Прибытие в дивизион

В 2007 году в адрес портала «Непридуманные рассказы о войне» полковник Яков Михайлович Ляховецкий передал свои военные воспоминания. После публикации он продолжил работу над текстом. Были внесены дополнения и уточнения. Новые архивные документы (боевые приказы, распоряжения, наградные листы и др.) позволили подробнее рассказать о боевых действиях 28-го ОГМД, в котором служил Яков Михайлович, его боевом пути. А, главное, дополнить воспоминания рассказом о ратных подвигах гвардейцев дивизиона, назвать многих по фамилиям (более 40 фамилий).

Я прибыл в 28-й отдельный гвардейский минометный дивизион, когда главные события на советско-германском фронте проходили на юге.

В результате начавшегося в конце июля 1942 г. наступления из района Курска на воронежском направлении, гитлеровские войска прорвали нашу оборону на стыке Брянского и Юго-Западного фронтов, стремительно продвинулись по широкому коридору между Доном и Северским Донцом на 150-400 км, захватили Донбасс, богатейшие сельскохозяйственные районы правобережья Дона, создали непосредственную угрозу Северному Кавказу и Сталинграду, взяли Ростов, Новочеркасск, Майкоп, Краснодар, подошли к предгорьям Главного Кавказского хребта, вплотную приблизились к нефтяному району.

В этой сложной обстановке 28 июля был издан известный приказ Наркома обороны И.В. Сталина №227. В нем резко осуждались «отступательные» настроения, указывалось, что в войсках должны неукоснительно выполняться требования призыва «Ни шагу назад!». Приказ требовал установить в армии строжайший порядок и дисциплину, сформировать заградительные отряды и штрафные батальоны.

Обстановка в октябре по-прежнему оставалась тревожной в Сталинграде, где день и ночью шли бои за каждый дом, каждую улицу. На Западном фронте германское командование продолжало держать крупные силы. Для усиления армии «Центр» (новый командующий генерал–фельдмаршал фон Клюге) было дополнительно переброшено 12 дивизий.

28 ОГМД находился в оперативном подчинении 5-й армии. Располагался он в лесном массиве юго-восточнее Гжатска.

На нашем участке фронта активные боевые действия не велись. Если не считать налетов фашистских самолетов, периодических артиллерийских и минометных обстрелов нашей обороны, тыловых дорог, по которым двигался транспорт, разведки боем с той и другой стороны.

Хотя дивизион жил обычной армейской жизнью, в нем поддерживалась постоянная боевая готовность. Усиленно охранялось расположение части. По заявкам общевойсковых командиров дивизион время от времени выезжал на боевые задания. Где-то через неделю после моего прибытия в дивизион в нем ночью была объявлена тревога. У меня еще в памяти была не одна учебная тревога в Тюмени и Омске, когда нужно было вмиг по команде дневального, прервав сон, который цепко держал тебя, успеть одеться, обуться, взять из пирамиды винтовку, противогаз и, выбежав из казармы на плац, не опоздав, встать в строй.

Предполагая, что тревога боевая, я управился даже быстрее, чем в училище. И пока некоторые командиры еще наматывали портянки, я был у землянок своего взвода. Не зная еще, по какому поводу объявлена тревога, я на всякий случай приказал:

— Огневой взвод, к боевым машинам!

Расчеты уже заняли места в аппарелях у пусковых установок, когда появившийся возле меня батальонный комиссар И. Ф. Зайцев сухо приказал:

— Постройте взвод.

Оказывается, никто не угрожал нашим боевым машинам, личному составу, и не предполагался срочный выезд для подавления огнем «катюш» прорвавшегося противника, и тревога была не боевой, а, как в училище, учебной.

Расположенный в лесном массиве, дивизион был сравнительно сносно обустроен. Личный состав размещался в просторных теплых землянках, обеспечивался из полевой кухни горячим питанием, были и «наркомовские сто грамм». Но были и наскоро вырытые сырые землянки, а то и ночевка под открытым небом и другие неурядицы фронтового быта, когда дивизион перебрасывали на другие участки.

