На первомайской демонстрации

В детстве мы, дети, стали свидетелями свершений, которые были присущи нашей стране. Они обычно происходили к праздникам, как правило, к Первому Мая или к 7 ноября. Это свершалось тожественно при стечении большого количестве народа.

Помню, в 1937 году в посёлке Никольском провели электричество. Жители купили подвесные абажуры, электролампочки. Люди хотели, чтобы в их жилище было светло и красиво.

Папа с мамой обсуждали, какие лампочки и сколько мы повесим в каждой комнате, на террасе и Кухне. После этого он привёз в картонных коробках абажуры, подвесные люстры и плафоны. Он ходил по комнатам и показывал, где, что и как будет висеть. И мы, дети, представляли, как это будет выглядеть.

Затем папа позвал электромонтёра, и он провёл проводку, укрепил выключатели и розетки. За несколько дней до установленной даты у нас всё было готово. И вот, наконец, папа и мама приехали с работы раньше. Все стали ждать наступления темноты. Электричество включили раньше, чем наступила темнота.

Папа включил все лампочки заранее, и семья не могла дождаться наступления темноты. И вот темнота наступила, в комнатах, на террасе и в кухне горели лампы, и было везде светло от электрического света. Я и сестра Юля бегали по всему дому, включали и выключали везде свет. Восторгу нашему не было конца.

С наступлением ночи мы не хотели ложиться спать, и выключать свет. Даже в нашей детской комнате Мама и папа не могли выключить свет, потому что мы кричали: «Включи!» А на следующее утро мы не хотели свет выключать, и весь день его включали. Только после угрозы наказания мы перестали баловаться выключателями.

Сейчас это трудно себе представить, но тогда это было так.

А потом последовало подключение радио. Папа принёс целых три радиоприёмника. Монтер провёл проводку и повесил радиоприёмники на указанные папой места. В заданное время радиосеть была подключена. Мы, дети, могли длительное время сидеть или стоять у радиоприёмника, слушать музыку и все передачи. Помню, не засыпали и не хотели идти спать. Папа сказал, что выключит радио и больше не включит, если мы не пойдём спать. А потом все привыкли к радио, и без него в доме было скучно.

Каждый год в посёлке Никольском появлялось что-то новое. Перед мостом построили магазин. От военного городка до станции выложили булыжником шоссе. Была построена новая двухэтажная школа — десятилетка, около шоссе построена поликлиника. Построено новое здание сельского совета с милицией. Надолго запомнится прокладка третьего железнодорожного пути, а потом строительство через него моста.

Деревянный мост начинался на одной стороне железнодорожных путей. Посредине были два лестничных спуска и подъёма на среднюю платформу, и был спуск на противоположной стороне путей. Для нас, детей, было забавой бегать по лестнице наверх, затем по переходу через железнодорожные пути, и бегом спускаться вниз на противоположной стороне. Дети спорили, кто пробежит быстрее через мост один или несколько раз. У нас были соревнования. Ввиду того, что дети мешали пассажирам, то в какое-то время даже поставили дежурных, которые запрещали детям бегать по мосту. Потом на станции поставили милиционера, и одно его присутствие вызывало у детей страх. Дети стояли и не решались перебегать по мосту через пути.

Перед входом на деревянный мост, летом поставили палатку, в которой продавали мороженое. Мороженое было фруктовое, молочное и сливочное. Фруктовое мороженое — розового цвета, молочное и сливочное — белого. Продавщица укладывала в железную формочку круглую вафельку, затем ложкой захватывала из круглых бачков мороженое и набивала формочку, сверху укладывала круглую вафельку. После этого большим пальцем нажимала на дно формочки и выдавливала порцию мороженого. Порции были трех видов: маленькая, средняя и большая, соответственно были и цены.

С появлением палатки с мороженым дети стали выпрашивать у родителей деньги, чтобы купить хотя бы маленькую порцию. Я даже иногда залезал в карманы к маме и папе, стремясь найти в них хоть бы пятачок на такую порцию мороженого.

