1 декабря 2014| Гирингелли Питер перевод с английского Кирюхина Ярослава

Детство в фашистской Италии

Фотография на паспорт в 1946 году в праздничной одежде. Мне тогда было 16.

Питер Гирингелли. Фотография на паспорт в 1946 году в праздничной одежде. Мне тогда было 16.

Это рассказ о моей жизни в Италии в годы нацистской оккупации и череде событий, которые привели меня туда. Это, конечно, история о моем личном опыте, но я надеюсь, она даст представление о том, как итальянский народ страдал в 1944 году во времена фашисткой республики Сало, на поздних этапах Второй Мировой войны.

 

Ранние годы в Лидсе

Я родился в Лидсе 9 июня 1930 года. Мой отец — Пьетро Гирингелли (по прозвищу Рино) был итальянцем. Он приехал в Лидс в 1919 году в возрасте 17 лет, чтобы работать на своего дядю Питера Матури, который был ножовщиком. Вскоре после этого он повстречал мою мать Елену Гранелли, чьи родители тоже были итальянцами. Она родилась в Лидсе в 1905 году. Мама с отцом поженились в 1928 году.

Мой отец вступил в итальянскую ассоциацию «Фашисты за границей». Как я могу припомнить, примерно в 1936 году мы посещали собрания членов этой ассоциации, в итальянском консульстве в Брадфорде. Я помню, как во времена итальянского вторжения в Абиссинию (теперь более известной как Эфиопия) моя мать пожертвовала ассоциации свое золотое обручальное кольцо. Под аплодисменты все замужние женщины подходили к корзине и клали в нее свои золотые обручальные кольца, преподнося их в качестве «подарка» Дуче [Бенито Муссолини — редакция]. Взамен они получали стальные кольца, на которых внутри были выгравированы дата и описание пожертвования. Начиная с 1936 года, было непросто быть итальянцем или иметь итальянскую фамилию. Мое первое воспоминание о проявлениях национализма переносит меня на школьную площадку, где меня держат несколько мальчишек и заставляют вновь и вновь вдыхать нюхательные соли, закрыв мне при этом рот. На тот момент мне было около семи лет. Я помню ощущение несправедливости происходящего и пренебрежительное отношение к этому учительницы, когда я рассказал ей об этом инциденте.

Первые девять месяцев войны я провел в Лидсе. Я до сих пор могу отчетливо вспомнить, как Невилл Чемберлен официально объявил по радио о том, что Британия находится в состоянии войны с Германией. Я помню, как мне выдали противогаз и как в школе нас учили пользоваться им, а также бомбоубежище Андерсона в нашем саду. Это был период, который позже стал известен под названием «Странная война [1]«, но тогда она не казалась бутафорской, с неукоснительным отключением электричества, передвижением по улицам с фонарями в темное время суток и машинами, движущимися при слабом освещении своих замаскированных фар. Позднее, в начале 1940-го года, я увидел кинохронику, демонстрирующую французские дороги, переполненные убегающими беженцами, а затем и Дюнкерскую эвакуацию.

Бенито Амилькаре Андре́а Муссолини (1883 - 1945 гг)

Бенито Амилькаре Андреа Муссолини (1883 — 1945 гг)

10 июня 1940 года, через день после моего 10 дня рождения, Муссолини принял свое злополучное решение вступить в войну. В ту самую ночь полиция взялась за дело по всей Великобритании. Поздно вечером в нашу дверь постучали, и два офицера специального подразделения пришли и арестовали моего отца. Ему было приказано взять с собой небольшой чемодан. Я помню, что у нас в гостиной стояли две фотографии: на одной из них был изображен Виктор Эммануил III, король Италии, а на другой — Дуче Бенито Муссолини, оба в железных шлемах. Во время конфискации одна из фотографий разбилась. Я помню, как мама, вся в слезах, счищала стекло с ковра, после того как они забрали моего отца. У нас не было телефона, и лишь на следующее утро мы узнали, что мой дедушка по материнской линии Фердинандо Гранелли тоже был арестован наравне с другими итальянцами в Лидсе и в других регионах Британии. Несколько дней спустя их ближайших родственников оповестили, что все арестованные были помещены на остров Мэн. Мой дедушка был освобожден в 1943, а умер в 1945 году.

