших, полный произвол администрации и конвоя, ужасное питание, невыполнимые нормы выработки, отсутствие переписки и свиданий с близкими произвели на них столь сильное впечатление, что некоторые пришли к выводу: существовать там невозможно и выход один — уйти из жизни.

По здравому смыслу с этим нельзя было не согласиться. Но вера в то, что все раскроется и правда восторжествует, настолько сильна, что с такими случаями я за годы скитаний по лагерям встретился всего два-три раза.

Нас же, новичков, интересовала история ЦКБ, и мы тоже задавали вопросы. Несколько позднее, А. Н. Туполев, зайдя вечером к одному из засидевшихся на рабочем месте зэку, рассказал:

«В эмбриональной фазе нас отвезли в Болшево, помнишь ту коммуну из фильма «Путевка в жизнь»? Кого там только не было: корабелы, танкисты, артиллеристы, химики… Так вот, через пару дней меня вызвали к начальству и получил я первое задание — составить список известных мне арестованных специалистов. Откровенно говоря, я был крайне озадачен. Всех арестованных до меня я знал, а после? Не выйдет ли так, что по моему списку посадят еще Бог знает сколько народу? Поразмыслив, я решил переписать всех, кого я знаю, а знал-то я всех. Не может же быть, чтобы пересажали всю авиапромышленность? Такая позиция показалась мне разумной, и я написал список человек на 200. И что же ты думаешь, оказалось, что за редким исключением все они уже за решеткой. Да, знаешь, размах!»

Списки эти перманентно расширялись. Каждый вновь прибывший добавлял к ним своих друзей по работе. В конце концов, ГУЛАГ извлек из своих кладовых около 200 самолетчиков (похожие цифры были и по другим областям техники), и встал вопрос: куда их девать? В условиях 1938-39 годов никаких счетных машин не существовало, чертежи размножались копировкой, следовательно, на каждого инженера приходилось до 10 подсобных — техников, деталировщиков, копировщиков и т. д. Другими словами, нужно было помещение, в котором можно разместить 1500-2000 человек.

Единственным конструкторским бюро подобного масштаба в Москве было бюро завода 156 на ул. Радио. Лишенное своих арестованных руководителей, оно влачило жалкое существование. Чтобы создать хотя бы иллюзию опытного самолетостроения, бывший в то время наркомом Каганович № 3 (вскоре настал и его черед, и после неприятного разговора с Молотовым, который не оставлял сомнений в том, что Каганович № 1 принес его в жертву, он попросился в уборную и там застрелился) перевел туда группу второстепенных главных конструкторов — Беляева, Шевченко, Гудкова, Горбунова и др. Возможно, они и были способными людьми, но, к сожалению, ничего путного не создали. Оно и естественно, — в тех условиях помимо способностей нужно было иметь дьявольскую пробивную силу, чтобы проникнуть в верха и завоевать там авторитет. Государственная система предпочитала стабильные авторитеты, их было немного, а члены Политбюро и даже сам вождь были неспособны их всех запомнить.

Для того, чтобы они, как это искони свойственно русским удельным князьям и главным конструкторам, не перегрызлись между собой, Каганович № 3 назначил над ними директора, эдакого «унтера Пришибеева» — Лейкина. Грызню он, конечно, задушил, но хороших самолетов не получалось. Такая ситуация стала набрасывать тень на «лучшего друга», автора «Развития марксистского движения в Закавказье» и, более того, на самого кормчего и корифея всех наук. И вот после ряда совещаний между Лубянкой и Уланским пер.22 и с благословения самого вождя было принято решение, достойное эпохи «все для человека, все во имя человека»: буквально в два дня на многочисленных московских авиазаводах были изготовлены тысячи решеток, и все восьмиэтажное здание КОСОС превратилось в тюрьму.

Второстепенных «главных конструкторов» кого выгнали, кого потеснили, 200 врагов народа перевезли на ул. Радио, подчинили им 1000 вольнонаемных конструкторов, разыскали Кутепова, и ЦКБ-29 НКВД приступило к творческой деятельности.

Как известно, в то мудрое, великое и незабываемое время для творчества требовалось крепкое здание, надежная охрана, прочные решетки и приличные «харчи»!