Принятый мной огневой взвод действовал слаженно, грамотно. Многие сержанты и рядовые служили в нем со дня сформирования дивизиона в Алабино.

На занятиях, которые в период временного затишья, проводились по расписанию, я обращал особое внимание на полную взаимозаменяемость номеров расчетов, изучение и практическую отработку на местности теоретических требований только что поступившего в части нового Боевого Устава пехоты, положения которого распространялись на все другие рода войск. Для лучшего закрепления этих положений личный состав взвода на занятиях при необходимости делился условно на «противника» и «своих».

В первой половине ноября начались морозы. Нам выдали новое зимнее обмундирование (теплое белье, суконные гимнастерку и брюки, свитер, меховушку, ватные брюки, валенки, шапку–ушанку, полушубок). Привыкший к суровым сибирским морозам, я еще долгое время ими, кроме шапки–ушанки, не пользовался.

Сохранилось несколько почтовых фронтовых открыток, которые я в то время посылал матери в село Малый Кушум Балаковского района Саратовской области, где она с моим братом находилась.

Конечно, на стандартной открытке много не напишешь. К тому же, чтобы не волновать родных, о трудностях и опасностях фронтовой жизни старался не упоминать.

 

Из фронтовых открыток

 

17 октября 1942 г./п.п. 388, часть 414

« Здравствуй, дорогая мама!

Прибыл в часть благополучно. Получил взвод… тут теперь полное затишье… получу деньги, вышлю…»

11 ноября 1942 г.

«…Стоим на том же месте. Здесь теперь небольшие морозы, градусов 15-18. Нам выдали теплое обмундирование, но и в летнем пока не холодно. Так что я зимнее, кроме шапки–ушанки, пока не надеваю…»

Газеты продолжали публиковать неутешительные сообщения из Сталинграда, сообщали об оставлении нашими войсками Нальчика, тяжелых боях в Новороссийске.

Чувствовалось, что назревают изменения в обстановке. В приказе Наркома обороны в связи с 25-й годовщиной Октября говорилось: «Недалек тот день, когда враг узнает силу ударов Красной Армии. Будет и на нашей улице праздник!»

Прошло двенадцать дней и 19 ноября залпы 3500 советских орудий возвестили о начале нашего наступления под Сталинградом. А еще через четыре дня, 23 ноября, войска Сталинградского и Юго-Западного фронтов замкнули окружение вокруг более чем 250–тысячной армии Паулюса, из которого она уже не могла вырваться.

Во второй половине ноября усилилась активность и на нашем участке фронта. Мы стали чаще выезжать на боевые задания. Нередко на огневые позиции отправлялись ночью. На незнакомой местности лесными дорогами двигались с потушенными фарами. Включались только подфарники, закрашенные защитной краской. Местами боевые машины с трудом преодолевали снежные заносы, их приходилось выталкивать руками. Но к месту назначения неизменно прибывали вовремя.

 

Из фронтовых открыток

27 ноября 1942 г.

«Здравствуй, дорогая мама!

Твои письма от 4 и 6 ноября получил. Спасибо за поздравления с праздником… Конечно, очень жаль, что мы не вместе провели праздник. Но ничего, вот разобьем фрицев, тогда отпразднуем… Адрес мой теперь другой, нахожусь там же, где и раньше. 871 полевая почта, часть 335».

 

28 ноября 1942 г.

«…Выслал 700 рублей… В следующий раз вышлю еще… За меня не беспокойся». (В ноябре я получил свое первое фронтовое денежное содержание – 1300 руб.)

12 декабря 1942 г.

«Здравствуй, дорогая мама!

Ты, наверное, уже волновалась, не получая долго от меня писем. Все не было времени писать… Если долго писать не буду, не беспокойся. А то теперь много переезжаем…»

17 декабря 1942 г.

«Здравствуй, дорогая мама!