 

Депортация

Примерно спустя три недели после ареста мой отец был внезапно выпущен на свободу в сопровождении полицейского конвоя. Нам — моим отцу и матери, мне и моей четырехлетней сестренке Глории — дали несколько часов на то, чтобы упаковать по одному чемодану на каждого и сесть на поезд до Глазго. Поезд, направляющийся на север Британии, был переполнен солдатами, и я помню, как сидел в коридоре с солдатом в килте на его вещевом мешке. Поезд доехал до городских доков, где мы пересели на корабль под названием «Монарх Бермудских островов». После тщательного досмотра моя коллекция почтовых марок и атлас, который я недавно получил в подарок на день рождения, были конфискованы и отброшены в сторону. Всего нас было 629, возглавляемых Джузеппе Бастиниани, который был итальянским послом и высокопоставленным фашистом, а впоследствии был назначен губернатором Далмации, оккупированной Италией. Будучи высокопоставленным членом Большого фашистского совета, Бастиниани позднее сыграл важную роль в свержении Муссолини в июле 1943 года.

Из Глазго мы поплыли в Лиссабон, постоянно двигаясь зигзагами, чтобы избежать заминированных территорий и немецких подлодок. Я помню множество шлюпочных учений, когда нас всех заставляли стоять на палубе в плавательных жилетах, как казалось тогда, часами. Несомненно, это было необходимо с учетом постоянной опасности, в которой мы находились, но может быть, к этому примешивалась и толика антиитальянских настроений в обращении с теми, кто были врагами нации: с нами обходились справедливо, но с некоторым холодком. Членами корабельной команды были отважные матросы торгового флота, на которых возложили обязанность выполнить эту необычную задачу (один из моих дядьев по материнской линии Джон Гранелли безупречно служил вторым инженером на британском корабле под названием «SS Sacramento», постоянно перемещающимся во время войны между Халлом [2] и Нью-Йорком. 26 июня мы прибыли в Лиссабон. Нам не позволили сойти на берег, а отправили прямо на итальянский лайнер Conte Rosso компании Ллойд-Тристино, который прибыл из Италии с сотрудниками британского посольства и эквивалентным числом британских экспатриантов.

В отличие от «Монарха Бермудских островов», на «Conte Rosso» нас обслуживали по первому классу и потчевали лучшей едой и винами. Мы были в обеденном зале, когда Бастиниани и его свита предстали перед нами во всем блеске своей фашистской униформы. До этого я видел его на борту «Монарха Бермудских островов» только в сером костюме. Бастиниани расхаживал от стола к столу, перекидываясь парой фраз со всеми нами.

За несколько недель до 10 июня я получил двойной перелом правой руки, и вплоть до того момента был в гипсе, хотя его давно уже следовало снять. Я помню, как Бастиниани спросил меня об этом, поговорил с моими родителями и приказал, чтобы гипс был снят на следующий день. Так и произошло. Мы прибыли в город Мессину на острове Сицилия, где сошли на берег. Получив лишь билеты на поезд, мы были теперь предоставлены самим себе.

 

Прибытие в Сицилию

Один случай врезался мне в память. Когда мы покинули судно, чтобы отправиться на морском пароме из Мессины в Реджо-ди-Калабрию, на итальянский материк, загорелый сицилийский подросток спросил, может ли он помочь нам нести наш багаж. Он был босоног, и штаны его доходили до середины икры. У нас было четыре тяжелых кожаных чемодана, набитых под завязку, и мой отец согласился, ожидая, что парень возьмет лишь два из них. Вместо этого мальчик продел широкий кожаный ремень через ручки двух чемоданов и повесил их на свое плечо, а затем поднял два оставшихся и быстро направился к парому. Там он скинул их, за что получил оплату, и отправился назад.

