Немецкие солдаты деморализованы

1.Х. 1943.

После тяжелых потерь мы смогли, наконец, оторваться от русских. Наши жал­кие остатки теперь — резерв полка. В бой бросаются новые дивизии. Ничтожные ус­пехи немцев. Лейтенант Ян пропал без вести, капитан Штурм лишился обеих ног, а Ридель убит во время контратаки. Я больше не могу писать, я любил его больше всех: так мо­лод и должен был так рано погибнуть! Несчастная Германия, у которой отнимают эту молодежь, несчастная  родина…

3.Х.

Я командую 1, 2 и 3-й ротами. В дей­ствительности все три роты составляют кучку, не более 30 человек. Правда, се­годня или завтра нам обещают пополнение. Но пока мы с ними сработаемся, пройдет, наверное, еще некоторое время. Надеюсь, новеньких не сразу бросят в бой.

Немецкое контрнаступление мало-пома­лу развивается. Все-таки пройдет еще по крайней мере несколько дней, пока пред­мостное укрепление будет ликвидирова­но. Капитан Зонтаг убит. Второму нашему батальону тоже не везет.

В нашей роте были два близнеца из Эльзаса, которые, видимо, стали перебеж­чиками и теперь обращаются к нам по радио. Бывший ординарец офицера К. тоже передает привет своей жене и детям. Наш народ теперь уже не тот, каким он был. Воодушевление и порыв переходят на сто­рону русских.

6. X.

Вчера, наконец, пришло пополнение, и я составил совершенно новую 1-ю роту. Нас уже 35 человек, из них один офицер и один унтер-офицер. Почти все пожилые, главным образом рабочие и крестьяне. Я надеюсь, что все будет хорошо. Вчера мы прилежно занимались обучением их обра­щению с оружием. Большинство, к сожале­нию, не знакомо еще с новым пулеметом — 42  (видимо,  пулемет МГ-42. — Ред.).

…Переписка с родственниками погибших. Удивительно, как быстро многие утешают­ся. В трех письмах жены требуют выслать им перочинные ножи или бритвенные при­боры погибших.

7.Х.

Незадолго до полуночи мы сменились и заняли позицию у Воеводского, у самого Днепра. Ночь была очень неспокойной, так как русский, очевидно, заметил наши перемещения. Его артиллерия и минометы стреляли оживленно. Немецкая артилле­рия отвечала время от  времени довольно удачно.

8.Х.

У  одного товарища  оказалась  испанская газета со всевозможными интересными со­общениями.   Но   утешительных   очень   не­много.   Я   прочел   также   несколько   совер­шенно   новых  мнений   о   Гессе [1].   (Поруче­ние   Гитлера   склонить   Англию   к   борьбе против   России.) Это хорошо   подходит   к нашей   чрезвычайно   тупой   политике. Ско­рее противоположное — установление прочных договорных отношений с Совета­ми — привело бы к союзу с Англией. Правильность этого утверждения еще следует проверить. Дети и дураки творили политику, они рядились в макиавеллиевскую одежду [2], что, по существу, им совершенно не подходит. Флорентинец ведь требовал, прежде всего, величия, ясности, сознательности  и  после­довательности. В политическом  отношении англичане нас все еще превосходят. С 1939 года мы все время не понимали и недооценивали их фанатической воли к уничтожению. Еще и теперь наш народ зак­рывает глаза на неминуемую опасность, грозящую ему с Востока и с Запада. След­ствие этого — разрушенная Германия. Мы слишком долго играли с огнем  и думали, что он будет гореть  только для нас. Это — последствия  пропаганды Геббельса, жертвой   которой   сделался скорей  наш народ и правительство, чем заграница. Нам так долго преподносили искаженное пред­ставление о мире  и обо всех вещах,  что мы стали    принимать наши иллюзии за правду.

Русский вчера и сегодня ночью вел се­бя очень неспокойно. Это был, в истинном смысле этого слова, ад. Вот уже два дня, как мы бешеными темпами роем землянки и строим позиции. Но от артиллерии и множества русских минометов они нас не защищают. К сожалению, снова выбыло из строя три человека.

10.Х.

Вчера поздно вечером большое наступ­ление русских. Нас сильно обстреливали артиллерия и минометы. Русская пехота совсем не показывалась, но наши солдаты вели себя очень неспокойно и сами стреля­ли как сумасшедшие, даже когда ничего не было видно. Эта идиотская привычка при­вита им прежними приказами по батальону. Я вынужден был переползать от землян­ки к землянке для того, чтобы хоть немно­го образумить и успокоить солдат.

Сегодня оживленная артиллерийская де­ятельность по направлению к Запорожью. Говорят, мы там начали все взрывать и от­дали наше предмостное укрепление. Толь­ко  не  это!  Тогда  наше   положение здесь станет  еще  более критическим.  И где же мы, в конце концов, будем зимой? Ведь ка­тящийся  вал  где-то  должен  остановиться, и это должно быть здесь, на Днепре!

15.Х.

Вчера утром у меня было столкновение с Массенбахом, так как  я  не  хотел  производить ненужных разведок. Я ему сообщил все   мои   наблюдения   относительно     рус­ских  позиций,  а   он  хотел   еще  раз     полу­чить   подтверждение.   Наконец  мы  догово­рились  послать  разведку с моим участием. Но   когда   я   довел   его  до   наших   послед­них  позиций,    он     приказал     выслать  раз­ведку без меня.   В  ярости  я  вынужден был  ему  подчиниться.   И  это  с   моими   «зе­леными   новичками».  Я  подготовил   все    са­мым   основательным    образом     и     против своего желания послал их. Я следил с  пулеметом за дальнейши­ми событиями. Как я ожидал и предсказы­вал,   они   вскоре   попали     под     вражеский огонь.   Мой  лучший   пулеметчик   упал,     тя­жело раненный,  все остальные бегом пом­чались  обратно. С рекрутами  ведь  ничего не поделаешь.

