О работе НКВД в столице

ОСОБОЙ ГРУППЫ ПРИ НКВД СССР П. А. СУДОПЛАТОВЫМ
8 января 1993 г.

Октябрь 1941-го… Штаб-квартира НКВД СССР во главе с Берия и Меркуловым была уже перенесена за город и располагалась в районе ВДНХ, в помещении Института пожарной охраны НКВД — там сейчас, по-моему, расположена Высшая пожарная школа МВД России.

Там находился кабинет Берия, для меня тоже была отведена комната, где мы находились вместе с Кобуловым, Серовым и Чернышевым — был такой заместитель наркома внутренних дел. Очень хороший человек. Умер от рака.

Это единственный из замов Берия и Ежо­ва, который не был арестован, уцелел и умер своей смертью. Он занимался всей хозяйственной деятельностью, всеми промышленными предприятиями, кото­рые находились в системе НКВД. Осво­ение и разработка Севера и Дальнего Востока — все это было в руках Черны­шева. Очень интересный человек был… Но это попутно, разумеется. Так вот, не­мцы приближались и приближались к Москве, а мы оставались в городе…

— Простите, а Лубянка — она про­должала функционировать?

— Продолжала, но в сокращенном варианте. Потому что был эвакуирован ряд служб, в том числе архивы, в Куй­бышев и еще дальше, в глухие сибирские районы. А здесь, в Москве, как Берия мне сказал: «Остаетесь вы, остается Эйтингон. Идите к Мамулову, договори­тесь с ним (Мамулов был начальником секретариата НКВД СССР, генерал-лей­тенант), он организует размещение ва­ших семей в том районе, какой вы посчи­таете подходящим для них. Вы же остане­тесь в Москве. Вы и Эйтингон. Со всеми своими подразделениями…»

В числе тех, кто должен был остаться в подполье и руководить боевыми опера­циями в Москве на случай прорыва не­мцев, были и Виктор Александрович Дроздов, вам хорошо знакомый, и Па­вел Яковлевич Мешик. И много других очень интересных людей, в том числе ста­рых большевиков, пенсионеров. Старых, старых людей… Между прочим, на усадь­бу одного из таких пенсионеров—старых большевиков — упала немецкая бомба. Прямо в огород… И не разорвалась. К нашему счастью…

В Москве было размещено много на­ших подпольных радиостанций. В част­ности, одна из них располагалась в том здании, где сейчас находится кукольный театр Сергея Владимировича Образцо­ва,— тогда это была незаконченная стройка, в подвале будущего здания мы и разместили свою рацию… Конечно, од­ну из многих.

— Назначение этих раций? Что они собой представляли?

— Они позволяли установить связь с Куйбышевом — передавать туда со­общения, получать оттуда указания о дальнейшей работе.

— То есть речь шла только о связи с руководством в Куйбышеве?

— Да, на тот случай, если б немцы вторглись в Москву… Вообще же, объекты незавершенного строительства, подобные Кукольному театру, были очень удобны для прикрытия нашей дея­тельности…

— Почему?

— Обычно там было много подваль­ных помещений, уже построенных, су­ществующих, а доступ к ним был не так-то уж прост, все было хорошо замаскиро­вано… Обычно там размещались наши нелегальные резидентуры.

— Как понимаю, все это было не так просто, как может показаться,— надо бы­ло привезти радиостанцию, аппаратуру, питание, установить антенну, все размес­тить, оборудовать помещения для жизни и работы… И никто из посторонних этого не должен был увидеть… Как все это происходило?

— Всем этим занимались наши люди. Конечно, в такое время, когда все это оставалось бы незамеченным для окру­жающих жителей и не привлекало бы их внимания к неожиданно большому скоп­лению военных. Все делалось очень тща­тельно, с учетом того опыта, который уже был у нас в Испании, во Франции, в других местах.

— Жители соседних домов даже не подозревали, что рядом с ними работает подпольная рация НКВД?

— Безусловно. Так же, как и то, что многие объекты в городе уже миниро­ваны…

— Я бы хотел сделать шаг назад и вернуться к тому, как принималось само решение о том, чтобы готовить Москву к возможной оккупации. О том, что Москва может быть сдана немцам, видимо, никто не только вслух не го­ворил, но и думать не хотел… Когда было принято решение гото­вить Москву к возможной оккупации не­мцами? Кто руководил этой операцией?

— Руководили двое: Берия и Кобулов. По линии НКВД.

— Первый сигнал о подготовке не­легалов для Москвы к вам пришел от Берия?

