Победа над немецкими подлодками

Читайте также: Судьба трех асов

Я отчетливо увидел в непосредственной близости от нас и «Вэнока» возмущенное водное пространство, которое, кажется, и не собиралось успокаиваться. Эхо, вернувшееся после сигна­ла гидролокатора, было не слишком отчетливое, и я поделился своими сомнениями с Джоном Лэнгтоном. Однако Бэкхауз не впал в уныние от этого факта и выглядел невозмутимым. «Мы оп­ределенно вышли на контакт с субмариной», — сообщил он, и затем я услышал отчетливое эхо. Не оставалось никаких сомнений в близости еще одной подлодки.

Предупредив людей на корме подготовиться к началу атаки теми бомбами, которые они успе­ли поднять, мы вступили в сражение.

Этот бой был огромным испытанием для Джона Лэнгтона, человека предельно аккуратного, иногда раздражавшего других своей неизмен­ной точностью. Но сейчас ему приходилось дей­ствовать самыми примитивными способами. По приказу открыть огонь было сброшено 6 глубин­ных бомб, то есть максимум того, что может быть выпущено одновременно. Как только они взорвались, «Уолкер» пошел на разворот для дальнейшего продолжения атаки. Но как только мы развернулись, с борта «Вэнока» поступил тревожный сигнал: «Подлодка всплыла на поверхность воды позади меня».

Свет прожектора «Вэнока» пронзил темноту ночи, освещая субмарину «U-99», чьи очертания были четко видны на фоне неба. Орудийные расчеты на обоих кораблях быстро открыли огонь. Слепящие вспышки из четырехдюймовых орудий и трассирующие снаряды из мелкокалиберного оружия выглядели довольно театральными. На самом деле их точность, прямо скажем, не была идеальной.

U-99 возвращается в Лориент.

Особенное рвение в обращении с палубным во­оружением проявляли наши гости с «Дж.Б. Уай­та». Боеприпасы никто не экономил. Гильзы от снарядов летели на палубу в таких количествах, что она оказалась просто завалена ими. Но к счастью, очень скоро мы уже смогли прекратить стрельбу, поскольку с подлодки пришел сигнал, означающий, что она тонет. Таким образом, ста­ло понятно, что операция завершена. Убедившись, что лодка больше не представляет для нас опасно­сти, мы подготовили к спуску на воду шлюпку на тот случай, если будет возможность захватить ее. Но как раз в это время команда покинула корабль, и субмарина быстро погрузилась на дно.

Я выполнил маневр таким образом, чтобы обойти плывущих немцев. Дрейфуя к ним, мы подняли матросов на борт корабля. Некоторые из них были к тому моменту совершенно окоченевшими после пребывания в ледяных северных водах. Большинству из них наверняка никогда не удалось бы спастись, если бы не мы. Один из немцев уже не подавал признаков жизни, и бы­ло решено похоронить его в море, когда кто-то предложил попытаться поместить его в камбуз, где было тепло, — и благодаря этому тот скоро вернулся к жизни. Этот старшина, назвавшийся Касселем, впоследствии оказался неоценим как переводчик и посредник. Ему довелось испытать все приключения, выпадающие на долю военно­пленного.

Последним, кого мы подняли на борт, был, очевидно, капитан, если судить по фуражке, плотно сидевшей на его голове и указывавшей на его принадлежность к высшему офицерскому составу. Скоро мы обнаружили, что захватили в плен действительно солидную фигуру. Этим капитаном оказался Отто Кретчмер, ведущий ас подводного флота, обладатель Рыцарского кре­ста с дубовыми листьями и лидер по объему по­топленного тоннажа.

Когда он поднялся на нашу палубу, произошел занятный случай. К своему удивлению, Кретчмер обнаружил, что цейссовский бинокль, сделанный по специальному заказу Денница [1] в качестве пре­зента немецким военным асам, все еще висит на его шее. Кретчмер всегда клялся, что ни один враг никогда не поднимется на борт его корабля и ни один враг никогда не завладеет этим биноклем. Это было главное, за что он поручился, и сейчас пытался выкинуть бинокль за борт. Но было уже слишком поздно. Питер Старди быстро выхватил бинокль из рук Кретчмера, и он очень скоро ока­зался на капитанском мостике, где я заявил свои права на него как на военный трофей. Вплоть до конца войны этот бинокль был моим неоценимым помощником и сыграл свою роль в уничтожении некоторых преемников Кретчмера.

