Спасло спартанское домашнее воспитание

Родился я в августе месяце 1924 г. в ст. Ессентукской. Семья наша была многодетной и бедной. С самого раннего детства нас, мальчишек (нас было шесть), приучали к труду по хозяйству: пасли гусей, кормили свиней, в ночное водили коней. На детские забавы никогда не хватало времени.

Семья Ворониных, 1927 г.

Ходили в школу, учились неважненько: помочь было некому. Родители бесконечно были заняты, кормить-то надо было такую ораву.

Семья Ворониных, 1929 г.

Семилетку я окончил более-менее прилично. Очень любил гуманитарные предметы и особенно — историю, географию, литературу. По окончании семилетки  поступил в Ростовский-на-Дону строительный техникум. Успешно окончил два курса.

Илия Воронин

Но наступил июнь 1941 г. Началась война с немецкими захватчиками, которые стремительно прошли Украину и рвались на Кавказ, к грозненской и бакинской нефти. Учеба прервалась. Вернувшись домой в Ессентуки, поступил на работу вместо ушедшего на фронт отца. Вскоре забрали на фронт старшего брата. Я остался в семье за старшего. Но вскоре и мне пришлось собираться на службу.

Меня военкомат направил в Орджоникидзевское общевойсковое пехотное училище (бывшее кадетское). Немец захватил Ростов-Дон, Армавир, приближался к Минеральным Водам.

В училище мы проходили учебу по самому краткому курсу. Наше училище стали срочно эвакуировать. Погрузили на плечи неокрепших мальчишек непосильный груз, муляжи-винтовки, которые были по тяжелее настоящих, боевые комплекты (свинцовые ящики с патронами), противогазы, связки библиотечных книг и прочее, прочее, прочее. Уходили по Военно-Грузинской дороге на Тбилиси. Был жаркий август. Пот заливал глаза.   Рубахи на плечах были черные от пота. Пять километров ходу и пять минут отдыха (привал). Конечно, никто не успевал отдохнуть. Все кидались утолить жажду, но командиры строго запрещали вдоволь напиться холодной воды.

Красота Кавказских гор умиляла и завораживала. Льдистые бриллиантовые скалы гор слепили глаза. Плавающие в небе горные орлы, как кресты небесные, благословляли нас с высоты. Было очень трудно неокрепшим ребятам шествовать в жару с таким грузом за плечами. Грубые английские ботинки в кровь стирали ноги. На подошвах ног образовались сплошные волдыри. Многие парни не выдерживали таких нагрузок, падали в обмороки. А кухня, как правило, не успевала за колоннами идущих впереди. Команда «подъем» заставляла голодных ребят снова взваливать свой груз на плечи и с горечью продолжать путь. Меня спасало спартанское домашнее воспитание.

Было тяжко, трудно, но я ни разу нигде не отстал от колонны. К концу дня командование выбирало место на ночлег и тут же назначало солдат на самоохрану в ночное время. Несмотря на то, что я был замыкающим колонны, самым маленьким солдатиком, меня назначали в караул. «Ты, — говорил командир, — самый надежный, ты не заснешь на посту».

Более трех недель шли мы по Военно-Грузинской дороге. Когда окончился этот наш переход, то остряки шутили, что этот переход посложнее перехода Суворова через Альпы. Вскоре, после кратковременного отдыха, нас перевели в городок Лагадехи. Там мы еще некоторое время продолжали учебу. Немец яростно наступал. Грозила опас­ность перехода врага через горные перевалы с выходом на Баку. И вот нашу 34-ю отдельную курсантскую бригаду направили на перевалы. Тут нас ждали еще более тяжкие и опасные дни. Поход непосредствен­но в горы был в десять раз труднее Военно-Грузинской дороги. Высота более двух-трех тысяч метров над уровнем моря. Вечное отставание кормилицы-кухни, пронзительные ветры. А это уже сентябрь месяц. Ночи холодные, а одежда — летняя. Голые скалы — не из чего развести костерок. Собирали сухую траву и все, что могло гореть.