Как-то Юра Поспелов купил большую порцию сливочного мороженого. Оно было самое дорогое. Я и Волька обступили с двух сторон Юру, и стали просить его дать лизнуть мороженое хотя бы раз. Заодно мы спрашивали, где он взял 15 копеек на это мороженое. Юра проговорился, что нашёл монету у кассы. Мы попросили его показать, где именно он нашёл её. Придя в кассовый зал, мы увидели, что под окном кассы между досками в полу имеются щели. Волик высказал предположение, что в эти щели могли упасть много монет, и предложил залезть под пол у кассы.

Из троих ребят я был самый маленький. Юра и Волик уговорили лезть под пол меня. Я согласился. Ползти под полом в кассовом зале было очень страшно. Там была грязь, попадалось битое стекло. Но я всё же долез до кассы и стал шарить по земле руками. Я нашёл много монет. Засунув их в карман и пятясь, я вылез из-под пола. Товарищи были ошарашены тем, что у меня оказалось около трех рублей. Меня они обыскали и выложили на землю все деньги до копеечки. Было решено ежедневно покупать мороженое три раза в день. Нам должно было хватить на целую неделю. Меня ребята хвалили. Я был для них героем.

Через неделю у нас деньги кончились. К тому же я проболтался Юле, что я, Юра и Волик покупаем мороженое за деньги, которые я нашёл под полом кассы. В свою очередь Юля проговорилась маме, а мама рассказала об этом папе. Папа меня чуть не избил, но предупредил, что накажет, если я полезу под пол еще раз.

Мама ходила к тёте Волика и к маме Юры, рассказала им о том, как я залезал под пол билетной кассы. Те, видимо, по-своему наказали Юру и Волика, они обозвали меня болтуном. Но меня Юра и Волик, хотели заставить лезть за деньгами еще раз, однако я отказался, боясь наказания от папы. Но всё же несколько раз я сам залезал, когда особенно хотел мороженого, а денег не было.

Прошло какое-то время и над двумя путями — на Москву и из Москвы — стали крепить провода для электропоездов. Вскоре пошли и электрички — на Москву и из Москвы до станции Обираловка (ныне это станция Железнодорожная). По третьему пути двигались только паровые поезда.

Как-то я бродил около палатки с мороженым, как вдруг увидел подъезжающего к ней на велосипеде капитана. Он соскочил с велосипеда и поставил его у перил моста. Затем он подошёл к палатке с мороженым, где стоял и я, расстегнул пуговицу бокового кармана гимнастерки, достал пачку денег, протянул деньги продавщице и сказал: «Дайте на все деньги мороженого». Продавщица сказала: «На столько денег у меня не хватит мороженого». На что капитан ответил: «На сколько хватит. Не хватит сегодня, отдадите завтра. На все деньги дайте мороженое детям, которые захотят и сколько захотят». Обернувшись ко мне, он спросил: «Ты будешь есть мороженое?» Я подумал: вот мне повезло! А капитану ответил утвердительно: «Да!»

Капитан обратился повторно к продавщице: «Начните с него». Меня он спросил, как меня зовут. Вместо меня ответила продавщица: «Женя». А мне капитан сказал: «Возьми себе мороженое, беги к своим товарищам, позови их, пусть они придут и весь день едят мороженое, а также зовут своих товарищей».

Мороженица дала мне самую большую порцию мороженого. Я схватил его побежал к Юрке и Волику. Мы возвратились быстро. У палатки к мороженице была очередь. Я стал дожидаться своей очереди, и услышал гудок паровоза. На этот гудок обратил внимание капитан. Он поднялся на один пролёт моста и посмотрел в сторону Салтыковки, откуда шёл «товарняк». После этого капитан спустился к палатке и сказал продавщице: «Так, пожалуйста, на все деньги дайте мороженое детям». Затем он быстро побежал по лестнице вверх. Добежав до места, под которым проходил путь для товарных поездов, он остановился и стал смотреть в сторону приближающегося поезда.

Когда поезд был совсем близко, капитан резко вскочил на перила моста и прыгнул вниз на рельсы пути, но которому шёл грузовой состав в сторону Москвы. Он упал на рельсы совсем близко от Приближающегося паровоза. Паровоз сразу же наехал ни него. Машинист затормозил, но поезд остановиться уже не мог.