Через несколько дней после начала войны в Италии, казалось, царил мир. Мы побывали в Риме, чтобы осмотреть местные достопримечательности, и посетили Ватикан. Затем мы на несколько недель остановились над Санта Марией дель Таро [3] в деревушке под названием Пьянлаваньоло, позади Киавари в Апеннинах, у семьи сестры моей мамы. Затем на поезде добрались до Порто Валтравалья на озере Маджоре, в крохотное селение Мусадино, где родился мой отец. Параллельно с этим появилась новость о том, что немецкая подлодка (U-47 под руководством знаменитого Гюнтера Прина в ночь с 1 на 2 июля 1940 года) потопила «Звезду Андорры» у мыса Малин Хед, самого северного мыса Ирландии. «Звезда Андорры» направлялась в Канаду с 700 интернированными итальянцами на борту, большая часть из которых утонули. Мой отец со всей вероятностью тоже должен был бы находиться на этом обреченном корабле, если бы не сделал выбор в пользу депортации. Многие из тех, кого он знал, погибли. Этот случай также наглядно продемонстрировал, как нам повезло, что мы без злоключений преодолели весь путь через Ирландское море, Бискайский залив и Средиземное море на двух кораблях в военное время. C «Conte Rosso» тоже произошло несчастье: используемое в качестве судна для перевозки войск после того, как мы покинули его, оно было подорвано торпедой и затонуло в 1941 года, унеся с собой 1212 жизней.

Семья моего отца обосновалась во Франции в 1920-е годы, поэтому семейное гнездо в Мусадино пустовало. К дому было подведено электричество, но не было водопровода, поэтому воду надо было носить в ведрах из общественного колодца на улице. Массивный трехэтажный дом был построен в середине 18 века, но внутри не было ни лестниц, ни канализации. Чтобы попасть на второй этаж (где мы жили), нам приходилось подниматься по мрачным каменным ступеням c улицы. Они в свою очередь вели к балкону, от которого поднимался крутой лестничный деревянный пролет, в свою очередь приводивший к самому высокому балкону и большой спальне. Окно, выходящее на улицу, было зарешечено железными прутьями, а изнутри к нему были приделаны деревянные ставни. Два балкона выходили на внутренний прямоугольный двор, лицом к которому стояли и другие дома. Туалет был дырой в углу двора над огромной выгребной ямой, огороженной станми, и не имел дверей. Когда он доверху наполнялся отходами, его следовало опустошать руками, а его содержимое использовать в качестве удобрения.

Все это очень сильно ударило по моей матери. До этого мы вели комфортную жизнь в Лидсе, и у нас была полностью оборудованная современная ванная, стиральная машинка и пылесос Гувер, что на тот момент не было в порядке вещей. Сейчас же, помимо отсутствия воды моя мама не могла ни слова вымолвить по-итальянски. Беда нагрянула неожиданно. Через несколько недель моего отца призвали на военную службу и отправили в Югославию, служил он преимущественно в городе Сплит (затем получившим название Спалато) в Далмации.

 

Школьные годы

Свою учебу в Италии я начал в первом классе начальной школы, что было весьма унизительным. Все мои одноклассники был шестилетками, кроме одного семилетнего мальчика, у которого были трудности с учебой, и которому пришлось повторить программу первого класса. Мне же на тот момент было 10 лет, и я был на голову выше всех в классе. Что было хуже всего, первые несколько недель мне нужно было носить такой же детский комбинезон, как и всем остальным. В классе дела обстояли не так плохо, но на время перемен я превращался в объект насмешек.

Как раз в этот период произошло то, что на долгие годы сделало меня противником национализма. Я подвергся нападению компании ребят после школы, которые стали бросать в меня камни, при этом группа продолжала разрастаться, и повсюду слышались крики на итальянском «Англичанин»! И если в Англии я почти задыхался от запаха нюхательных солей и криков «итальяшка», здесь я был побит камнями и назван «англичанином». Ни один из камней не попал в меня, но я бежал домой, чувствуя себя всеми отверженным, будучи изгоем в обеих странах.

После этого случая, произошедшего в 1940-м году, у меня развилась острая двойная грыжа, и мне пришлось делать операцию в городе Луино, в восьми километрах от Мусадино. Это, вероятно, был тяжелый период для моей матери, но она как-то смогла с этим справиться. Перед самой операцией родители пришли навестить меня. Отец был в униформе солдата-пехотинца. Он закончил свою боевую подготовку и был направлен в Югославию (хотя в то время он еще не знал, куда его направят). С тех пор я его не видел вплоть до 8 декабря 1942 года, когда его неожиданно уволили с военной службы.

