Газеты каждый день сообщали, что по всей Европе обстановка становится все более напряженной, непрестанная дипломатическая активность создавала атмосферу мрачных предзнаменований. Правительство издало серию листовок для каждого домохозяйства; в первой из них давались основные сведения о гражданской обороне и перечислялись меры предосторожности при...

Я была на чердаке, когда увидела, что в Госткино на двух бронемашинах и мотоциклах проехали немцы в черной форме. Наши бой­цы и партизаны убежали в лес. У нас на крыльце осталась чья-то винтовка. Немец остановил мотоцикл, сломал ружье о березу и поехал к Красному Валу. У школы стояла машина с продуктами. Немцы навели огнемет и все сожгли.

Ощущение закапывания живым в могилу. Раззор, разборка института, отъезд в казанские леса неизвестно на что, бросание квартиры с книгами… В молодости это показалось бы невероятной авантюрой. Сейчас это почти самопогребение.

Сегодня в 2 часа ночи ударная операция 2-го батальона перед участком моей ро­ты. Мы давали огневое прикрытие. Это продолжалось добрых полтора часа и сно­ва оказалось безрезультатным. Подобные истории только влекут за собой ненужные жертвы, приносить которые мы больше не имеем права. Доверие у людей подры­вается быстро.

В некоторых случаях военные преступления преднамеренно планировались задолго вперед. В случае войны с Советским Со­юзом разграбление территорий, подлежащих оккупации, и же­стокое обращение с гражданским населением были разрабо­таны в мельчайших подробностях до того, как началось нападе­ние. Уже осенью 1940 года рассматривался вопрос о нападении на...

Когда мы в последний для меня раз воевали за Альховскую станицу и отступали, я бежал по ледяному покрову реки. А танк немецкий, который обстреливал нас, шел по берегу. И вдруг одна пуля попала в меня. Если бы я сразу остановился, упал – немцы точно «изрешетили» бы меня, но я продолжал бежать с простреленной ногой еще метров двадцать. А потом там, где река немного поворачивает, я упал, прижавшись...

72 года в небольшой тверской деревушке Болотово ждали с войны отца, мужа и сына. В 1941 году на Сергея Королькова пришла похоронка — «пропал без вести». Выяснить судьбу солдата помогли мурманские поисковики.

Мне 7 лет. Я стою возле открытой двери теплушки, крепко держась за косяк. В лицо бьёт упругий ветер, смешанный с запахами дыма из трубы паровоза и настоем лесов и полей, проносящихся мимо. А сзади, там, в вагоне, идёт своя, непонятная мне жизнь.

В течение месяца, с конца сентября и до 28 октября 1942 года, немцы почти ежедневно, а то и по нескольку раз в день штурмовали дом, но защитники дома во главе с Яковом Павловым мужественно отражали все атаки. Оставив на подступах к дому множество трупов, противник снова отходил на свои позиции.

Железнодорожный путь идет по окраине города; мы увидели, что по каждому дому били пули или артиллерийские снаряды. На улицах видны остовы танков, автомобилей и трамваев, даже, несмотря на то, что прошло уже больше года войны. В некоторых местах немцы убрали электрические столбы и сняли провода.

В сентябре послали нас с колхоза на трудовой фронт. Нас было 5-6 девчонок и немного мужиков. Делали блиндажи, пилили лес на определенную высоту, чтобы танки не проходили. Рыли у Шуи, у Змеева громадный противотанковый ров. Земля мороженая, кирками долбили.

Когда началась война, мне не было и пяти лет. Отдельные, маленькие картинки военного детства не забылись, а значит, не потерялись навсегда, каждая из них оставила в памяти свой след. Из этих и других, казалось бы, малоприметных штрихов складывается человек и его биография.

Наконец, когда все просохло, мы просеяли табак и сделали первую самокрутку. Первый человек торжественно сделал затяжку… Все приготовились увидеть у него на лице улыбку блаженства. А он скривился, сплюнул и спокойно передал самокрутку другому

Маннергейм, человек, который воевал против Германии в период Первой мировой войны, достаточно быстро переключился на неплохие отношения с Германией, когда она решила оказать помощь войсками, направив их в Финляндию для подавления рабочей революции. Иными словами, мы здесь видим человека, который достаточно быстро меняет свои убеждения, свои...

Для нашего времени более подходит другая картинка. Великий геометр Архимед сидит в раздумье над своими чертежами. А враги ворвались уже не только в город, но и в дом, где живет мыслитель. Красивое предание вложило ему в уста, когда он уви­дел, что его чертежам (не ему) грозит гибель: «Не разрушай моих кругов (чертежей)».

До сих пор не могу понять этой тяги. Дом пустой, холодище, куска хлеба нет. А ведь все равно тянуло домой, хоть заглянуть. Однажды вечером бегала домой, отпустила старшина, а на другой день отпроси­лась у командира взвода. «Ты вчера, — говорит, — была». Помнит. А потом пожалел, видно, понимал нас, что дом есть дом, хоть и холодный.

Именно теперь нужно делать все, что в наших силах, хотя выполнение долга становится все труднее. Между нами и родиной громоздятся горы. Многие пытаются их обойти. Жизнь манит, и родина манит, и никто не умирает легко или охотно. Все же мы продолжаем следовать тяжелым путем долга.

Последовала новая команда: изменить прицел и установку взрывателя. Боевой расчёт слаженно выполняет команду и заряжает орудие. Требую доложить установки. А тот в ответ сообщает, что взрыватель он довёл до отметки «52», и снаряд уже в стволе, а команда была – взрыватель «82».

Немцы выстреливали по 100 патронов ежедневно, а мы — 5 в неделю. А некоторые до сих пор удивляются, почему каждый немецкий солдат был в десять раз лучше подготовлен, чем любой из нас. Еда во время всего периода подготовки была одна и та же: чашка суррогатного кофе и четверть буханки хлеба; на обед и ужин ячневая каша с черносливом и бобами.

Офицерские стрельбы были, учебные. Человек 12-15 офицеров, и меня взяли старшим на огневой. И здесь уже стреляют не по цели, а через лес, через деревню, допустим. Команду дает Командирский Пост, который впереди, по телефону, они руководят огнем. Вот они ушли на километры вперед, я – старший огневой, за минометом стою. И вот команда по телефону:...