Тем временем конвой, наконец-то свободный от преследователей, гордо двигался вперед, и на­стало время разделиться. В тот момент, когда мы ложились на курс и гадали, будет ли противник атаковать еще, наблюдатель внезапно крикнул: «Вспышки, азимут Грин 10». Однако даже бег­лый взгляд показал, что это луна на ущербе поднимается над поверхностью моря восточнее нас, и напряжение, овладевшее каждым из нас, сме­нилось взрывами хохота. День святого Патри­ка, который начался так жестко для нас, в кон­це концов принес нам победу, подсластившую то чувство горечи, которое мы испытывали в нача­ле дня.

Ко мне на капитанский мостик время от вре­мени поступали новости, как ведут себя наши пленные, оправились ли они от шока и чувства опасности. Сам Кретчмер был помещен ко мне в каюту, находившуюся в кормовой части суд­на. Там он очень скоро погрузился в глубокий сон истощенного человека. Из остальных толь­ко помощник командира, фон Кнебель-Добериц, вел себя весьма высокомерно. Мы знали, что можно ожидать от отъявленного наци и вынуж­дены были бдительно охранять его.

Бумаги, обнаруженные при некоторых плен­никах, были вырезками из немецких журналов, они расхваливали подвиги экипажей подлодок, называя их всех «морскими волками». Другим документом, представляющим большой интерес, был рисунок, показывающий двигающийся кон­вой и в середине подлодку, торпедирующую суда прямой наводкой. Это говорило о том, что так­тические действия Кретчмера представляли из себя нечто в этом роде. Подтверждение тому пришло вскоре от капитана «Дж. Б. Уайта», ко­торый отчетливо видел «U-99» между колонна­ми конвоя, и в тот момент, когда он разворачи­вал свое судно, чтобы попытаться ее протара­нить, ему был нанесен удар двумя торпедами, после чего он полностью остановился.

Тогда мы поняли, почему вся наша бдитель­ность после начала атаки оказалась бесполезной.

Все повреждения были нанесены только одной подлодкой — «U-99», которая находилась при­мерно посередине нашего конвоя. Другая подлод­ка, очевидно, затонула предыдущим вечером. Она ускользнула от наших поисковых устройств, на высокой скорости поднялась на поверхность воды, чтобы догнать конвой, и тем самым обманула са­ма себя, став заметной на окружающем фоне. Что случилось с тремя другими подлодками, которые, как было установлено, взаимодействовали между собой, мы никогда не узнаем, но, разумеется, им не удалось успешно завершить нападение. Вероят­но, резкое изменение нашего курса после наступ­ления темноты позволило нам от них избавиться, что также случалось и при других столкновениях.

При дневном свете было возможно свободно обмениваться сообщениями с Джоном Денизом, членом команды «Вэнока». Мы испытали чувство глубокого удовлетворения, когда услышали, что другой нашей жертвой стала подлодка «U-100» под командованием Иоахима Шепке, второго по счету после Отто Кретчмера по количеству потоп­ленного тоннажа. Уничтожение двух асов за одну ночь — это существенный улов. Атаками «Уолкера» и «Вэнока» «U-100» был навязан бой на по­верхности воды; при этом подлодка надеялась исчезнуть с поверхности воды, думая, что мы ей предоставим такую возможность.

U-100 во время испытаний в Киле, лето 1940.

Одной из отличительных черт этого сражения было то, что «U-100» была обнаружена, впервые в истории, примитивным и крайне неэффектив­ным радаром, установленным на «Вэноке».

Последние минуты существования «U-100» были весьма драматичными. Когда Шепке, стоя в боевой рубке, увидел «Вэнок», стремительно надвигающийся на него, он поспешил успокоить своих людей: «Не беспокойтесь, все в порядке, он останется позади нас». Вне всяких сомнений, он был введен в заблуждение особой маскировочной окраской «Вэнока», и несколько секунд спустя он принял ужасную смерть, буквально раздавленный между носом корабля и приборами наблюдения.