Нахожусь там, где и раньше. Правда, недавно выезжали в другой район. Но теперь возвратились… Пиши почаще, а то долго не получаю от тебя писем… Я одно время тоже не писал. Но потому, что не было времени. Колотили из своего оружия фрицев…»

Как видно из последних двух открыток, наш дивизион, переброшенный на другой участок фронта, в первой половине декабря участвовал в активных боевых действиях. Это было связано с проводившимися наступательными операциями Западного и Калининского фронтов против войск группы армий «Центр», занимавших Ржевский выступ, с тем, чтобы не допустить их к переброску на Сталинградское направление.

О целях и масштабах проводимой операции я, разумеется, тогда не знал. Правда, из Сводки Совинформбюро от 28 ноября было известно, что началось наступление наших войск на Центральном фронте, восточнее Великих Лук и в районе западнее Ржева. В опубликованной в газете « Правда» 29 ноября корреспонденции “Новый удар по противнику” сообщалось: “На днях наши войска перешли в наступление в районе восточнее г. Великие Луки и в районе западнее г. Ржева. Преодолевая сопротивление противника, наши войска прорвали сильно укрепленную оборонительную полосу противника… В районе западнее г. Ржев фронт прорван в трех местах…” 5 декабря Совинформбюро сообщило, что наши войска продолжают вести наступательные действия на Центральном фронте.

В середине ноября дивизион был придан 29-й армии. С этим была связана смена полевой почты. Как сообщил на мой запрос Центральный архив МО РФ, полевая почтовая станция №388 обслуживала штаб 5-й армии, а полевая почтовая станция №871 – 2-й эшелон Западного фронта.

Несколько дней дивизион находился в лесу близ Карманово.

Затем получил приказ выдвинуться в район северо-восточнее Сычевки, южнее Ржева.

Прибыв к месту назначения, расположились в лесу с вековыми соснами. На следующий день выдвинулись к переднему краю. Огневую позицию оборудовали на заросшей мелким кустарником поляне между лесными массивами.

В 8.50 на батарею поступила команда на открытие огня. Мы дали залп. Вслед за нами по гитлеровским позициям стали бить артиллерия и минометы. После короткой артподготовки перешла в наступление пехота.

Огневую позицию батарея не покидала. Где-то впереди за заснеженными холмами шел бой. Оттуда глухо доносились взрывы снарядов и мин, автоматная и винтовочная перестрелка. Появились первые подводы с ранеными. В медпункт возле опушки в лесу привезли сержанта и с нашего НП.

В небе послышался нарастающий, вибрирующий гул самолетов. Откуда–то справа от нас и почему–то с северо-востока появились «юнкерсы». От опушки леса донеслась громкая команда: «Воздух!».

Оставаясь на огневой позиции, и немного выждав, замечаю, как самолеты, сменив над лесным массивом курс, ушли мимо, на запад, к полю боя. Развернувшись за заснеженными холмами, они один за другим стали пикировать, сбрасывая бомбы на наши позиции.

Писатель Константин Симонов, находившийся по заданию редакции «Красной звезды» в этот период южнее Ржева, в корреспонденции «Декабрьские заметки», опубликованной в газете, писал:

«…Стая «юнкерсов», первоначально зайдя к нам в тыл, подходит оттуда с востока, к передовым позициям. Самолеты один за другим начинают пикировать. Оглушительный зенитный огонь покрывает все голоса боя…»

Возможно, судя по отрывку из корреспонденции, К. Симонов в это время находился на том же участке боевых действий, что и мы, и наблюдал бомбежку тех же «юнкерсов», появившихся из нашего тыла. Возможно, эпизод с «юнкерсами», это только совпадение.

Вскоре к телефону меня вызвал комбат.

— Запиши данные… Будь готов немедленно дать залп. Жди команды.

Командую: «Расчеты, к бою!» и бегу к буссоли. Устанавливаю на ней переданный комбатом угломер, и, отмечаясь поочередно по панораме каждой установки, командую измененную на 30-00 отметку буссоли, затем – уровень, прицел.