Ко времени приезда новеньких все эти мелкие вопросы были решены и гомерическое предприятие последовательно социалистического типа работало на полный ход.

Прошли три дня сублимирования и нас, новичков, по-одному вызвали к Кутепову, который занял кабинет А. Н. Туполева. Впервые со дня приезда спускаемся мы по парадной мраморной лестнице с шестого этажа, где наши спальни, на третий, где кабинеты руководства. Ох уж эти парадные лестницы! Как вы были недальновидны, гражданин Кутепов, читали одни циркуляры НКВД и думали, что они и есть «Книга Бытия». А прочти вы «Закон Паркинсона», и вам стало бы ясно, что скоро вышибут вас вон и придется вам коротать свои дни в роли коменданта или завхоза в Химках у Гришина, главного конструктора ракет ПВО, не особенно разборчивого в выборе своих помощников!

«Все течет, все изменяется» — сказал философ. «Только парадные лестницы неизменны», — забыл добавить он.

Вы ушли, а по той же лестнице к маститому А. Н. Туполеву, окруженные третируемыми вами когда-то заключенными, поднимаются иностранные делегации, чтобы посмотреть творения его свободного ума. Правда, их сопровождают молодые люди с оттопыренными задними карманами и холодными глазами, вежливые и даже подобострастные. Неужели же кто-нибудь из них через некоторое время займет ваше место? Неужели?

Шеф беседовал с нами, давая понять разделявшую обе стороны бездну. Было приказано: «Переодеть во что-нибудь приличное, — он даже поморщился от внешнего вида специалистов, — постричь, побрить, определить на работу в такое-то КБ, выдать «факсимиле»», — с ударением на «е» сказал он. «Подробные инструкции получите у начальника КБ Балашова», — было сказано одному из новичков.

Мы еще не знали, что в подобных тюрьмах фамилий нет и их заменяет пресловутое факсимиле, попросту штампик с тремя цифрами, который вы прикладываете вместо подписи к чертежам, расчетам и т. д. Сумма цифр факсимиле определяла, у кого вы работаете. А. Н. Туполев, например, был 011, его заместитель Н. И. Вазенков 065, начальники бригад имели номера 056, 076, 092 и т.д.

Наутро в кабинете шефа КБ-103, майора Балашова, нам выдали по готовальне, логарифмической линейке, талону в техбиблиотеку и факсимиле. Затем проводили на рабочие места и представили «вольнягам» [23] в качестве ведущих конструкторов и руководителей.

Итак, через четыре дня после того, как в тюрьме любой невежественный и тупой «вертухай» [24] мог третировать его, как заблагорассудится, он стал руководителем нескольких инженеров, техников и конструкторов! Отныне его слово стало для них законом, он мог предложить им, «свободным гражданам», работать по праздникам и вечерами, отпустить или не отпустить в отпуск, решить, достойны ли они премии. Поначалу это серьезно обеспокоило нас, не заболеем ли мы «головокружением от успехов», излишним самомнением, а главное, как будут относиться к нам вольные, свободные подчиненные?

Все оказалось гораздо проще. Приняли нас не как «врагов народа», а как обиженных жизнью людей. По утрам в ящике стола мы находили знаки их трогательного внимания — цветок, конфеты, пачку папирос и даже газету. Пообвыкнув, они даже откровенно сообщали: «А с Н. будьте осторожны, он — «стукач»» [25]. Так уживались в этих людях бесправие, хамство, доносы с нежностью, всепрощающей любовью и готовностью к жертвам. А ведь с ними вели «работу», рассказывали о наших кознях, как Туполев продал Мессершмиту чертежи МЕ-110, как Королев задумал побег за границу, как Бартини, личный агент Муссолини, пробрался в главные конструкторы, наконец, им просто угрожали, что за либеральное отношение к нам или, не дай Бог, за передачу на волю семьям каких-либо записок их быстро переквалифицируют из «вольняг» в зэков. Как же не вспомнить добрым словом их, наших «вольных» друзей, как не поклониться им за их трогательные знаки внимания, наконец, как не гордиться своими соотечественниками, оставшимися, несмотря на растлевающую пропаганду, людьми.