Эта одна из тех дат, которые я могу с точностью восстановить в памяти, потому что в тот день отмечался Праздник Непорочного Зачатия Девы Мария. И именно в тот день он вернулся домой. Отец должен был приехать еще неделю или две назад, но первый поезд, на котором он ехал, по его рассказам, попал в засаду партизан Тито. Железнодорожный путь был взорван, a поезд обстрелян из пулеметов. Отец выпрыгнул из вагона и лежал на путях позади колеса поезда, пока все не кончилось.

После моей операции, в начале 1941 года, меня отправили восстанавливать силы в Лоано, морской курорт в Лигурии, за счет госсредств при содействии «Итальянской ликторской молодежи» (молодежной фашистской организации). Моя мама сопровождала меня до Варезе. На тот момент я был одет в черную рубашку и зеленые армейские шорты, не похожие на типичный наряд юного фашиста. На станции в Варезе я присоединился к нескольким мальчикам и девочкам, с которыми мы вместе поехали в Геную, где пересели на поезд до Лоано. Он медленно проехал мимо нескольких мест, которые попали под обстрел британского флота (как я выяснил после войны, 9 февраля 1941 года их обстреляли линкоры Renown и Malaya и крейсер Sheffield). Это был первый раз, когда я стал очевидцем столь сильных разрушений в результате военных действий, но мне предстояло увидеть еще много других в последующие годы, а кульминацией этого стал вокзал в Ганновере, где в 1948 году я, уже будучи британским солдатом, стоял и смотрел на разрушенный город, простиравшийся на километры вокруг.

В восстановительном центре в Лоано я впервые понял, насколько тоталитарным было в то время итальянское государство. В день было несколько выпусков новостей, и нам приходилось слушать два из них — за завтраком и за обедом. Когда звучала военная музыка, предваряющая новостной выпуск, нам следовало встать и стоять, внимательно слушая в полном молчании, пока новости не подходили к концу. Затем под крик учителя «Кому победу?», на который мы отвечали фашистским приветствием (известное, как римское приветствие) и криком «Нам», мы садились за стол и приступали к еде. Все, что мы слышали, были сообщения о победах, небывалом героизме, который признавал даже враг, и стратегическиx отступленияx в пустыню, чтобы заманить врага в ловушку.

В то время я верил этому, и только значительно позже узнал о поражениях, которые итальянская армия потерпела в Северной Африке. Многие из моих товарищей были девочками, некоторые из них были смешанной расы, к примеру, из Ливии. Не считая ненавистных новостей и строго распорядка дня, относились к нам хорошо. Сейчас я не могу вспомнить, как долго я там пробыл, это могло быть около трех месяцев или меньше.

 

Голод и холод

Когда я вернулся в Мусадино, я довольно хорошо говорил по-итальянски, и с унижениями первого класса начальной школы было покончено. Меня отправили во второй класс. К этому моменту моя одежда была полностью изношенной, да и моя сестра стремительно вырастала из своей. У меня не было ни ботинок, ни сапог, а на босу ногу я одевал «цокколло» [4], представлявшие собой вытесанные из дерева подошвы, крепившиеся к ноге кожаным ремешком. Это была обычная деревенская обувь, с той лишь разницей, что у меня не было носков. Мои штаны и рубашка были латаны-перелатаны. Зима 1941 года была одной из самых холодных на моей памяти, и временами я едва не терял сознание от холода и голода. Я помню, что был постоянно голоден с 1941 по 1945 годы, хотя самым ужасным был 1944 год. Тогда ввели систему получения продуктов по карточкам, но редко когда какие-то из этих товаров были доступны в деревне, чтобы получить их.

Милан был всего в несколько милях от нас, но казалось, что между нами несколько тысяч километров. Мы побывали там в 1940 году, когда только приехали в Италию, и посетили Дуомо. Но к тому моменту, Милан был разбомблен, и я не возвращался туда до 1945 года, когда попал в ряды Южноафриканской армии. Его снова неоднократно бомбили в 1940 году, но самым разрушительным был авианалет в дневное время в октябре 1942 года. После этого к нам потянулась вереница беженцев, состоявшая преимущественно из женщин и детей. Это любопытным образом отразилось на моем положении среди мальчишек — неожиданно все они признали меня за своего, а бедные миланские ребята стали объектами наших издевательств и дразнилок. Мы дразнили их на их местном диалекте «Миланцы, пердуны, ешьте по 10 черешен за раз».