Едва успеваю проверить правильность установки наводчиками исходных данных, как меня снова вызывают к телефону. Докладываю комбату о готовности. Он перебивает меня: «Давай залп!»

На ходу командую:

— Снять колпачки!… Расчеты в укрытия!

В боевых машинах, в кабинах, защищенных броневыми щитками, остаются только водители и командиры установок.

Резко взмахиваю рукой и командую: «Огонь!»

Поворотом ключа командиры расчетов дают ток на пульт управления, поворотом рукоятки замыкают электроцепь, в результате срабатывают пирапатроны, воспламеняются реактивные заряды.

Я, находясь метрах в пятнадцати позади боевых машин, в который раз слышу пульсирующий скрежет, а затем вижу, как стали выплескиваться огненные струи из сопел снарядов. Они с оглушительным визгом, характерным «вьжить», «вьжить» срывались с направляющих и оставляя в небе огненно – рыжие хвосты, понеслись к цели. Поляну заволокло дымом, тугая волна, поднявшая в воздух снежную пыль, опавшие ветки, накатывается на меня, обдает лицо, грудь, заставляя невольно пятиться назад.

С каждым днем обстановка на фронте обострялась. Дивизион почти всю неделю находился в движении. Батарею, в составе дивизиона и отдельно, перебрасывали с участка на участок.

Совершали зачастую длительные марши по трудным фронтовым дорогам. Декабрь был морозный, снежный. Приходилось лопатами отбрасывать снег, притаптывать его ногами, чтобы местами тяжелые трехосные машины могли продолжить движение.

Вели огонь с лесных полян, опушек леса, дорог. Залпы давали по контратакующим частям противника, скоплению танков, пехоты, подходящим резервам. Напряженность, тревога не спадали.

В один из декабрьских дней батарее поступил приказ отбыть в район нового сосредоточения. Переход был сложным. Двигались ночью с потушенными фарами по лесной дороге. К утру прибыли на место. В хвойном лесу на поляне расчистили места для установок. До наступления темноты отрыли аппарели, укрытия для расчетов, наскоро оборудовали с легким перекрытием в один накат землянку. Для обеспечения сектора обстрела пришлось спилить у некоторых из возвышавшихся перед огневой позицией густой стеной деревьев верхушки.

Командир батареи, отдав необходимые указания, отбыл на полуторке с разведчиками и связистами на НП. Старшим на огневой позиции остался я.

Где–то, за вековыми елями и соснами, иногда глухо слышалась перестрелка. А здесь, в лесу, морозном и хмуром, было непривычно тихо, падал небольшой снежок.

На следующий день вечером меня вызвали к рации. Говорил «девятый». Это – позывной комбата. Передал, чтобы доставил на место продукты, обеспечил их сохранность и готовность к выдаче. Через тридцать минут выйти на связь.

Разговор по рации велся открытым текстом, поэтому в иносказательной форме. Он означал, что надо вывести реактивные установки («продукты») из укрытия на огневую позицию, обеспечить их охрану и готовность к открытию огня.

Через полчаса я вышел на связь. Доложил, что хозяйство готово, продукты доставлены, сохранность обеспечена.

Пустовойтенко сказал, что люди пока могут отдыхать, мне находиться у радистов.

Объявив личному составу отбой, я поручил помкомвзводу ст. сержанту Степанову обеспечить своевременную смену часовых и ушел к радистам, разместившихся в заброшенной землянке, находившуюся на опушке леса, у поворота дороги на огневую позицию. В третьем часу ночи, проверив посты, прилег отдохнуть. Но вскоре меня разбудил радист, дежуривший у рации.

— Товарищ гвардии лейтенант, вас.

Говорил почему–то не комбат, а «четвертый» — начальник штаба дивизиона. Приказав привести установки к бою, спросил есть ли у меня карта и приборы для подготовки исходных данных. Узнав, что нет, сказал, чтобы минутку подождал. Выйдя на связь, передал мне данные по цели и приказал немедленно произвести залп.