В течение дня мы догнали свой конвой и, по­скольку все было спокойно, решили вывести на­ших пленников на палубу и посмотреть на них. Было забавно видеть выражение уныния на их лицах, когда они разглядывали множество океанских судов, двигавшихся как единое целое, как будто ничего не случилось. Мы сочувствова­ли и переживали за блестящих капитанов этих судов, которые непреклонно держались на сво­их позициях в конвое, хотя интуиция, должно быть, побуждала каждого в темноте поскорее вы­рваться прочь из опасной зоны.

На первый взгляд, казалось бы, здравое ре­шение. Однако на практике это означало почти верную катастрофу.

Кретчмер, также стоявший в этот момент на квартердеке, поднятой верхней палубе в кормовой части судна, пристально, с неподдельным интересом смотрел на символ нашего корабля — подко­ву. Повернувшись к «шефу» Озборну, он заметил:

— Какое странное совпадение! Моя лодка тоже плавала под символом подковы, правда, она висе­ла концами книзу.

— Да, капитан, — ответил шеф, — а по на­шему убеждению, подкова, подвешенная концами вверх, приносит удачу в сражении, и в нашем с вами случае это, кажется, истинная правда.

Такой ответ вызвал у нашего узника лишь пе­чальную усмешку.

Тем временем на борту корабля и пленные, и те, кто их в плен захватил, обосновались вместе и вели себя более или менее дружелюбно по от­ношению друг к другу в условиях ограниченно­го пространства. Правда, следует напомнить, что, помимо почти всего экипажа «U-99», на нашем борту жили также члены команды «Дж.Б. Уай­та», которые, повторюсь, имели личный счет к врагу. Поэтому временами их требовалось удер­живать от приближения к немцам. Что касается необходимости содержания пленных в строгой изоляции, то на моем корабле, хоть и малень­ком, такой проблемы не было.

В кают-компании всегда толпились офицеры с «Дж.Б. Уайта», поэтому немцы и офицеры моего корабля в часы отдыха едва находили для себя свободное пространство, чтобы лечь. Пока немцы приходили в себя, Джон Лэнгтоп, оза­боченный тем, чтобы на судне не было случаев пневмонии, заказал им виски. Фон Кнебель-Добериц надменно отказался от своей порции и де­монстративно приказал всем остальным не пить вместе с нами. Он завершил эту процедуру от­дачей нацистского салюта и выкриком: «Хайль Гитлер!» Канонир Чаплин злобно посмотрел на него и предупредил, что если он дорожит своей жизнью, то пусть впредь воздержится от подоб­ных выходок. Остальных пригласили выпить, и, после небольшого замешательства, они приняли приглашение и слегка расслабились. Наши офи­церы не сумели воздержаться от нескольких мел­ких, но язвительных шуток.

Пока военная форма наших пленников про­сушивалась, в качестве трофеев были взяты не только медали и ордена, но даже пуговицы-кры­лья. Когда же немцы обнаружили их исчезно­вение, начались массовые недовольства. Дело в том, что правила обращения с военнопленными запрещают конфискацию орденов и медалей, и Питеру Старди пришлось потратить немало уси­лий, чтобы убедить похитителей вернуть награ­ды. Правда, пуговицы-крылья не были возвра­щены, и я так и не узнал, как же немцы смогли обходиться без них.

Поскольку кают-компания была занята, наши гости были вынуждены поселиться даже в моей каюте. Мой старший инженер, Озборн, человек, умеющий «наводить мосты», получил троих по­допечных: Кретчмера, капитана и старпома с «Дж.Б. Уайта». Вместе они составляли доволь­но-таки необычную комбинацию. В дополнение к ним был приставлен вооруженный часовой.

Позднее Озборн все время повторял, что это был единственный случай за всю войну, когда возникла столь занятная ситуация.

