Побег

Глава IX ПОБЕГ

Через три дня, когда пленные немного восстановили силы, их повели в порт. Истощенные, ослабев­шие от постоянного недоедания люди вначале могли лишь впятером-вшестером нести один небольшой ящик, но потом, постепенно окрепнув, стали втягиваться в работу. Белобрысый полтавец трудился за ше­стерых, явно стараясь выслужиться перед немцами.

Сегодня с самого утра пленные грузили тяжелые ящики на норвежское судно. Погрузкой руководил немец Генрих Пазель, поджарый, длинноногий, близорукий детина. Ходил он все время с увесистой пал­кой, и мало кому из пленных не доставалось от него. Зорко наблюдая за работой, Пазель стоял на палубе, как всегда насупившись. Недалеко от него, чуть в сто­роне, стояла группа норвежских моряков. Вдруг Па­зель подбежал к одному из пленных, маленькому ста­ричку, бывшему ленинградскому артисту, и с силой начал колотить его но голове, шее, рукам.

— Schweinerasse! Faulenzer! (с нем. Свинское отродье! Лентяй!) — орал он, бешено брызгая слюной.

Пленные побросали ящики и, судорожно сжимая кулаки, наблюдали за происходящим. И тут из группы норвежцев выскочил приземистый, коренастый моряк судя по нашивкам, — боцман, и, красный от гнева, оста­новился перед Пазелем. Тот, ничего не замечая, про­должал избивать пленного. Удар под скулу — и Пазель подпрыгнув вверх, рухнул на палубу. Палка вылетела из его рук. Боцман схватил ее и с перекошенным от гне­ва лицом молчаливо, ожесточенно стал бить Пазеля. Тот привстал было на колени, но удар по шее снова свалил его с ног. Палка переломилась, один конец ее отлетел к борту. Боцман швырнул туда же другой конец палки, схватил потерявшего сознание Пазеля и ринул­ся с ним к борту, намереваясь сбросить в море. Подбе­жавшие норвежцы вырвали из его рук обмякшее тело фашиста. К месту побоища бежали немцы-конвоиры. — Мерзавец! Герой над пленными издеваться! — кричал боцман, вырываясь из рук товарищей. — Я тебе покажу!..

После этого Пазель месяц пролежал в больнице а когда выздоровел, его перевели на другую работу боцмана-норвежца, по словам конвоиров, осудили на каторжные работы.

День за днем работали пленные в порту и день за днем вынашивал Сергей план побега. После случая с полтавцем он стал полностью доверять Федору и од­нажды все-таки решился поделиться с ним мыслями о побеге. Оказалось, что Федор так же, как и он, с пер­вого дня думал о том же. Вместе они стали ждать удоб­ного случая.

Однажды, во время погрузки катера, к Сергею подошел Федор и прошептал:

— Полный порядок. Я сломал лебедку, и катер останется недогруженным. Как стемнеет, нас уведут, и команду на всю ночь отпустят на берег. Завтра воскресенье… Часовых они, конечно, оставят. Тех, что у барака, мы уберем… А вот как подобраться к часовому на катере?

— Подойдем, — уверенно прошептал Сергей.

— Болты на решетке все перепилены?

— Все.

…Стояла поздняя осень 1942 года. Дни станови­лись короче, ночи длиннее. С наступлением темноты пленных снимали с работы и запирали в огороженном колючей проволокой бараке. Почти рядом с дверью барака, по другую сторону проволоки, стояла сторо­жевая будка, где постоянно находился часовой. Еще один часовой курсировал вдоль проволоки по другую сторону барака. Вернее, так должно было быть, на са­мом деле один из них дежурил, а другой спал в будке, а бывало, и оба дремали.

С острова Рюген бежать было непросто: на мате­рик вела охраняемая трехкилометровая дамба, да и вплавь семидесятикилометровый пролив не проплы­вешь, тем более сейчас, когда наступили холода.

К вечеру стал накрапывать дождь, гулко бараба­ня в окна барака. Когда пленные поужинали, пришел комендант, пересчитал их и запер дверь. Примерно через полчаса Сергей подошел к Федору и шепнул:

— Пора!