— Да, от него. Берия вызвал меня к себе: «Обстановка тяжелая. Не исклю­чено, что какой-то части немцев удастся прорваться в город. Мы хотим создать в Москве нелегальные резидентуры и группы боевиков. Они развернут здесь нелегальную работу».

— Центр города заняли наши боевики, здесь разместились подразделения нашей Отдельной мотострелковой бригады осо­бого назначения — она была дислоциро­вана в Колонном зале Дома союзов и в здании нынешнего ГУМа на Красной площади. И весь этот район—от Охотного ряда вдоль улицы Горького и выше, до Белорусского вокзала, был занят час­тями ОМСБОН. На случай прорыва не­мцев… Вся Москва ведь была поделена на районы, в которых располагались воинские части, которым предстояло вес­ти боевые действия в самой Москве, и группы нелегалов-боевиков, которые должны были бы действовать в тылу у немцев, в захваченных ими районах.

— Зона действия нелегальных групп была жестко обусловлена?

— Нет, они могли, если вынуждала обстановка, выходить за пределы своих районов, но не за пределы Москвы. Реше­ния в данном случае принимали В. Дроз­дов, П. Мешик и другие товарищи, руко­водившие боевыми группами подполья.

— Были ли в Москве какие-то еще части и подразделения НКВД или все ограничивалось только ОМСБОНом и группами боевиков?

— Конечно были. На территории Мо­сквы действовали люди Управления НКВД по Московской области во главе с Михаилом Ивановичем Журавлевым — он принимал самое активное участие в подготовке Москвы к обороне. Был задействован весь столичный гарнизон внутренних войск, конвойных войск, пограничники — курсанты пограничной школы… Все были задействованы…

— А конспиративные квартиры были разбросаны по всей Москве?

— По всей Москве.

— Не помните, когда был разговор с Берия о переходе Москвы на нелегаль­ное положение?

— Думаю, где-то осенью, пожалуй, в сентябре — октябре… Мы даже прини­мали участие в строительстве обороните­льных укреплений на подступах к Моск­ве. Я помню одно заседание, происходи­вшее в здании НКВД СССР. В нем принимали участие Берия, Маленков, секретарь МГК ВКП(б) Попов. Меня вы­звали и тут же передали мне несколько очень опытных инженеров-взрывников — среди них были Пономарев и Разживин, крупнейшие специалисты взрывно­го дела, имевшие дело с зарядами не меньше чем в тысячу тонн…

— Могли превратить пирамиду Хеоп­са в каменную пыль?

— Именно… Очень интересные, меж­ду прочим, люди были. Когда опасность для Москвы миновала, оба, вместе с Ме­ркуловым, участвовали в установке заря­дов в других районах, подвергавшихся опасности немецкой оккупации… Да, но еще немного о том заседании… Мне было приказано изъять всю, какая только есть в Москве, взрывчатку, изъять и передать тем, кто занят строительством укрепле­ний на подступах к Москве. Ну а Разживин и Пономарев так и остались на все годы войны.

— Не очень понятно. При чем тут вы и все эти операции со взрывчаткой?

— У нас были люди, которым можно было поручить работу с ней.

— И много было у вас взрывчатки?

— Очень.

— Сотни грузовиков?

— Ну что вы… Гораздо больше. Вы называете слишком маленькие цифры.

— Можно было бы сказать о том вре­мени: все было как на вулкане? Нажал на кнопку — и город взлетит на воздух?

— Нет. Вопрос о том, чтобы от Моск­вы ничего не осталось, не стоял и стоять не мог даже в то невероятно сложное время. Были подготовлены к взрыву лишь определенные объекты, но мне бы не хотелось их называть…

— И все же, Павел Анатольевич… Все уже история, придет время — кто-то заинтересуется. Глядишь, поможет кому-то правду восстановить… Так что «коли­тесь», Павел Анатольевич… Тем более полвека прошло… Как я понимаю, вы минировали не кондитерскую фабрику «Красный Октябрь» и не сапожные ма­стерские.

— У нас, между прочим, была одна очень интересная боевая группа из четы­рех человек. Один из них — артист-свис­тун (художественный свист — его специ­альность). В этой же группе — женщина-жонглер. Она жонглировала боевыми гранатами, которым была придана форма небольших поленьев. Представля­ете… Идет концерт в немецком офицер­ском собрании. На сцене изящно жонг­лирует своими полешками дама. Зал вос­хищенно взирает на летающие вокруг дамы поленья и — вдруг они попадают в публику… Свистун, кстати, в одном слу­чае очень неплохо показал себя в трудной операции, в другом же… Он должен был убить одного негодяя, пришел к этому человеку и — сказал ему, что должен уб­рать его, и отдал ему оружие…

— Забавно, но вы явно увели нас от «взрывной» темы. Что ж, давайте о Свис­туне. Как я понимаю, это его кличка? Так?