28 октября (в годовщину Марша на Рим и захвата власти фашистами) то ли 1941 то ли 1942 года (я позабыл когда именно) я стал свидетелем и живым участником крупного фашистского марша в Порто Валтравалья. Всем школьникам надлежало нарядиться в черные рубашки. Организации «Дети волка» («сыновья и дети волчицы», младшие школьники, эквивалент волчат), «Балилла» (мальчики от 8 до 14 лет), «Молодежный фашистский авангард» (юноши от 15 до 18 лет) были выстроены в ряд вместе с солдатами 7 пехотного полка (из местных казарм в Порто Вальтравалья около стекольного предприятия Луччини) возле широкого берега озера, украшенного флагами и стягами. Во главе «Балиллы» (нас) стояли учителя, которые были членами Добровольной милиции национальной безопасности [5], а во главе «Молодежного фашистского авангарда» — офицеры этого фашистского движения. В Порто Вальтравалья был добрый доктор Баллеро, средних лет, маленького роста, и с брюшком. Я был удивлен, увидев его и местного аптекаря среди офицеров движения в полной фашистской униформе, с животами затянутыми синими поясами.

Я видел много ухмылок и сдерживаемых смешков среди моих школьных друзей. Был и еще один эпизод, который впечатался в мою память: в конце парада мы все, за исключением солдат, отправились в церковь на торжественную мессу и освящение флагов. Все флаги и стяги держали знаменосцы в полном фашистском обмундировании, включая «фески» или альпийские шляпы на головах. Поначалу я удивился, что мужчины не снимают шляпы в церкви во время богослужения, и священник на это не сетует, но внезапно, и я почти уверен, что это не просто взгляд в прошлое, я осознал фарс происходящего.

 

Возвращение отца

После увольнения из армии мой отец стал работать шлифовальщиком станков на фабрике (Ditta Boltri) в Порто Валтравалья. Он работал по 10 часов в день, с 6 утра до 5 вечера, пять с половиной дней в неделю. Но почти каждый день после работы он вместе со мной шел в горы рубить дрова или обрабатывать три земельных надела, которыми мы владели. Когда он вернулся из армии, то обнаружил, что моя мать задолжала крупную сумму единственному сельскому магазину и пекарне, и он возвращал этот долг, занимаясь валкой деревьев для владельца магазина после своей основной работы. Ему потребовались месяцы, чтобы погасить этот долг. К этому моменту моему отцу открыли глаза на происходящее. Деревенские жители, которые стали доверять ему, постепенно рассказали ему о фашистких зверствах в 1920-1922 годах, когда фашисты пришли к власти, и о второй волне террора в 1925 году, о зверских избиениях дубинками, похожими на бейсбольные биты, под названием манганелло, о дозах касторового масла, которые фашисты заставляли выпивать своих противниках (около литра), и об убийствах. После этого отец стал уверенным антифашистом, а позже тайным членом Итальянской социалистической партии пролетарского единства, как тогда назвалась Социалистическая партия.

Через несколько месяцев после возвращения отец отправился на поезде к рисовым полям в долине По к югу от Милана, чтобы попытаться купить там риса. Он вернулся ни с чем, и это был первый и последний раз, когда я видел моего отца плачущим. Через несколько недель после этого он отправился туда снова, отчаянно нуждаясь в еде. На этот раз он взял меня с собой. Мы шли от фермы к ферме по длинным пыльным дорогам, кажущимся бесконечными в этот жаркий день. Многие нам отказывали, кто-то вежливо, кто-то нет, некоторые предлагали продать нам любое количество риса, но по заоблачным ценам. Под конец мы нашли ферму, где купили риса и кукурузы по высокой, но разумной цене. Рис был нам нужен для еды, а вот кукурузу отец хотел использовать под семена.

Обратный путь на поезде был, без сомнения, кошмаром для моего отца, но очень увлекательным и приятным для меня. Мы сели в уже переполненный поезд, на котором буквально висело множество людей. Нам удалось встать на сцепление между двух вагонов с нашим чемоданом, полным риса и кукурузы. И я хорошо помню, как крепко меня держал мой отец. В один момент мы остановились, и длинный состав медленно прошел мимо, направляясь на юг. В нем, по-видимости, оказалась целая немецкая дивизия: платформа за платформой он шел, загруженный танками, и на каждой такой платформе спереди и сзади стояли немецкие солдаты с ружьями и в стальных шлемах. Это был первый раз, когда я увидел немецких солдат, а впоследствии мне предстояло увидеть их много больше.