Полтавец сидел за столом и играл в домино. Фе­дор зашел сзади и зажал ему рот. Тот замычал, удив­ленно хлопая глазами. Протянулись десятки рук, и через пять минут он, связанный, лежал с заткнутым ртом. Рядом положили рыжего со словами:

— Лежите, собаки, вам здесь нравится!

— Все готовы? — тихо спросил Федор столпив­шихся вокруг пленных. Погасили свет, сняли свето­маскировочный щит, бесшумно отогнули прутья ре­шетки. Первым выскочил в хлещущую дождем тьму Сергей с ножницами в руках, за ним Федор, Тимофей, Петро и еще три человека. Остальные остались пока в бараке.

Нащупывая в темноте проволоку, Сергей уверен­но работал ножницами.

— Много не режь, чтобы пролезть только, — шеп­нул Федор.

Ползком пробрались до будки. В заливаемом дождем окне маячил огонек. Сергей прильнул к окну. Часовые, мирно покуривая, склонились к печурке. Виднелись только их спины да прислоненные к стене винтовки. Резко рванув дверь, пленные ворвались в будку. Часовые подняться не успели, как их рты уже были зажаты, а руки завернуты назад.

— Если хотите жить, ведите себя тихо, иначе… — спокойно и властно сказал по-немецки Сергей, пока­зывая нож.

Часовые испуганно закивали головами. Их свя­зали, заткнули тряпками рты. Сергей и Федор надели сапоги и шинели солдат, затем отвели их в барак, где привязали к койкам. Выйдя последним, Сергей запер барак и, загнав в канал ствола винтовки патрон, по­следовал за остальными.

В лицо хлестал дождь. Под ногами была непролаз­ная грязь. Цепочкой, один за другим пробирались пленные вдоль забора к дощатому забору, от которого начи­нался причал. Сгрудились в темноте под навесом сарая.

— Мы пойдем вчетвером на катер, остальные ждите, — скомандовал Сергей, и через несколько минут все четверо растаяли во тьме.

Море волновалось. Легкие волны пошатывали катер, пришвартованный к причалу. С зажатой в руке винтовкой первым шагнул на катер Сергей, за ним Федор, потом, сопя, неуклюже взобрался Тимофей, за ним Петро.

В вахтенном помещении сквозь стекло пробива­лась узенькая полоска света.

— Ничего в щель не видно: светомаскировочный щит поставлен, — прошептал прильнувший к окну Сергей.

Он рывком распахнул дверь и выставил винтов­ку. Внутри сидели три матроса и резались в карты.

— Hande hoch! — скомандовал Сергей.

Матросы испуганно повскакали с мест и подня­ли руки. Тимофей и Петро, остававшиеся за дверью, стояли наготове, чтобы при первом сигнале прийти на помощь Сергею и Федору.

— Что случилось? — спросил долговязый бело­брысый матрос.

— Вы арестованы!

— Как это?

— Сейчас поймете. Повернитесь к стене! Кто хоть на пол-оборота повернет голову, ляжет с продыряв­ленным черепом, — приказал Сергей.

Матросов связали и посадили за стол.

— Петро! Тимофей! Заходите! Забирайте из пира­миды винтовки и быстрее, без шума за ребятами!

Через пять минут в вахтенное помещение один за другим стали быстро забегать пленные. А Федор уже спустился в машинное отделение и запустил моторы. Катер начал слегка подрагивать. Федор направился наверх, так и не заметив притаившуюся в углу машин­ного отделения фигуру.

— У меня все готово, — сказал он, войдя в вахтен­ное помещение.

— Все в сборе? — спросил Сергей, обводя глазами людей.

— Все.

— Отвязывай, Петро! — крикнул Федор, выходя на палубу.

Катер плавно запрыгал по волнам и стал отходить от причала.

— Не собьемся? — спросил Сергей.

— Не беспокойся: пятнадцать лет плавал на Ти­хом океане механиком. Ты давай пока в рулевую руб­ку. Правь в открытое море. Я — в машинное, потом сам за руль.