— Да, настоящая его фамилия Хох­лов. Николай Хохлов. Сейчас, между прочим, профессор одного из университе­тов в США.

— Может быть, теперь, покончив со Свистуном, вернемся к тому, на чем раз­говор прервался, к заминированной Мо­скве? Какие объекты были заминирова­ны? Неужто Сандуновские бани?

— Вы почти угадали… Назову Дом союзов…

— Кремль?

Нет, такого задания у меня не бы­ло. Мы с Эйтингоном Кремль обследо­вали— такое поручение нам было дано. И защищать его мы должны были со своими людьми. На подступах к Кремлю у нас были созданы огневые точки, наши люди были размещены, как я уже сказал, в Доме союзов, в ГУМе, в театре им. Пушкина (Камерный театр). Если не ошибаюсь, он тоже был заминирован…

— А здание «Известий»?

— Нет. Тут взрывчатки не было.

— А вы знаете, что в здание «Изве­стий» попала осенью 1941-го бомба?

— Нет, не знаю. Но она, наверное, не взорвалась?..

— Да, именно так… Причем она уго­дила прямо в лифтовую шахту.

— Кстати, это был не единственный случай… Не взорвалась бомба, которая попала в мост возле Кремля, по-моему, пробила его и ушла в реку…

— Мы снова несколько уклонились… Большой театр должны были взорвать?

— Да.

— МХАТ?

— Нет.

— Политехнический музей?

— Не помню.

— Какие предприятия?

— Военные в основном. На всех этих предприятиях находились люди, кото­рым мы полностью доверяли, они и должны были осуществить эту акцию. Учтите, что мы заложили взрывчатку да­леко не во все объекты. Держались до последнего, надеялись, что не понадобится. Другое дело, что все было подготов­лено для этого. Люди были подготовле­ны. Подготовлена взрывчатка. Выведены провода в те районы, в те конспиратив­ные квартиры, где следовало нажать кнопку, если б это потребовалось. Между прочим, мы заминировали даже свою ра­диостанцию в Кукольном театре. Если бы немцы сунулись туда — все взлетело бы вместе с ними на воздух! Человек, который сделал бы это, находился отсю­да на небольшом расстоянии.

— А правительственные дачи — «Ближняя» и «Дальняя»? Дачи Молотова, Микояна, Ворошилова?

— Нет, там в этом смысле мы ничего не делали.

— Вокзалы? Речные порты?

— Нет, их мы не трогали.

— Шуховская башня?

— Нет.

— Каким же принципом вы руковод­ствовались, разрабатывая план миниро­вания?

— Мы исходили из того, где против­ник может обосноваться, где он может демонстрировать свою силу или, скажем, отмечать свою победу над Москвой… Ко­нечно, каждый случай такого минирова­ния согласовывался с правительством.

— И чтобы закончить эту тему, что собой представляли масштабы этих ра­бот? Сколько взрывчатки было завезено в Москву?

— Ничего. Ни одного килограмма. Мы использовали взрывчатку, которая была до этого на территории Москвы. Масштабы строго определялись целесо­образностью.

— Люди, которых вы оставляли в Москве для разведывательно-диверсионных операций, их, кстати, было много?..

— Я думаю, их было несколько тысяч. В это число входили и крупнейшие, очень опытные оперативные работники, такие, как Дроздов, Мешик, целый ряд других людей… К сожалению, не помню уже многих фамилий… Эти люди были способны принимать самостоятельные решения даже в условиях, когда обры­валась связь между Центром и ими. Они могли самостоятельно принимать решения.

— Вы говорите: опытные оператив­ные работники… Видимо, это следует по­нимать так: работа в подполье для этих людей была не в новинку? Они прошли ее на фронтах гражданской, как В. А. Дроз­дов, А. И. Эйтингон — в Испании и в Ки­тае?

— Да, но не у всех был именно этот военный опыт. У многих был большой опыт оперативной, агентурной, следст­венной работы — скажем, у Павла Яков­левича Мешика. Виктор Александрович Дроздов много сил отдал ликвидации банд на Украине, в последнее время был заместителем начальника милиции Моск­вы и хорошо знал город. Это был превосходный организатор. Оба они, кстати, за­ранее были переведены на нелегальное положение, снабжены соответствующими документами, которые подкрепляли леге­нду каждого из них. Там были докумен­ты, которые убедительно объясняли, по­чему каждый из них остался в Москве, почему вообще оказался в этом городе.

