Похоронен был дважды заживо

Родился в 1917 году в селе Старое Семенкино Клявлинского района Самарской области. Участник боев на реке Халхин-Гол. Окончил Ленинградское военно-политическое учили­ще. В Великой Отечественной войне принимал участие на Северо-Западном и 3-м Украинском фронтах. Войну закончил гвардии капитаном. Более 30 лет проработал на Моторном заводе пос. Управленческий. Награжден орденом Отечественной войны 1-й степе­ни (1985 г.), Отечественной войны 2-й степени, двумя орденами Красной Звезды и медалями.

Федор Алексеевич Тимофеев

Летом 1943 года у нас на Северо-Западном фронте шли бои, как говорилось тогда в сводках «местного значения». Наша отдельная 151-я стрелковая бригада вела тогда на новгородской земле, у станции Лычково, тяжелые бои. Несколько часов миномет­ный батальон отбивался от наседавших немцев, устилая землю их трупами. Гибли и наши бойцы. Вот смолк один из минометов. Я поспешил на помощь, и, оказалось, что не зря: два бойца из расчета убиты, один ранен. С раненым солдатом мы открыли огонь по врагу. На этом участке немцы не прорвались. За этот бой я получил первую награду — медаль «За боевые заслуги».

А дальше наша стрелковая бригада держала оборону в районе Старой Руссы, не­подалеку от Ильмень-озера. Места там болотистые, и случилось так, что два батальона нашей бригады во время одной из контратак вырвались вперед, закрепились на одном из болотных островков. А через несколько дней свежие силы противника перекрыли путь, по которому шло снабжение «островитян» боеприпасами и продовольствием. Положение создалось трудное. Связь с батальонами осуществлялась только по рации. Да еще по ночам наши самолеты У-2 сбрасывали на остров немного продуктов и боеприпасов. Ребята там держались стойко, отбивали пока все атаки гитлеровцев, стремящихся задушить их в кольце. Но, конечно, долго так продолжаться не могло. Осажденных надо было выручать. И тогда было решено вызвать добровольцев, которые бы рискнули пойти на прорыв.

От нашего минометного батальона вызвался идти и я. Был я в батальоне комсоргом и не мог остаться в стороне от такого дела. Вести группу добровольцев должен был командир соседнего батальона Андреев, а меня назначили к нему комиссаром. Остров соединял с нашими позициями один сравнительно сухой перешеек. Но нам путь по нему был заказан. Фашисты здесь особенно сильно укрепились. Поэтому было решено пробиваться там, где немцы нас меньше всего ждут — по топям, которые считались непроходимыми. Заранее приготовили мы плавсредства — сплели из камыша и прутьев нечто вроде плотиков-циновок. Погрузили на них вещмешки с боеприпасами и суха­рями и ближе к ночи двинулись в путь. Старались идти, а точнее — передвигаться, как можно тише, где вплавь, где ползком в вязкой болотной жиже, опираясь на плотики-циновки.

Перед самым рассветом вышли к острову. Как выяснилось, подоспели как раз вовремя. У осажденных кончились продукты, медикаменты. Едва успели мы обсушить­ся, связаться по рации со своими и доложить о выполнении боевого приказа, как гитлеровцы начали очередную атаку на остров. Как бельмо на глазу, он был у немцев, ведь с него отлично простреливались вражеские позиции.

Вот тогда-то меня и ранило, потерял сознание… Что было дальше — узнал потом, со слов товарищей.

А случилось вот что. Когда атака гитле­ровцев захлебнулась, наши стали собирать раненых, хоронить погибших. Посчитали погибшим и меня и тоже положили в брат­скую могилу. Только какая в тех условиях была могила? Чуть копнешь глубже — про­ступает вода, болото же кругом. Вот и при­сыпали нас землей едва-едва. По рации успели передать в штаб сведения о потерях, пошла на меня домой похоронная… А я возьми да очнись. Когда шевельнулся — земля осыпаться стала, кто-то заметил. Короче, откопали меня. А во время проры­ва из окружения вынесли на руках.