Бешено взревели моторы. Катер рванулся по мор­ской зыби сквозь хлещущий косой дождь. Вдруг из открытого люка на палубе отделилась тень и метну­лась к рулевой рубке.

— Фашист, — догадался Сергей.

Он занес нож, но фашист, ухватил его за горло и, навалившись всей тяжестью, увлек за собой к борту. Сергей вонзил ему в грудь нож. Но поздно — они уже за бортом. Ледяная волна накрыла обоих. Руки фаши­ста разжались. Когда Сергей вынырнул — вокруг были только холодные волны. Издалека на мгновение по­слышался рокот мотора. Что было сил Сергей крикнул:

— Братцы-ы-ы!

Но только шум волн был ему ответом. Одежда тянула вниз. Он оглянулся: вблизи сквозь свинцовую мглу блестели огоньки пирса. Сергей поплыл к ним по Волнам к берегу. Вскоре он почувствовал под ногами дно и, дрожа от холода, в изнеможении выполз на берег.

Сергей прилег со стороны моря на холодный, сырой песок, тревожно выжидая: не появится ли кто-нибудь. Но никого не было. «Скольких усилий стоил ему эта попытка побега… И вот он снова лежит на этом ненавистном берегу один, мокрый, продрогший. А через несколько часов, может быть, сейчас, его поймают — и тогда смерть в невероятных мучениях». Сергей застонал от отчаяния.

«Что делать? Пробираться через материк? Он хорошо знает немецкий язык и может спросить у ка­ких-нибудь жителей дорогу, добраться до вокзала, а там залезть на платформу поезда под брезент военно­го груза. Но разве так долго пролежишь? А что он будет делать без документов и денег?»

Недалеко от пирса в свинцовой мгле виднелось одинокое здание портового пакгауза. Сергей снял тя­желые сапоги, вылил из них воду, обулся и, осторож­но двинулся в сторону пакгауза к пристройке для хра­нения пакли.

«Туда! Спрятаться под самым их носом! Там меньше всего будут искать, — решил он. — Просохнет одежда, а там видно будет».

В пристройке было темно и тихо. Лишь слышался глухой шум моря. Паклю в пристройку привезли ме­сяц назад, и Сергей, который тогда вместе с другими участвовал в разгрузке, запомнил здесь каждый уголок. Он забрался почти под самую крышу. Снял с себя куртку, брюки, белье. Выжал их, снова оделся, и, дрожа от озноба, с головой зарылся в паклю. К рассве­ту он все же согрелся. Вся ночь прошла в бреду. Воро­чаясь с боку на бок, Сергей вновь и вновь перебирал в мыслях только что пережитое, обвиняя себя и Федора в том, что не догадались осмотреть машинное отделе­ние, где скрывался фашист.

«А ребята все-таки ушли. Хорошо!» — думал он.

Глава X ЖЕЛЕЗНЫЙ КАНЦЛЕР

Обер-лейтенант Ридлинг сидел за столом и то­ропливо писал:

«Дорогая Берта!

Пишу тебе из маленькой деревушки, затерянной в необъятных снежных просторах России, пользуясь случаем, что один мой верный друг завтра едет на ро­дину в отпуск и сам тебе отдаст письмо.

За два года этой проклятой бойни я столько пе­ревидал и перечувствовал, что прежнее спокойствие, очевидно, надолго покинет меня. Очень прошу тебя, прочти мемуары Бисмарка, особенно его воспомина­ния о службе в России военным атташе. Железный канцлер оказался гениальным пророком. Ты поймешь, что я хочу этим сказать, когда прочтешь его мемуары. Я по-прежнему горячо люблю тебя и нашу милую Гер­манию. И во имя этой любви мне хочется сбросить с себя сдавливающий мое сердце мундир и, как отцы и деды мои, взять в руки топор или молоток и стать простым рабочим-плотником, а еще мне безумно зарыть­ся с головой в книги, журналы, куда угодно, лишь бы не заниматься проклятой политикой, не быть неволь­ным участником чужих преступлений…

Будь трижды прокляты те, кто затеял эту бойню! Будь прокляты и те, кто поэтизирует ее на страницах газет, журналов, отравляя сознание честных людей! Война, Берта, это ужасно! Сейчас глубокая ночь. Ра­зыгравшаяся вьюга вынудила наш гарнизон остановиться на ночлег в глухой деревушке. Мой генерал спит. Я по-прежнему с ним, куда денешься? Но как мне все опротивело! Как все надоело!..»