— Вы не помните легенду Мешика?

— Нет, не помню.

— Виктор Александрович Дроздов рассказывал мне, что еще летом 1941-го он перешел на работу в один из отделов Минздрава, по-моему, занимался фарма­цией, распределением лекарств…

Да, кажется, именно такой была его легенда… Кстати, жив еще племянник легендарного Щорса — наш чекист Щорс. Он оставался в подполье, и на нем была вся водопроводная сеть Моск­вы. Жена его была нашей радисткой в ты­лу противника. Ее сестра — Пивоварова Зинаида Алексеевна, если не ошибаюсь,— тоже оставалась в подполье — мы были уверены в ней: она прошла испытание в оккупированном Смоленске. Благопо­лучно вернулась оттуда. Очень интерес­ный человек. Блестяще владела ан­глийским языком. Мы потом забрали ее в аппарат.

— Вы ощущали нехватку людей для такой сложной и опасной работы?

— Нет.

— Что за люди преимущественно шли к вам?

— Чекисты. Прежде всего это был оперативный состав центрального аппарата НКВД СССР и его периферийных органов. Принцип отбора был очень строгий — прежде всего добровольность. Боже сохрани, чтобы мы кого-то мобилизовали или заставили пойти на эту работу. Было много людей из состава агентуры, которая находилась на связи аппарата и оперативных работников. В частности, таких разведчиков, как Гейне и Кузнецов, мы получили вместе их начальниками и руководителями. Было много спортсменов. Из разных спортобществ, но прежде всего из «Динамо», «Спартака». Все спортобщества выделили нам своих лучших людей. Запись добровольцев происходила на знаменитом московском стадионе «Динамо». В наших рядах было свыше тысячи спортсменов. Центральный комитет ВЛКСМ мобилизовал для нас полторы тысячи комсомольцев для службы в войсках Особой группы НКВД СССР. Это были молодые люди из 13 областей РСФСР. Было много политэмигрантов, состоявших на учете в Коминтерне. Все они пришли к нам — примерно 1500 человек. Но мы взяли далеко не всех: было среди них много больных людей. Георгий Димитров возбудил перед ЦК партии ходатайство с просьбой дать возможность участвовать в борьбе с немцамии политэмигрантам. Нам предстояло найти такую форму их участия в подпольной борьбе, которая бы удовлетворяла обе стороны. Берия вызвал меня и сказал: «Свяжитесь с Димитровым. Он вас ждет». Речь шла не только о забросках политэмигрантов в дальние и ближние тылы немецких войск, но и об их работе в Москве. Понимаете, осенью 1941-го года нам приходилось думать не столько о забросках агентов и диверсантов в глубокие тылы противника, сколько о том, чтобы вот тут, рядом с Москвой, обеспечить подходы к городу нашей агентурой, нашими боевиками.

— Не припомните свой разговор с Димитровым?

— Это была моя первая встреча с ним. Я вошел в кабинет и увидел, что за столом сидит глубоко старый человек,— не забудьте, я был в сравнении с ним мальчишка. Мне он показался очень усталым. Начался разговор о нелегальной работе, и вот тут этот человек начал преображаться прямо на моих глазах. Он встал с места, начал ходить по кабинету. Вот он подошел к сейфу. Открыл его. Достал списки людей из Коминтерна, которых он передал нам. С каждой минутой он был все более активен, подвижен. Он очень интересный собеседник. Мы говорили о Турции, о Западной Европе, о коммунистических партиях… Это было сильнейшее впечатление. После этого я был у него еще несколько раз. По этому же поводу встречался с Мануильским, с Долорес Ибаррури. Они принимали участие в формировании нашего ОМС — БОНа. Ведь там было около тысячи политэмигрантов — все это были люди с колоссальным опытом подпольной работы в своих странах и за их пределами, было очень много людей, великолепно знавших Германию (среди них — много немцев; там были и люди, которые потом приняли участие в уничтожении гауляйтера Белоруссии Кубе).

Димитров говорил мне о том, как необходимо бережно относиться к людям. Мы, говорил он, отдаем вам наш золотой фонд, наших активистов. Бережно расходуйте людей.

Я помнил эту просьбу всегда и не очень торопился посылать коминтерновцев в наши действующие боевые отряды, старался держать их пока в пределах Москвы и Подмосковья, где у нас тоже были действующие группы. И из-за этого у меня были некоторые неприятности — они подали на меня жалобу…

— Кто «они»?