От Кретчмера нам удалось узнать очень мало, и еще долгое время для нас оставалось загадкой, почему же он совершил такую грубую ошибку. Была ли у него назначена встреча с «U-100», или же он пытался прийти на помощь своим товари­щам. Уже много времени спустя я узнал от Крет­чмера правду относительно его просчетов и понял, насколько удачлив был я сам. Для «U-99», которая полностью израсходовала все свои торпеды, не было никакого другого пути, кроме как тихо вернуться домой и быть восторженно встреченной. Кретчмер же даже не подозревал, что находится в непосредственной близости от эскорта. И только когда лодка всплыла на поверхность, вахтенный офицер внезапно увидел «Уолкер» или «Вэнок» (он не разобрал точно). Лодка немедленно и с шу­мом стала погружаться обратно.

Получилось так, что, произведя шум своим моментальным погружением, подлодка тем са­мым была засечена нашими гидролокаторами, и ее судьба была предрешена. Первый контакт был весьма слабым, но на глубине мы четко опреде­лили ее местоположение при помощи нашего гидролокатора. Сам Кретчмер сокрушался по поводу нелепого решения своего вахтенного офи­цера о погружении, которое было прямо проти­воположно его личным установкам начать сраже­ние, обнаружив противника.

Но несомненно, дни его удач подошли к кон­цу. Этой ночью подкова, висящая концами кни­зу, стала предвестником беды.

Кретчмер производил впечатление человека, далекого от фанатичного поклонения гитлериз­му, что не явилось для нас неожиданностью. На самом деле, будучи профессиональным военно-морским офицером и искусным военным, он имел примерно такое же отношение к политике, как и мы, и предпочел ограничить круг своих обязанностей чисто военными действиями, пре­доставив политикам решать остальные проб­лемы. Он часто сетовал, что политики вносят в естественный ход событий массу беспорядков. Кретчмер хорошо говорил по-английски и был неплохо знаком с жизнью англичан, поскольку обучался в университете города Эксетера незадолго до начала войны. Он открыто восхищался англичанами и очень огорчался, что «двум пре­краснейшим нациям в Европе приходится уби­вать друг друга» [2].

На следующий день конвой достиг вод Минча. «Уолкеру» и «Вэноку» было приказано следовать вперед, для того чтобы высадить на сушу наших пленников. Когда мы услышали срочные позыв­ные, запрашивающие нас о подробностях опера­ции, стало ясно, что дома уже все знают о нашем успехе и он произвел в некотором роде сенсацию. Наконец-то была прервана череда поражений в ночных сражениях с немецким подводным фло­том. Хотя это произошло не только именно благо­даря нашему успеху. Впервые стал очевидным тот факт, что немецкие подлодки уязвимы для наших приборов. Таким образом, был сведен на нет глав­ный недостаток британских военных кораблей в ночных «визави» с неуловимым противником.

Наше прибытие в Ливерпуль было триумфаль­ным. Мой избитый и просоленный морскими вода­ми маленький пароходик причалил к Королевской пристани, обычно предназначенной для швартов­ки более именитых кораблей. Нас приветствовал главнокомандующий сэр Перси Нобль и многие его коллеги, все преисполненные желания выска­зать нам свои поздравления.

[1] Дёниц Карл (1891 — 1980) — один из главных нацистских военных преступников, немецко-фашистский гросс-адмирал (1943). В 1936—1943 гг. командовал подвод­ным флотом, в 1943—1945 гг. — главнокомандующий ВМС фашистской Германии. В начале мая 1945 г. — рейхсканц­лер и верховный главнокомандующий. Международным военным трибуналом на Нюрнбергском процессе приговорен к 10 годам тюрьмы. С 1956 г. в ФРГ вел активную профашистскую пропаганду. (примеч. пер).

[2] Записи допроса Кретчмера, хранящиеся в Адмиралтействе, гласят: «Захват в плен Кретчмера и гибель U-99 … есть серьезный удар по германской морали и пропаганде и одновременно важная победа для Британии над немецкими подлодками. Экипаж U-99 производил впечатление обладающего более высоким уровнем слаженности, чем экипаж любой из германских подлодок, насколько это можно выяснить из допросов. Впервые не было случаев критики офицеров. Напротив, отмечается высокий уровень лояльности капитана и что он был не настолько ярым нацистом, как пытался показать».