Вдруг где-то далеко раздались глухие выстрелы, затем четкая дробь автоматной очереди. Обер-лейте­нант Ридлинг торопливо выскочил из-за стола, сунул письмо в карман френча и, накинув шинель, выско­чил на улицу. Вьюга швырнула ему холодную горсть снега в лицо и за воротник. Где-то почти рядом, за до­мом, автоматная очередь смешалась с пронзительным воем вьюги.

— Русские! — крикнул какой-то солдат, пробегая мимо него.

Ридлинг спрыгнул с крыльца, зажав в руке пара­беллум, затем перемахнул через сугроб и очутился около дерева в стороне от дома.

— Займу позицию здесь, — подумал он. Выстрелы все приближались. Вьюга разбушевалась не на шутку. Сквозь снежные вихри слабо виднелась крестьянская изба, покинутая им несколько минут назад.

— Как хорошо было бы быть сейчас там, в этом убогом, но теплом жилище! — подумал, ибо холодная дрожь пронизывала все тело. Внезапно Ридлинг вспомнил о генерале. — Надо бы разбудить, — спит, на­верное… Или проснулся? А впрочем, что мне до этой развалины!

Густые, дробные автоматные очереди уже разда­вались около дома. Несколько срезанных пулями ве­ток упали с дерева на Ридлинга, осыпая его снегом. Темные фигуры людей бежали к нему. Спасаясь от погони, он рванул вперед и скрылся в густой снежной мгле. Он бежал, сам не зная куда.

— Все равно куда, только не обратно в деревню! Там верная смерть! Может, скоро вьюга стихнет и ему удастся спастись?

Но время шло и шло, а метель и не думала кон­чаться. Он понял, что придется возвращаться в дерев­ню и сдаться в плен, иначе он замерзнет насмерть в лесу. Он повернул обратно, пытаясь отыскать свои следы, но их уже замело. Как долго он бродил он уже не помнил. Окончательно выбившись из сил, Ридлинг увидел сквозь снежную мглу какое-то дерево, устало пошатываясь, добрался до него и с подветренной сто­роны присел на корточки.

— Отдохну немного. За деревом все-таки потише да потом, вроде, потеплело, — подумал он. — Что там впереди чернеется? Кажется, лошадь. Ну да! Так и есть, лошадь! А рядом сани, перевернутые вверх по­лозьями. Да это же сам железный канцлер со своим возницей!

Утопая по пояс в снегу, Ридлинг подошел к са­ням и закричал:

— Герр Бисмарк! Это я ваш соотечественник обер-лейтенант Ридлинг! Ради Бога, впустите меня к себе под сани! Я погибаю! Под санями что-то завозилось, послышался шо­рох и шепот, в котором он уловил одно только слово «ничего».

— Это, наверное, возница, — подумал Ридлинг.

— Так как же, герр Бисмарк, впустите или нет?

— Я не могу вас впустить к себе, — послышался глухой, скрипучий, но твердый голос железного канц­лера. — Вы не послушались моего предупреждения.

Да, герр Бисмарк, но я в этом не виноват, не по своей воле я здесь.

Минутное молчание, и снова какой-то шепот.

— А впрочем, вы правы, Ридлинг. Вы, кажется, неплохой малый. Мы потеснимся, залезайте, — снова послышался его скрипучий голос. Одна сторона саней приподнялась, и Ридлинг нырнул под сани, лег и вско­ре почувствовал, как блаженное тепло разливается по его телу.

— Ничего, ничего! — все приговаривал он.

Продолжение следует.

Источник: Крутов С.М. Право жить!: Стихи. Повесть. Рассказы. М., 2003.