Стояло жаркое лето 1942 года. В огороде буйно цвёл картофель. В один из таких дней встревоженная и испуганная прибежала наша соседка, тётя Фрося, путевой обходчик. "На станции - немцы!",- кричала она. Страшная весть мгновенно облетела все дворы.

Маневр удался полностью. Экипаж вражеского разведчика не заметил атакующего «мига». Подойдя к «хеншелю» метров на семьдесят, открываю огонь. Сумеречное небо прочертили яркие огненные трассы. Они прошили снизу фюзеляж и мотор разведчика.

А у иных ничего не было, кто и что за человек – неизвестно. Конечно, всё равно носили в общую могилу. Вот почему и говорят в народе «пропал без вести». Кроме того, иных заваливало землей в окопах, а другие попадали под прямой взрыв снаряда и нечего бывало хоронить.

В отличие от «Священной войны», ставшей гимном подвига, песня «В землянке» не звучит так торжественно и призывно. Она, по сути, о любви. И о разлуке, принесенной войной. И она же - тоже гимн подвигу. Лиричный, трогательный. Правдивый, потому что основан на реальной фронтовой истории. [ Прослушать песню MP3 2.30MB ]

Я начала работать в хирургической клинике, где заведующим был профессор Ю.Ю. Джанеладзе. Помогала принимать и обрабатывать поступавших раненых, пострадавших от налетов. Позже я стала работать палатным врачом в госпитале, где хирургом была Ольга Владимировна Бехтерева. Самым ужасным было то, что в первые дни войны была разрушена вся канализационная ...

На КП Сталинградского фронта прибыл представитель ставки Верховного командования Георгий Константинович Жуков. Фронтовая киногруппа получила возможность снять маршала. – Это еще кто такие? – спросил Жуков, когда увидел операторов у себя на КП. – Мы – фронтовые операторы, – бодро рапортовал Мухин, – прибыли к Вам по распоряжению нашего режиссера...

Осенью Анфиса сказала маме, что, пока не настали холода, нужно меня покрестить, тем более что неизвестно, будут ли зимой ходить трамваи. Жили мы километрах в трех от трамвайного кольца на Ржевке, а ближайшим к нам храмом была Никольская церковь Большеохтинского кладбища, где меня и покрестили.

Мы всегда находились на танкоопасных направлениях, в центре боевых действий, в цепях пехотинцев наступающих и обороняющихся. Мы, артиллеристы, первыми принимали удар врага, преграждая танковые прорывы фашистов. Поэтому среди нас артиллеристов всегда было много потерь.

Ночью снова массированный налет. Перед самолетами врага встает стена заградительного огня. Небо над Невой в огненных сполохах зенитных разрывов. Осветительные бомбы, сбрасываемые с самолетов, медленно опускаются. Освещая устье Невы. Через час налет прекращается. Наступает тишина.

Немецкий же шнорк, поднимаемый и опускаемый под гидравлическим давлением, позволял использовать двигатели внутреннего сгорания под водой и тем разрешил многие серьезные проблемы. Подлодка могла теперь двигаться под водой в течение всего периода, пока подается топливо, и таким образом была своего рода ответом радару.

Сначала ей дали машину ЗИС, которая должна была подъезжать к самолёту задним ходом. Но Лида боялась нечаянно повредить самолёт и попросила дать ей полуторку. Полуторки подъезжали к самолёту бортом параллельно. Потом Лида возила лётчиков в дом отдыха и на обеды. Но эта обязанность ей совсем не пришлась по нраву...

Девочка сама пришла в детский дом, а потом стала приводить осиротевших детей из пустующих квартир. В спальне холодно, темно, ребята лежат в кроватях, а ухаживает за ними Зина… За водой из колодца – тоже она. Все пережила эта отважная девочка, теперь сама мать, замечательная труженица…

Места для всех мало, поэтому нормально лежать невозможно, только сидеть. Освещения не было никакого, так что ночью в туалет пробирались только ползком. И чтобы обратно попасть на свое место, заранее условились: кто рядом с тобой лежит, тот подает голос, и таким путем на звук голоса приползешь на свое место.

Когда мне в Наркомпросе (это было в октябре 1942 года) предложили место учителя на выбор либо в Тульской, либо в Ленинградской области – в первой посытнее, во второй люди лучше, – я выбрал Ленинградскую. Приехав в село Любытино, первым делом пошел к военкому – думал, что тут же заберут в армию и пошлют в славный осажденный Ленинград.

Я убит подо Ржевом, В безымянном болоте...

Вдруг один из бомбардировщиков вспыхнул и пошел вниз. Он упал в самое пекло дыма и огня. Злость на гитлеровских зенитчиков охватила меня. Покачиванием крыльев предупреждаю Дьяченко и круто пикирую на батарею зенитных пушек. Мой ведомый уверенно идет следом.

Кому-то снятся розовые сны: Удача, слава, почести, награды. А нам, прошедшим грозный путь войны, Все чаще снится грохот канонады.

В военной кинохронике есть кадры, изображающие танки на льду Ладоги. Мне приходилось замечать, что даже у участников войны, у ветеранов существует скептическое к ним отношение. Эти кадры рассматриваются как некий кинофокус. Дескать, как же тяжелые танки могли пройти по льду, сквозь который проваливались даже автомашины?

Около санитарной палатки рядком на бревне сидели и курили легкораненые. Перед ними с винтовкой за спи­ной стоял незнакомый мордастый солдат и о чем-то оживленно с ними разговаривал. Михаил Иванович подошел и прислушался. Разговор шел о вере. — Так вот она, — говорил мордастый, — Богородица, была простая баба. Ну, родила она Христа, выполнила свое предназначение и шабаш! А вот православные...

Я быстро вылез из окопов и с винтовкой в руках побежал по ровному месту, по направлению к балке. Да, как можно убежать в такой ситуации, ведь меня бы вполне могли взять «голыми руками». Бегу, а у самого «душа в пятках», и хуже всего – не вижу своих. Тут румыны открыли огонь и кричат: «Русский! Стой! Не беги!»