Сегодня в   2  часа ночи ударная операция 2-го  батальона   перед  участком   моей   ро­ты.  Мы давали  огневое    прикрытие.  Это продолжалось добрых полтора часа и сно­ва оказалось   безрезультатным.   Подобные истории только  влекут за собой  ненужные жертвы,  приносить  которые мы  больше  не  имеем права.  Доверие у людей подры­вается быстро.  Кроме того,  всякое дейст­вие, предпринятое с солдатами пятого го­да  войны, весьма    рискованно. Они плохо дерутся,  их  почти невозможно   заставить идти  в атаку. Они очень деморализованы. Запорожье сдано [3].    Наше    положение чрезвычайно ухудшилось. Теперь у русско­го освободится  еще  большее   количество артиллерии   и  минометов.  Он и так  очень неспокоен. Если бы у меня был, по крайней мере, хоть один-единственный хороший ун­тер-офицер!

18.Х.

С позавчерашнего дня я, кроме моей ча­сти, командую еще соседней ротой, распо­ложенной  справа  от  нас.  После  тяжелых потерь, понесенных нами, недостаток офи­церов очень  чувствуется…  К сожалению, у меня совсем нет унтер-офицеров, а те не­многие,  которые  еще  имеются,   почти   никуда не годятся. Поэтому я все должен делать сам. Одного, фельдфебеля, надо уговаривать,  когда   начинается  стрельба, другой, санитар, и переведен лишь из-за проступка  [согласно]   § 175. Из трех моих унтер-офицеров    один    каптенармус, другой писарь, третий  четыре  года   войны  проси­дел    в управлении  в  Познани. В течение нескольких дней русский постепенно пере­двигал фронт вперед и теперь сидит в кукурузном поле, приблизительно метрах в 200 от нас. Он беспрерывно подвозит  новые силы и укрепляется. Поэтому пора было бы снова уничтожить предмостное укрепление. Но пока на это вовсе не похоже. Артиллерия и минометы у него опять очень сильны. Мы уже слышим шум танков на этом берегу.

22.Х.

У нашего соседа справа русскому уда­лось прорваться. Для ликвидации прорыва мне пришлось ввести в бой мои последние резервы. К сожалению, не обошлось без потерь.

Соседняя рота, переданная мне, причиня­ет мне много хлопот, так как там не толь­ко не хватает унтер-офицеров, но и сол­даты необычайно индифферентны и ленивы. Даже во время большого наступле­ния я мог заставить бодрствовать только часть из них. Конечно, сам я при таких обстоятельствах и думать не могу ночью о сне.

По сообщению перебежчиков, на нашем предмостном укреплении находится уже около пяти русских дивизий, которые те­перь получают подкрепления и вновь со­бираются наступать. Они тратят бесчислен­ное множество боеприпасов и обстрелива­ют нас с утра до вечера так, что мы не можем высунуть головы из землянок. Как слышно, на ликвидацию предмостного ук­репления в этом году рассчитывать не сле­дует. При тех потерях, которые мы несем ежедневно, мы можем высчитать, когда на­ша часть будет окончательно уничтожена. С раннего утра и до поздней ночи я бе­гаю по позициям, подгоняю, подбадриваю. Мы должны продержаться и продержимся. Но как мы выйдем из этой рощи, я почти не представляю…

23.Х.

В 11 часов утра, после наблюдавшейся в течение нескольких часов подготовки, ко­торой мы старались помешать, русский на­чал большое наступление…

У нашего соседа справа ему удалось прорваться на широком фронте. Начала также поддаваться правая половина при­данной мне роты. Русские наступали тесны­ми рядами. От продолжительной стрельбы некоторые наши пулеметы отказали.

Кое-какие солдаты испугались и побежа­ли обратно. Русские толпами бросились в наш лес, прежде чем я с 2—3 солдатами сумел этому помешать. Внезапно мы обна­ружили также, что и впереди, не дальше как в 30—50 м от нас, находятся русские. Под защитой танков они лихорадочно рыли узкие траншеи и укрытия. Положение вследствие этого стало исключительно кри­тическим. Я радовался лишь тому, что в этот грозный момент смог сам появиться на правом фланге и начать действовать. Руганью, криками мне удалось загнать не­скольких солдат в землянки, так что мы удержали, по   крайней  мере,  опушку  леса.

Соседней роте меньше повезло. Ее пра­вый фланг до сих пор обнажен. Русские прорвали правый фланг на широком фрон­те. К тому же у нас в тылу залегло около сотни русских. На востоке и на юге — Днепр, дорога на запад отрезана. Рассчи­тывать на крупные контратаки нельзя — не хватает резервов. Так родина все больше удаляется от нас. Ночь опять очень тем­ная. Надеюсь, русский не будет больше на­ступать. Только что получен приказ воз­можно скорее бросить все, что мы не мо­жем захватить с собой. Значит, опять нас­тупление!

Несчастная Германия. Это слишком. Поч­ти невозможно это перенести. Все имеет свои границы. О, эти идиотские политики, которые на пятом году войны причиняют нашему народу и армии такие страдания! Как это изматывает, и сколько жертв это снова стоит!

Несчастная родина, кто же тебя спа­сет?