Отлежал я свое, что положено, в госпи­тале и снова на фронт. А за эту операцию я все же был награжден орденом Красной Звезды.

А во второй раз «хоронили» меня уже под Витебском, в июле сорок четвертого. После уничтожения Витебской группировки противника обстановка сложилась такая, какую на фронте называют «слоеный пирог». Наши и гитлеровские части перемеша­лись так, что практически определить, где линия фронта, было невозможно.

В то время я уже воевал в 1-м дивизионе 37-й гвардейской артиллерийской бригады в составе 3-го Белорусского фронта. Наш дивизион и две стрелковые роты оказались зажаты меж немецких частей, и не поймешь, то ли мы их окружили, то ли они нас. Для того, чтобы выяснить обстановку, и была назначена разведка боем. Руководить разведгруппой поручили мне. Первых гитлеровцев заметили, когда дорога повела к оврагу. Было их немного, и мы решили начать бой.

Гитлеровцы бой приняли. Уже одно это значило, что чувствовали они себя здесь уверенно.

Сколько времени длилась перестрелка — сказать трудно. Наверное, не меньше часа. Группа наша поредела, но гитлеровцы контратаковать боялись, видимо, никак не могли поверить, что нас всего каких-нибудь полтора десятка. Думали, что идут за нами крупные свежие части. Наконец, нервы у фрицев не выдержали: по одному — по два стали они перебегать от оврага назад, к лесу.

Мы поднялись в атаку. Впереди раздалась автоматная очередь. И сразу вой, во мне будто все оборвалось. Последнее, что почувствовал – лечу куда-то вниз.

Когда очнулся, первое, что увидел: на темно-синем небосклоне яркие звезды. И какая-то особенная, звенящая тишина вокруг.

Огляделся. Оказалось, лежу в глубокой, но уже старой, заросшей травой, воронке. В нее-то я и угодил, когда срезала меня очередь из автомата. Осторожно попытался подняться. Получилось. Значит, ранен легко. Только вот крови много потерял — от слабости слегка кружилась голова, и звенело в ушах. Оттого и показалась такой стран­ной ночная тишь. Потихоньку, цепляясь за корни растений, выбрался из воронки, сориентировался по звездам и пошел к своим.

За своих бойцов из разведгруппы в общем был спокоен. По договоренности, если со мной что случится, командование должен был принять старший лейтенант Донец — фронтовик опытный. За себя тоже особенно не боялся — была у меня граната и в пистолете четыре патрона. Небо уже светлело, когда начал я узнавать места, которыми шел, и понял, что до своих осталось совсем недалеко.

Вдруг впереди послышались приглушенные голоса. Говорили по-немецки. Метрах в двадцати в предутреннем тумане разглядел несколько прильнувших к земле гитлеров­цев. Все стало ясно — передо мной «разведка» противника.

Что делать? И тут мгновенно осенила отчаянная мысль — зажал в одной руке гранату, в другой пистолет и громко так, будто не один вовсе, крикнул:

— Хенде хох! (Руки вверх!) Бросай оружие. Сопротивление бесполезно. Вы окруже­ны. — Не знаю уж, поняли меня немцы или нет, но оружие бросили и руки подняли.

Через каких-нибудь четверть часа меня с моими «пленными» встретил патруль нашего дивизиона. А еще через несколько минут я докладывал о своем прибытии на КП дивизиона. А там, оказывается, уже сообщили в штаб бригады вместе со сведени­ями нашей разведки и о том, что я, выполняя это боевое задание, погиб смертью храбрых. Делать ничего не оставалось, вслед этой второй за войну на меня похоронкой направили моей матери в Старое Семенкино телеграмму, что вышла ошибка и я жив-здоров.

Домой пришел с орденом Отечественной войны второй степени, двумя орденами Красной Звезды, боевыми медалями.

Записала В. Неверова

Источник: Строки, опаленные войной: воспоминания ветеранов г. Самары. — Самара, 2002.