Мне нужно немного — жить так, как мы жили в мир­ное время

9 июня 1942 год. Вот уже два месяца, как я в ремес­ленном. За это время я побывала в трех груп­пах. Мы учимся на станционных надсмотрщи­ков (иначе — монтеров). Из предметов (те­лефония, электротехника, электромонтаж, аппаратная мастерская и, наконец, слесарное и военное дела) мне нравится телефония. Учиться надо около шести месяцев, отраба­тывать, кажется, четыре года. Это чудовищ­но.

У меня здесь появилась подруга Рита, но ее перевели в ФЗО. Потом она, благодаря справке врача, ушла оттуда и теперь занима­ется в школе. Я с ней быстро сошлась, и без нее мне скучно и тяжело. В нашей группе большинство девочек — старый набор, нет ни одной симпатичной. Все увлекаются до безу­мия Чарской, ходят по 5—6 раз на одну и ту же картину и меньше всего думают об учебе. Мне же хотелось бы поскорее получить спе­циальность.

В воскресенье утром после завтрака наша группа пошла в баню. Там я помылась вовсю, но из-за белья в санпропускнике нас продер­жали до половины двенадцатого. Так как обед начинается в час, ехать домой не было смыс­ла. Я зашла к Рите, поговорила с ней полчаса и заторопилась в столовую. На обед был го­роховый суп и гороховая каша с томатом.

12 июня 1942 год. В городе по-прежнему часть на­селения объедается, часть — голодает. У од­ной учительницы есть брат. Их мать умерла в мае. Она была вся в синяках, мясо на теле местами вырвано — ее ел сын, брат учительницы. В нашей группе у одного мальчишки недавно умер отец. Толя даже не поинтере­совался, сколько хлеба берут за могилу, свез отца в морг и ест по его карточке. Да еще он сумел разжалобить нашего мастера Мирру Романовну, и она, войдя в его положение, да­вала ему лишние обеды и ужины.

15 июня 1942 год. Мама 9-го уехала на огороды на Всеволожскую. В записке, переданной мне, она пишет, что работают на прополке свеклы. В 8 часов, утром получают зеленые щи. Обед бывает из двух блюд, вечером же дают толь­ко кипяток. Мне непривычно и скучно без мамы. Но я не совсем одна — почти через день езжу к Сусанне. Пройти в госпиталь можно только по пропускам, но Сусанна два раза проводила меня мимо часовых. Я покупала на рынке салат, мы делили наш ужин и пирова­ли с ней.

…Мне нужно совсем немного — мне очень хочется жить так, как мы жили в мир­ное время, хочется быть вместе с мамой и Сусанной. Хочется быть где-нибудь в дерев­не, иметь возможность пойти в рощу за грибами, вдыхать запах леса, искать и находить грибы. Когда я вспоминаю запах леса, мне хочется плакать.

Ленинград! Я боюсь зимы, новой страшной зимы в осажденном городе, боюсь потерять человеческий облик, но я помню и люблю Ленинград мирного времени, залитый огнями, с магазинами, заполненными всем, что душа пожелает. Придешь из школы — откроешь буфет, возьмешь булки и сахару и забираешь­ся с ногами на диван — читать. А вечером Лена ставила самовар, и вся семья садилась за стол. Мы с Сусанной всегда ворчали, что к чаю опять ничего нет, кроме булки с маслом и сахара. Горит электричество, бежит вода в кране и весело пылает газ…

Сейчас тепло, светит солнце, но я с зами­ранием сердца думаю о том, что зима не за горами, что холод опять будет сковывать тело, вода застывать в комнате, надо будет сидеть впотьмах, опять заедят головные и бельевые вши,. Может, придется ездить за водой на Фон­танку и на улицах по-прежнему будут засты­вать трупы умерших от голода людей. Ведь блокада еще не прорвана. В начале июля на­чалась усиленная эвакуация из Ленинграда, говорили, что обязательно эвакуируют все ремесленные, и я была в ужасе, да и теперь нет уверенности, что нас оставят здесь на зиму. Может быть, лучше уехать, но я не пред­ставляю, как я буду жить без мамы и Сусан­ны.

Сейчас мы работаем на Некрасовской АТС. Сперва меня ошеломили шум приборов, звон­ки телефонов, вспыхивающие и гаснущие зе­леные, желтые и красные лампы, но теперь я привыкла. Наша работа несложная и состоит в том, чтобы втыкать вилку в пятые и деся­тые пары магистралей. В это время два Жени — один, работающий в измерительной, другой — на линии, проверяют абоненты. Эти мальчишки больше болтают, чем занимаются делом, охота же работать нападает на них тогда, когда нам пора кончать, и мы не ухо­дим со станции, предварительно не поругав­шись с ними. Потом Женька очень долго пе­реходит от шкафа к шкафу, скучно сидеть без дела и ждать его. Моя напарница — Жека. Полная противоположность мне: она упитанная, недавно принимала таблетки для возбуждения аппетита. Отец ее работает мастером в ремес­ленном, а мать — официанткой в столовой.

20 августа 1942 год. На днях мы с Любашей ездили «по грибы». Грибы эти, разумеется, были по­ганки, произрастали они в Сердобольском парке. В этот день после обеда у нас должно было быть слесарное дело. Нам с Любой до смерти не хотелось заниматься пилением мо­лоточков. Мы отправились к Мирре, и Люба заявила, что, мол, ее мать работает на огоро­дах и звала нас как-нибудь приехать к ней — может, даст каких-нибудь овощей. Мирра долго не соглашалась нас отпустить с занятий, но потом разрешила «поехать к матери», на­мекнув на то, что ей очень хотелось бы полу­чить кочан капусты (он нам и во сне-то не снился).

Как птицы из клетки, выпрыгнули мы на улицу, сели на трамвай № 20 и поехали в наш парк. В трамвае я вынула сетку для грибов, мы с Любой начали оживленно болтать, радуясь возможности походить по траве, подышать зеленью. Каково же было наше отчаяние, когда у Литейного моста хлынул дождик. Мы повесили носы. Но когда мы вошли в парк, дождь едва накрапывал, вышло солнышко и заиграло на траве, на листьях кустов, в кап­лях росы. Мы быстро промочили ноги, но нам было весело. Долго бродили мы по лесу в поисках поганок. Мы не брезговали ничем, радовались, когда нашли две сыроежки, охот­но клали в сетки и тонконогие поганки, рос­шие на навозе. На деревьях висели гроздья рябины, но стволы были гладкими до безоб­разия, а ни я, ни Люба по деревьям лазать не умеем. Приходилось довольствоваться упав­шими с дерева ягодами. Я подбирала их и кла­ла в карман — для мамы.

Начало смеркаться. Все назойливее и без­жалостнее стали кусать комары, едва волочи­ли мы усталые ноги. Грибы перестали попа­даться, стало холодно — ведь у нас были мок­рые ноги. Мы пошли на остановку. Очень долго ждали 20-ку. Наконец дождались. До улицы Некрасова доехали, когда уже совсем стемнело. Мама ждала меня, сидя у окна. Мы поели и легли спать. На другой день ели жа­реные грибы — грамм триста поганок и две сыроежки. Право же, поганки — очень вкус­ное блюдо!

Читайте также:
Пять месяцев войны
Три месяца ничего не писала

Источник:  Базанова В. Вчера было девять тревог // Нева. — 1999. — №1. Ленинград блокадный.