Когда поезд остановился, машинист с помощником побежали к месту, где лежал капитан. Они стали его извлекать из-под поезда, видимо, потрясенные случившимся.

Вскоре у места падения капитана собралась большая толпа. Я, напуганный произошедшим, не мог пробиться к погибшему капитану. Некоторое время спустя, приехала машина «Скорая помощь». Останки собрали на носилки и увезли. Помня завещание капитана, я, Юра и Волик, два дня ходили к палатке, и продавщица угощала нас мороженым.

Об увиденном, я рассказал вечером папе и маме. Папа сказал, что капитан оказался очень честным и порядочным военным. Наверное, своей гибелью он выразил протест тем действиям, которые проводились у него в части.

Я тогда не понимал, как можно броситься под поезд и этим выразить своё возмущение. Лишь много, того лет спустя, я стал понимать, что это за действия.

Первого Мая, перед самым началом войны, папа решил взять меня с собой в Москву на демонстрацию. На московских предприятиях ходили на демонстрацию не все, а только те, кто был этого достоин. Шли на демонстрацию колоннами по районам, в районной колонне шли группами по предприятиям. Для встречи участников демонстрации назначали место каждому предприятию, заранее готовили красочные транспаранты, портреты вождей. Нести их было честью.

Утром первого мая мама разбудила нас пораньше. Я и папа покушали, оделись во всё праздничное и поспешили на электричку. Мама воспользовалась тем, что сестра Юля захныкала, не желая вставать, а поэтому не стала настаивать, и собрала только меня с папой. Меня же папа предупредил, чтобы я не хныкал, и потребовал дать ему слово, что я не буду проситься на руки.

До Курского вокзала от Никольского ехать на электричке всего 25 минут, а там менее 5 минут идти до места сбора демонстрантов. Меня встретили дружелюбно. Сослуживцы отца стали говорить папе: «Какой он у Вас большой! Как нарядно одет!» И прочее в этом духе.

Вскоре нас построили, каждому назначили место в колонне, и мы с музыкой двинулись к месту районного сбора. Предприятию дали транспаранты с надписями: «Да здравствует 1 Мая!», «Слава; Всесоюзной Коммунистической партии большевиков!» и другие.

Утро выдалось солнечное. У всех было праздничное настроение. Когда шли, то пели песни: «Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля, просыпается с рассветом вся советская страна. Могучая, кипучая, никем непобедимая. Страна моя, Москва моя, ты самая любимая». При остановках колонны начинались песни и пляски под баян и гитару. Но не было заметно ни одного случая выпивки спиртного.

Районной колонной подошли к улице Горького. Потом ждали какое-то время, пока пройдет парад войск и военной техники.

На Красную площадь колонны выходили двумя нотками, огибая, справа и слева Исторический музей. Над колоннами в небе летели самолёты. Демонстранты кричали: «Ура!» — провозглашали здравицу в честь Сталина. Сам Сталин стоял на трибуне посредине мавзолея Ленина. Я тогда не знал никого, кроме Сталина на, Ворошилова и Буденного. При подходе к мавзолею папа взял меня на руки и усадил на плечо, сказав: «Смотри, видишь Сталина?» Я ответил, что нижу, и размахивал руками с красным флажком, как многие, идущие вокруг меня.

Сталин стоял на трибуне мавзолея посредине. Около него находились Ворошилов и Буденный. Других руководителей я не знал. Сталин приветствовал проходящих людей. Я его видел совсем близко. Мы шли во второй колонне от мавзолея. Было видно, что Сталин улыбается. Он был одет в полувоенную форму. У Сталина не было петлиц со звездами, как у Ворошилова и Буденного.

Люди несли транспаранты с лозунгами и портретами руководителей станы. В руках у некоторых были цветы. В колонне царило всеобщее ликование. Возгласы: «Да здравствует…», — раздавались не только по радио но, и из уст демонстрантов.

Казалось, что прошли только какие-то секунды, а колонна уже поворачивала налево под мост по набережной Москвы реки. Папа снял меня с плеча, и мы пошли вместе пешком. Не помню и как, но мы подошли Земляному валу. Вдруг на противоположной стороне папа заметил генерала и сказал мне: «Пойдём, посмотрим на генерала». С этими словами он повёл меня на противоположную сторону улицы.