Дивизия, которую я увидел, — это скорее всего была недавно перегруппированная и переименованная бронетанковая дивизия «Герман Геринг», сформированная из немногих уцелевших военных из дивизии «Герман Геринг» в Тунисе и отдельных подразделений из Франции, Голландии и Германии. Новая дивизия была собрана во французском регионе Бретaнь, а затем переправлена по железнодорожным путям в Неаполь.

Поезд также проехал мимо лагеря военнопленных, и я отчетливо видел британских солдат в хаки на территории, огороженной колючей проволокой. Некоторые махали нам, и я махал им вслед, думая, что машут они мне, но скорее всего их приветствие было адресовано молодым девушкам, едущим на этом же поезде.

Рис быстро закончился, но мой отец к тому моменту выкорчевал все тутовые деревья на клочке земли, принадлежавшем нашей семье, и вскопал все поле вручную. Он и меня заставлял копать, но мой вклад в это дело был невелик. Тутовые деревья выращивались, чтобы кормить шелкопрядов, в чьем разведении женщины на этих территориях специализировались до войны (я видел последний сезон разведения шелкопрядов в 1940 году). Теперь же каждая пять земли была засеяна кукурузой, после чего мы вплоть до 1945 года существовали преимущественно на кукурузной каше под названием полента.

Мы всегда чувствовали голод, но мой отец сделал так, чтобы мы не изнемогали от него. Он знал все съедобные грибы и дикие растения, которые можно было употреблять в пищу. Мы ловили и ели все виды животных и все виды птиц, включая лягушек, улиток, пресноводных креветок, ежей и однажды даже белку. С середины 1943 года мы держали морских свинок, которые были еще одним важным источником белка.

Я также до сих пор помню о большой доброте многих людей, таких как синьора Изабелла, мать моих друзей Аматоре и Аниты. Ее муж умер в 1929 году, после того как был сильно избит фашистами. Я проходил мимо ее дома по дороге на фабрику, и время от времени она давала мне только что надоенного козьего молока. Вирджиния, другая дама, иногда давала мне свежее яйцо из-под курицы, которое я немедленно разбивал и выпивал.

 

Свержение Муссолини

Генерал Пьетро Бадольо

Генерал Пьетро Бадольо, маркиз Саботино и герцог Аддис-Абебский

Свержение Муссолини в июле 1943 года и назначение генерала Пьетро Бадольо главой правительство в соответствии с королевским указом стало полной неожиданностью. Все словно с ума посходили в течение ближайших трех дней, и все фашистские эмблемы были сорваны. Давно запрещенные политические партии вернулись к политической жизни вместе с плеядой газет.

Когда Бадольо объявил по радио, что Италия продолжит войну на стороне Германии, все восприняли эту новость скептически. Вера в то, что война скоро закончится, вызывала столько радости. Однако в речи Бардольо прозвучала фраза «Война продолжается», которая засела у меня в голове, потому что была в заголовках почти всех газет. Муссолини, по сообщениям, находился под арестом в секретном месте, и все посчитали, что с фашистами покончено. Повсюду развевались красные флаги, и музыканты деревенского оркестра Мусадино вытащили на свет божий свои спрятанные инструменты, чтобы сыграть на них впервые с 1922 года. Руководил оркестром мужчина, который всегда был очень добр ко мне, но теперь я могу припомнить лишь его прозвище, «Корбеллин» (корзинщик на итальянском). Он тоже был сильно избит фашистами в 20-х годах ХХ века.

1 сентября появились сообщения о том, что союзнические войска [6] добрались до Реджо-ди-Калабрия в материковой Италии (куда мы прибыли в июне 1940 года), не встретив сопротивления со стороны Сицилии). А 8 сентября 1943 года Бадольо объявил о том, чего все так ждали весь август: что Италия не в состоянии продолжать войну и просит о перемирии. Затем мы узнали, что правительство, возглавляемое Бадольо, вместе с королем бежали из Рима. Несколько дней спустя дезертировал итальянский гарнизон в Порто Вальтравалья, а казармы подверглись разграблению. Никто не пытался остановить мародерство, которое продолжалось весь день. Я пришел домой с крадеными ботинками и связкой одежды, которую смог унести на себе. С этого момента и вплоть до 1945 года я одевался в разные предметы итальянской военной формы, как и многие в округе.