Но вернемся на землю. Структура КБ-103 выглядела следующим образом: «руководитель» В. Балашов, майор госбезопасности, его зам. Крючков, тоже майор, оба достаточно серые личности. Маленький штрих рисует их техническую эрудицию. К Устинову, «руководившему» КБ-102 В. М. Мясищева, обратились два зэка с предложением создать двухтактный бензиновый двигатель для бортового агрегата. «А какие употребляются сейчас?» — поинтересовался тот. «Четырехтактные» — ответили ему. «Переходить сразу на двухтактные рискованно, — заметил Устинов, — не лучше ли вам заняться трехтактными?» Иначе, как «трехтактный» его с тех пор не называли.

Главным конструктором был А. Н. Туполев, его заместителем — Н. И. Базенков. Начальниками конструкторских бригад — проф. А. М. Черемухин, аэродинамики — А. Э. Стерлин, статиспытаний — проф. Г. А. Озеров, аэроупругости — Н. А. Соколов, теоретических расчетов — академик А. И. Некрасов (в прошлом все работники ЦАГИ), фюзеляжа — проф. И. Г. Неман (бывший главный конструктор самолетов ХАИ), центроплана — проф. В. А. Чижевский (бывший главный конструктор самолетов БОК и гондол стратостатов), оперения и управления — Д. С. Макаров (бывший главный конструктор завода № 1 НКАП), крыла — С. П. Королев (бывший главный конструктор самолетов с прямоточными двигателями и будущий конструктор космических ракет). Когда Королев через некоторое время от нас исчез, — как выяснилось уже позднее, после окончания войны, его перевели в ракетную шарагу, — его место занял Б. А. Саукке (бывший начальник конструкторского бюро по постройке самолетов М. Горький), гермокабин и кондиционирования — проф. М. Н. Петров, гидрооборудования — проф. А. Р. Бонин (бывший главный конструктор Остехбюро в Ленинграде), приборного оборудования — проф. Г. С. Френкель, электро и радио — Л. Л. Кербер, вооружения — проф. А. В. Надашкевич, шасси — Т. П. Сапрыкин, компоновки — С. М. Егер, технологии — С. А. Вигдорчик. Бригадами моторного оборудования руководили вольнонаемные А. П. Балуев и Б. С. Иванов.

Как это видно, руководящий состав КБ-103 был весьма квалифицированным. Примерно такого же уровня были руководители и других КБ.

Общий и, к сожалению, неполный список заключенных ЦКБ-29 НКВД (неполный потому, что составлен он по памяти и через много лет) я позволю себе разбить по иерархическому принципу.

I. АКАДЕМИКИ И ЧЛЕНЫ-КОРРЕСПОНДЕНТЫ

1. Сергей Павлович Королев
2. Юрий Алексеевич Крутков
3. Александр Иванович Некрасов
4. Борис Сергеевич Стечкин
5. Юрий Борисович Румер
6. Андрей Николаевич Туполев

II. ГЛАВНЫЕ КОНСТРУКТОРЫ САМОЛЕТОВ И АГРЕГАТОВ

7. Владимир Леонтьевич Александров
8. Роберт Людвигович Бартини
9. Борис Сергеевич Вахмистров (вооружение)
10. Амик Аветович Енгибарьян (электрооборудование)
11. Александр Маркович Изаксон (вертолеты)
12. Михаил Минаевич Качкачян (приборы)
13. Дмитрий Сергеевич Марков
14. Владимир Михайлович Мясищев
15. Соломон Моисеевич Меерсон (вооружение)
16. Александр Васильевич Надашкевич (вооружение)
17. Иосиф Григорьевич Неман
18. Владимир Михайлович Петляков
19. Александр Иванович Путилов
20. Дмитрий Людвигович Томашевич
21. Лев С. Термен (радио)
22. Владимир Антонович Чижевский
23. Алексей Михайлович Черемухин (вертолеты)

III. НАЧАЛЬНИКИ КБ НА СЕРИЙНЫХ ЗАВОДАХ

24. Николай Ильич Базенков (завод № 22)
25. Борис Андреевич Саукке (завод № 126)
26. Невдачин (завод №…)
27. Николай Георгиевич Нуров (завод № 115)