Генерал шёл по тротуару в окружении таких же зевак, как я и папа. Шаг у генерала был быстрый. Папа не успевал за ним и сказал мне: «Иди, сынок, за генералом, а я тебя здесь подожду». Сколько я шёл за генералом, — не помню, но, наконец, вволю насмотревшись, решил идти назад к папе, даже побежал. Пробежав против хода людей, нигде папы не нашел. Я остановился и разревелся. Меня сразу окружили люди и стали спрашивать, почему я плачу. Я ответил, что не могу найти папу. Тогда меня стали расспрашивать, знаю ли я, как доехать до дома, найду ли дорогу и т.д. Из окружавших меня людей, нашлись такие, которые решили меня провести до Курского вокзала и посадить на электричку.

От Земляного вала повернули на улицу Чкалова и быстро дошли до Курского вокзала. Двое неизвестных посадили меня в последний вагон и попросили сидевших рядом пассажиров помочь мне выйти в, Никольском.

Народу в электричке набилось много. Все ехали с демонстрации. Я боялся, что не выйду в Никольском, но уже после станции Реутово вагон почти полностью опустел. Пассажиры, обещавшие помочь мне выйти, сами вышли, но они опросили других, кто ехал дальше» Никольского, и попросили высадить меня.

Вступив на платформу станции Никольское, я почему-то заревел. И так с ревом я побежал домой. По участку бежал и ревел еще громче. Меня услышала; мама, она выскочила на террасу и бросилась ко мне. Стала расспрашивать, где папа, почему я один. Я сказал, что папа меня бросил в Москве. Успокоился лишь тогда, когда мама сказала, что отругает папу.

Мама меня умыла, вытерла слёзы, и посадила кушать. Сестры Юли дома не было. Она, видимо, пошла гулять с подружками. Мама часто выглядывала ни участок: не идёт ли папа.

Через какое-то время мама заметила папу и сказала мне: «Спрячься в шкафу и молчи».

Я слышал, как вошёл папа. Мама его спросили «А где же Женя?» Папа бодрым голосом ответил: «Он остался гулять с ребятами». Мама не отставала от него «С какими ребятами?» Папа невозмутимо ответил: «Да с теми, что на улице — с Волькой, Юркой и другими». Мама стала говорить папе, что он обманывает, и сказала ему, чтобы он позвал меня. Только после этого папа признался, что мы растерялись в Москве, что он уже заявил в в милицию в Москве и здесь, в Никольском. Сказал маме, чтобы она не беспокоилась, что меня найдут, что в милиции ему пообещали меня найти. И здесь я не выдержал и выскочил из шкафа со слезами. Вместо того, чтобы меня пожалеть, папа взял меня за шиворот и стал шлёпать по «умному» месту, ругая меня за то, что я не дошёл до того места, где мы с ним расстались. Оказывается, он мне сказал в Москве, показывая на газетный киоск, что здесь он будет меня дожидаться, а я на это не обратил внимание.

Папа меня одел и вывел на улицу, сказав маме, что мы пойдем в милицию. В милиции участковый сидел за своим столом. Папа подвёл меня к нему и сказал: «Вот он — возмутитель спокойствия. Оказывается, его люди довезли из Москвы до самого Никольского. Так что вы сообщите в Москву, что сын мой нашелся, и сами не беспокойтесь». С этими словами мы вышли и пошли домой.

Дома нас ждала мама она приготовила праздничный стол. Дома была и сестра Юля. За столом папа был возбужденным и веселым. Я рассказывал маме и сестре о том, как мы проходили мимо мавзолея, и видели Сталина Я махал ему рукой с флажком, там были маршалы Ворошилов и Буденный. Рассказывал, как мы пели песни вместе со всеми людьми как было весело. Папа меня не перебивал, наоборот, добавлял мой рассказ вопросами: «А помнишь?… » И я добавлял свой рассказ. Прошло много лет, и я до сих пор помню, как проходил с демонстрантами мимо мавзолея Ленина Первого Мая, помню ту торжественно ликующую обстановку, помню, как меня дружелюбно и душевно люди расспрашивали, когда я не встретил папу, меня довели до электропоезда и высадили в Никольском.