— Политэмигранты. Они были сведены в одно подразделение — кажется, это были один или два батальона… Да, подали на меня жалобу, что их не используют на фронте и что они хотят все воевать, а не сидеть в Москве. И Берия вызвал меня по этому поводу: «Уговорите их и наведите порядок». Я ему объяснил, что нам ничего не стоит быстро израс­ходовать этих людей, так, что ничего от них не останется, и что надо думать и о будущем. Всему свое время… Когда немцы были уже далеко от Москвы, мы отправили с отрядом Дмитрия Медведе­ва группу политэмигрантов, дали Сер­гею Волокитину большую группу ис­панцев, поляков, немцев…

— Хочу вернуться чуть-чуть назад… Как все эти добровольцы — я имею в виду отнюдь не политэмигрантов — узнавали о том, что вам нужны люди? Объявлений в газету, как понимаю, никто не давал?

— Слух разнесся… Так же, как в Красную Армию: все знали — нужны люди. Добровольно шли. Сами. Не по призыву.

— И все же, согласитесь, органы разведки и контрразведки это нечто иное, чем Красная Армия…

— Все так и не совсем так. Ведь речь шла не о работе в аппарате разведки и контрразведки, не о работе в органах, а о работе в качестве боевиков, в разведывательно-диверсионных отрядах. Спортсмены, между прочим, очень связаны друг с другом. Стоило на стадионе «Динамо» начать запись, как по всем спортобществам тут же пошел слух о том, что на «Динамо» идет запись добровольцев для работы в тылу противника.

— Ничего себе — конспирация… И что же, народ сразу вот так, валом повалил?

— Именно валом. Создали специальную комиссию, которая отбирала нужных нам людей. Ввели жесткий медицинский отбор.

— И что же, люди стояли в очереди, дыша в затылок друг другу?

— Конечно. Сотни людей стояли в очереди. Сотни. Недостатка в кадрах мы не испытывали. Мне не хватало лишь опытных руководителей — людей с опытом агентурной работы, подпольной работы. Даже чекисты с большим опытом агентурной работы не подходили для этого, совершенно нового для них дела. Поэтому и мне, и Эйтингону, как людям, которые уже хорошо знали противника и знали, что это такое — подполье (я был в подполье в самом Берлине, так что все это мне было знакомо более чем достаточно), приходилось выбиваться из сил, подготавливая людей для новых, необыч­ных для них ролей, необычных в том числе и для наших оперативных работ­ников с опытом агентурной работы.

— Готовили новых сотрудников в школах?

— Да, была школа радистов в Москве и в Горьком. Помню, в Москве школа размещалась где-то в районе Арбата. Ну и, конечно, часть агентов готовили сугубо индивидуально. Скажем, Гейне. Ни в каких школах он не бывал, с ним лично работали наши опытные инструктора-специалисты в области связи… Что еще вам рассказать?

— Мы говорим о людях…

— Люди… Люди были замечательные… Перебираю в памяти… Многих уже нет…

— Был кто-то, в ком вы разочаровались? Кто-то такой, что подвел вас? Или требования были очень высокими? Тогда большим ли был процент отсева?

— Совершенно незначительный… Совершенно незначительный… Жизнь показала, что мы хорошо делали свое дело и что к нам пришли хорошие люди. Пришли не в погоне за славой, не за благами, а пришли бороться с противником. Шли под знамена нашей партии…

— Среди этих сотен людей…

— Тысяч…

— Среди этих тысяч людей предателей и подонков не было?

— Нет, не было. И история с Хохловым, о котором я вам рассказал… Помните Свистуна? Это было уже в 1954 году, без меня, когда я уже сидел в тюрьме.

— В войну у вас не было к нему никаких претензий?

— Не было. Он был активен, никаких сомнений не вызывал…

— Кто, кстати, придумал этот номер с поленьями?

— Маклярский. Он работал очень много и очень результативно. Конечно, как у всякого, у него были и свои недостатки, и, когда мне тыкали ими, я обычно отвечал: «А результаты его работы?! А подготовленная им агентура?» … У меня были такие козыри, против которых не попрешь: Гейне—это ведь его работа. Маклярский все сердце вложил в него.

— Аттракцион с жонглером — это было, скажем так, занятно… Вы полагали, что они будут выступать где-то в офицерских кабаре?

— Да, в Москве, если немцы ее займут […]

 

Источник: Москва военная. 1941-1945. Мемуары и архивные документы. М.: Издательство объединения «Мосгорархив», 1995. с. 101-106.