IV. ПРОФЕССОРА, ДОКТОРА ТЕХНИЧЕСКИХ НАУК

28. Александр Романович Бонин
29. Вальтер
30. Юрий Васильевич Корнев
31. Георгий Александрович Озеров
32. Михаил Николаевич Петров
33. Николай Иванович Петров
34. Курт Владимирович Минкнер
35. Николай Андреевич Соколов
36. Александр Эмануилович Стерлин
37. Евгений Карлович Стоман
38. Абрам Самойлович Файнштейн
39. Георгий Семенович Френкель

V. ДИРЕКТОРА, ГЛ. ИНЖЕНЕРЫ, ГЛ. ТЕХНОЛОГИ АВИАЗАВОДОВ

40. Сергей Михайлович Лещенко (дир. завода № 22)
41. Юрий Васильевич Калганов (дир. завода № 29)
42. Иван Михайлович Косткин (дир. завода № 1)
43. В. И. Абрамов (дир. завода)
44. Василий Степанович Войтов (дир. завода № 62)
45. Михаил Усачев (дир. завода № 156)
46. Евграф Порфирьевич Шекунов (гл. инж. завода № 1)
47. Алле
48. Юрий Тимофеевич Шаталов
49. Александр Сергеевич Иванов (гл. инж. ГАЗ)
50. Семен Абрамович Вигдорчик (гл. технолог завода № 1)
51. Николай Иванович Полонский (гл. технолог)
52. Иван Михайлович Лопатин
53. Николай Оттен
54. Владимир Сергеевич Денисов
55. Иван Квитко

VI. ВОЕННЫЕ РАБОТНИКИ — ИНЖЕНЕРЫ

56. Константин Ефимович Полищук (нач. Академии ВЭТА)
57. Арон Юльевич Рогов (нач. отдела НИИ ВВС)
58. Константин Иванович Трунов (НИИ ВВС)
59. Леонид Львович Кербер (НИИ ВВС)

VII. НАЧАЛЬНИКИ КОНСТРУКТОРСКИХ БРИГАД

60. Евгений Иванович Погосский (завод № 156)
61. Тимофей Петрович Сапрыкин (завод № 156)
62. Константин Витальевич Рогов (завод № 156)
63. Борис Михайлович Кондорский (завод № 156)
64. Иосиф Маркович Склянский (завод № 22)
65. Исаак Самойлович Свет (завод № 135)
66. Наумов (ЦИАМ)
67. Николай Николаевич Бураков (ВИАМ)
68. Николай Федорович Бочаров (ВИАМ)
69. Сергей Михайлович Егер (завод № 240)
70. Виктор Иванович Майоранов (завод № 1)
71. Алексей Иванович Цветков (завод № 1)

VIII. НАЧАЛЬНИКИ ЦЕХОВ АВИАЗАВОДОВ

72. Федор Максимович Шпак (завод № 22)
73. Владимир Сергеевич Дюппо (завод № 1)
74. Борис Ефраимович Радулянский (завод № 1)
75. Павел Васильевич Мирославский (завод № 1)
76. Василий Иванович Сиприков (завод № 1)

IX. ИНЖЕНЕРЫ-КОНСТРУКТОРЫ

77. Виктор Пантелеймонович Сахаров
78. Игорь Борисович Бабин
79. Павел Васильевич Буткевич
80. Наум Матвеевич Немерницкий
81. Николай Николаевич Аматов
82. Евсей Хаимович Гиммельштейб
83. Александр Маркович Саж
84. Григорий Моисеевич Соловьев
85. Павел Петрович Богазевич
86. Петр Петрович Маркевич
87. Николай Николаевич Платов
88. Вадим Николаевич Успенский
89. Михаил Гурвич
90. Виктор Бардин
91. Александр Вартанов
92. Федор Фесун
93. Михаил Лапицкий
94. Мутовчинский
95. Смирнов
96. Ширский
97. Александр Петрович Алимов
98. Леонид Дьяконов

X. ПРОЧИЕ

99. Карл Сциллард (физик)
100. Ласло Кунович (электрик)
101. Казимир Петрович Боровский (плановик)
102. Иван Михайлович Звонов (профсоюзный лидер)

Как уже говорилось, список неполный, за прошедшие годы многое забылось, однако основные в нем все. Такова уж судьба второстепенных, что даже в тюремных летописях их забывают.