Было еще темно, и я, присветив лимб буссоли лампочкой, прикрепленной изолентой к батарейке (железным футляром фонарика пользоваться нельзя было, так как показания магнитной стрелки были бы искажены), передаю исходные данные на установки. Один за другим командиры боевых машин докладывают о готовности. Даю команду: «Расчеты в укрытие! Огонь!»

Со скрежетом и шипением сорвались с направляющих реактивные снаряды и, изрыгая из сопел красно–белые молнии, оставляя за собою белесые газовые струи, ушли через верхушки деревьев к цели.

На огневой позиции установилась тишина. Слышны были только доклады командиров установок, что сошли все ракеты.

Меня вызвали к рации. «Четвертый» озабоченно спросил, что у нас случилось, почему медлили с открытием огня. Я ответил, что на огневой все в порядке, залп дали сразу как навели установки. Видимо, там на КП, было до предела так напряженно, что каждая секунда с задержкой залпа казалась им вечностью.

17 декабря мы возвратились в свое расположение. В этот же день я отослал матери открытку о том, что долго не писал в связи с тем, что выезжали в другой район и «…колотили из своего оружия фрицев».

Уже в послевоенное время я стал интересоваться, что же происходило в тот период на нашем участке фронта. В официальных источниках о Великой Отечественной войне (шеститомнике, Энциклопедии) о военных действиях в ноябре – декабре 1942 г. на центральном участке Западного фронта почему–то не упоминалось. Правда, о них вскользь говорилось в мемуарах Г. К. Жукова «Воспоминания и размышления», Н.М. Хлебникова «Под грохот сотен батарей». Упоминал о них и бывш. редактор газ. «Красная звезда» Д. Ортенберг в рассказе-хронике «Год 1942».

Как писал Г. К. Жуков в своих мемуарах, чтобы не допустить переброску войск из группы армий «Центр» на сталинградское направление, Ставка приняла решение организовать наступление Западного и Калининского фронтов против войск противника, занимавших Ржевский выступ.

Западный фронт (ком. ген-полковник И. С. Конев) должен был в течение 10-11 декабря 1942 г, прорвать оборону противника на участке Бол.-Кропотово – Ярыгино, не позже 15 декабря овладеть Сычевкой и совместно с 41-й армией Калининского фронта замкнуть окруженную группировку противника.

Ударная группировка войск Калининского фронта (ком. генерал-лейтенант М.А. Пуркаев), наступавшая южнее г. Белый, прорвав фронт, двинулась в направлении на Сычевку.

Группа войск Западного фронта, которая должна была прорвать оборону противника и двинуться навстречу войскам Калининского фронта с тем, чтобы замкнуть кольцо окружения вокруг ржевской группировки, задачу не выполнила, оборону противника не прорвала. Он разгадал замысел советского командования, сумел подтянуть к району боевых действий значительные силы с других участков, оказал упорное сопротивление, часто переходил в контратаки.

Усложнилась обстановка и на Калининском фронте.

Сильным ударом под фланги противник отсек механизированный корпус, которым командовал генерал-майор М. Д. Соломатин. (Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М.,1970.С.435-437).

С 8 по 15 декабря танкисты Соломатина и части 6-го сибирского корпуса ген. С. Поветкина сражались в окружении. В ночь на 16 декабря был организован их выход из кольца. Для ориентировки прорывающихся частей по заснеженным лесам у д. Клемятин были разложены большие костры. Прорыв осуществлялся при мощной поддержке артиллерии и «катюш», атак нашими войсками противника со стороны внешнего фронта, подавления артиллерийскими и эресовскими батареями любых его попыток и контратаками. Понеся незначительные потери и вывезя всех раненых, танкисты ген. М. Д. Соломатина и сибиряки вышли из окружения.

 

Продолжение следует.

Читайте другие части воспоминаний 

 

Подготовил и прислал для публикации: полковник в отставке Яков Михайлович Ляховецкий
www.world-war.ru