Лагерь военнопленных, который я видел во время поездки на поезде, был тоже опустошен. Некоторые из беглых узников были вновь схвачены немцами и отправлены в Германию, но многие из оставшихся на свободе присоединились к быстро формирующимся итальянским партизанским отрядам в горах, или же им помогли добраться до союзнических фронтов или Швейцарии. Те же, кто не смогли вернуться, как я узнал впоследствии, остались и сражались на стороне партизан до 1945 года.

Вскоре после этого крупные соединения немцев переместились в Порто Вальтравалья, где они использовали главный местный отель Альберго дель Соле в качестве своего штаба. В то время я был в 4 классе начальной школы (четвертый и пятый начальные классы обучались в Порто Вальтравалья) и бывал там каждый день. Люди были поражены произошедшим, но все еще надеялись, что война каким-нибудь образом подойдет к концу.

Немцы, по-видимости, использовали Порто Вальтравалья, который находился прямо на озере Маджоре, как отправной центр. Берег озер кишел немцами, и в первые дни они казались достаточно безобидными. Они даже отдавали нам остатки своего супа после ужина, когда два или три тяжелых котла с супом выкатывали наружу, и его остатки раздавали детям. Я ходил туда пару раз с бидоном, пока родители большинства детей не попросили их прекратить это делать. Затем пришла ошеломительная новость о том, что Муссолини был освобожден во время дерзкого налета десантников СС и что была сформирована республиканская фашистская партия, в которую вошли воинствующие фашисты, такие как скандально известный Роберто Фариначчи и фанатичный Алессандро Паволини.

Муссолини попытался восстановить итальянскую армию под руководством генерала Грациани. Но немцы не позволили итальянцам сражаться с союзническими войсками на линии фронта. Вместо этого итальянских военных использовали против партизан, чтобы позволить немецкой стороне сражаться преимущественно на фронтах. Новая фашистская республиканская армия получила название Национальная республиканская гвардия (НРГ). В ее состав вошли остатки фашистской Добровольной милиции национальной безопасности, которая теперь была распущена, в рамках подразделения под названием Войска чернорубашечников. Солдаты НРГ были неотличимы от прежней итальянской армии за исключением черных рубашек и галстуков. Многих из них призвали в армию насильно, поэтому было велико число дезертирств, и с фашистской точки зрения, боеспособность этой армии была невысокой. К тому же, вхождение в ее состав фанатичных фашистов-чернорубашечников не нравилось ни Грациани ни командуюшему НРГ Ренато Риччи. В результате в июле 1944 года были сформированы несколько официальных фашистских отрядов, пользующихся полуавтономией, такие как Черные бригады, созданная Паволини, и Decima Flotiglia MAS (10-я флотилия МАС) под командой Джуно Валерио Боргезе. Из них двоих дурной славой пользовался отряд Черные бригады. Его участники отличались юным возрастом, их вербовали с 16 лет, большей частью в центральной Италии.

Вдобавок к этим группам существовали также итальянская дивизия СС под названием Итальянский Легион СС, состоящий из радикальных фашистов-добровольцев из 29-й Ваффен Гренадерской Дивизии СС (1-й итальянской дивизии СС) под командованием ССовцев Гюстава Ломбарда и брагадефюрера Петера Хансена, и националистические русские казачие отряды под командованием немцев, действующих на северо-востоке Италии. Черные бригады и 10-я флотилия МАС действовали преимущественно на территориях, где я жил. Вдобавок, там же располагались немецкие ССовцы и тыловые подразделения, которые независимо от остальных патрулировали окрестности.

 

[1] Дословный перевод: Бутафорская война

[2] Город в Великобритании

[3] Итальянское поселение

[4] Цокколло — сабо

[5] Чернорубашечники

[6] Блок Англии, Франции и России, государств-членов антифашистской коалиции во Второй Мировой Войне

 

Рассказ записан 8 ноября 2003 года

Перевод Ярославы Кирюхиной для www.world-war.ru

Источник: http://www.bbc.co.uk/history

Комментарии (авторизуйтесь или представьтесь)