Любопытен социологический анализ списка. В нем: академиков — 6, главных конструкторов — 17, начальников конструкторских бюро — 4, профессоров, докторов наук — 12, директоров заводов, главных инженеров и главных технологов — 16, начальников конструкторских бригад — 12, начальников цехов — 5, военных инженеров, начальников отделов — 4, инженеров — 26. По национальному признаку: русских — 70, евреев — 18, немцев — 3, венгров — 2, итальянцев — 1, армян — 3, грузин — 1, поляков — 3.

Нужно иметь в виду, что в авиапромышленности помимо нашей шараги функционировали еще две: двигательная и ракетная. Вероятно, мы будем недалеки от истины, если оценим общее количество специалистов, извлеченных триумвиратом Ягода-Ежов-Берия из НКАП (Народный комиссариат авиационной промышленности), в 450-500 человек.

300 работало в шарагах, экстраполируя списки, которые мы составили, человек 100 потерялись в лагерях и не менее 50-70 были уничтожены. О многих из них мы это знали доподлинно.

Ничего не скажешь, размах достойный. Немногие страны могли бы выдержать подобное кровопускание.

ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА

1. Намордники — листы кровельного железа, наглухо закрывающие окна камер с наружной стороны.
2. Шарага — закрытое конструкторское бюро, в котором весь технический персонал — заключенные.
3. Черные вороны — автомобили для перевозки заключенных; в периоды самых интенсивных арестов 1937—1938 гг., чтобы скрыть их количество, на боках писали «хлеб», «мясо», «мебель» и т.д.
4. Столыпинские вагоны — названы так по имени премьер-министра П. А. Столыпина. При нем в них возили по 4 человека в купе, при Ягоде-Берия — по 16.
5. КОСОС — Конструкторский отдел сектора опытного самолетостроения ЦАГИ.
6. ЦКБ-29 НКВД — Центральное конструкторское бюро № 29 НКВД.
7. Лавочка — метод снабжения заключенных за деньги, переводимые их родственниками.
8. Попка — производное от попугая, символ такой же глупости и механического исполнения распоряжений офицеров, кличка, присвоенная заключенными солдатам охраны.
9. Сидор — мешок на языке уголовников.
10. Падло — производное от падали, т.е. мертвого скота, — кличка, которой охрана наделила заключенных.
11. Закосил — спрятал, украл.
12. Пайка — кусок хлеба, суточная норма для заключенных, колеблющаяся от 800 граммов (при выполнении нормы) до 400, когда ее не выполняют.
13. Доходяга — человек, неспособный из-за физического состояния выполнять норму работы, постепенно доходящий до уровня инвалида, а затем и до смерти.
14. «М» — термин из суточной лагерной рапортички — «М» — мертвецы, «Р» — работающие, «Б» — больные.
15. ГУЛАГ — главное управление лагерями, своеобразное государство в государстве, имевшее в 1937—1938 гг. около 15 000 000 жителей.
16. Старик, папа, Андрюполев, дед — многочисленные прозвища Андрея Николаевича Туполева.
17. З/к, зэк — официальный термин, обозначавший заключенного.
18. Из стихотворения, написанного Маяковским, на назначение Фрунзе наркомвоенмором взамен Троцкого:
Заменить ли горелкою Бунзена
Тысячевольтный Осрам?
Что после Троцкого Фрунзе нам,
после Троцкого Фрунзе — срам!
19. Баланда — жидкий лагерный суп.
20. Развод — ежедневная процедура приема заключенных конвоирами из зоны лагеря.
21.Фраза, которую произносил конвоир, принявший бригаду заключенных, перед началом движения к месту работы. Формула позволяла ему спокойно пристрелить строптивого заключенного. Для оправдания требовалось немного: оттащить труп на шаг в сторону от дороги.
22.Уланский переулок — место пребывания наркомата авиапромышленности.
23. Вольняги — термин, определявший вторую, еще не арестованную часть страны.
24. Вертухай — обозначение конвоира. Очень многие из них были украинцами и вместо команды «не вертись», подавали по-украински «не вертухайся», откуда зэки и прозвали их.
25. Стукач — провокатор, стучавший, т. е. передававший начальству информацию.

Печатается в сокращении.

Источник: www.lib.ru