На конечной заданной высоте был дан приказ рыть себе какие-нибудь норы для ночлега, а заодно и оборонительные заграждения наподобие окопов. Камни трудно поддавались малой саперной лопате. Опускались с вершины вниз, где можно было вырезать дерн и принести его вверх, чтобы соорудить себе нечто подобное калмыцкой кибитке. Спали, при­жавшись друг к другу спинами. Камни не были мягкими, и у нас часто «облезали» берцовые кости. Однажды нашу «кибитку» занесло снегом так, что мы еле-еле выбрались из нее живыми. Снегу навалило на пол­тора-два метра выше нашей крыши. Мы чуть не задохнулись от недо­статка воздуха. Мой дружок Леша был посильнее меня, и он с трудом пробил двумя карабинами снег через крышу. Нас искали и, споткнув­шись о ствол карабина, раскопали почти полуживых.

На перевалах «Арчи-Кудун» и «Гиля-муж» мы стояли 7 месяцев. Наконец, битва под Сталинградом подрезала крылья немецкому хищни­ку. 22 дивизии во главе с фельдмаршалом Паулюсом были окружены и уничтожены. Враг покатился на Запад.

Опасаясь окружения на Кавказе, хваленые немецкие «эдельвейсы» начали спешно отступать. И наши войска стали снимать с гор. Мы жаловались и скорбели, что так трудно взбираться на горы, но мы себе и не представляли, как еще труднее спускаться с гор, да к тому же в полном боевом снаряжении. Мне достался ящик с пехотными минами. Его надо было снести вниз. Поднять его на плечи у меня не было никаких сил. Да и крепкому человеку это было бы не под силу. Я снял пояс с себя и зацепил его за ручку ящика и стал тащить, как санки. Спуск бы крутой, и мой ящик сорвался и покатился вниз впереди меня. Я еле его удерживал, а командир, не очень выбирая слова, кинулся на меня с пистолетом, угрожая убить меня, но сохранить бойцов взвода от неимоверного взрыва.

Когда спустились вниз, мы часто не узнавали друг друга. От кислородного голодания мы все стали похожи на калмыков с совершенно круглыми лицами. В Сочи нас погрузили на транспортный корабль и повезли в сторону Новороссийска. Плыли недалеко от берега. Вдруг в небе появились два немецких самолета, и вскоре по левому борту стали взрываться бомбы. Мы удивились смелости и отваге моряков, которые, как циркачи на арене, кружились со своими зенитными пулеметами, храбро отбивая вражескую атаку. Бомбы не попали в наш транспорт, и мы благополучно прибыли к месту высадки.

За многие месяцы нам устроили баню. На какой-то тупиковой колее железной дороги стоял паровоз и собственно банный вагон. Рядом вагон-дезкамера. Туда сдавали грязное, нестираное и верхнее, и нижнее белье. Я видел, как из-под решетки вагона выгребали поджаренных насекомых, которые чуть не до смерти загрызали нас.

Нас строго предупреждали, чтобы не сдавали в дезкамеру кожаные вещи: ремни, кобуры и т. д., но все-таки один солдат умудрился завернуть в рубаху ботинки. И получил оттуда детские маленькие ботиночки. Замены не было. Так он, бедняга, и шел потом по лесу босиком, замотав ноги портянками. Привели нас в лес. Шли дожди, а ночью крепчал мороз. Палаток не было. Снова устраивали себе робинзоновые кущи. Лес был весь изрешечен осколками. Пытались выкопать себе землянку, но все время натыкались на слегка зако­панные трупы солдатиков. Здесь проходили жестокие бои. Вдруг мы с Алешей увидели плохо присыпанные ноги в хороших хромовых сапогах. Это оказался молодой офицер, который, видимо, только что получил новенькое, с иголочки, обмундирование. Портупея, кобура, пояс блестели, как только что взятые со склада. Голова воина была вся изуродована. Лица не было видно. Рядом лежала пробитая каска. Дрожали у нас ноги и души при виде такой жестокой картины. А ведь мать или жена никогда не узнают о могиле их дорогого человека. Было ужасно холодно. Руки не слушались. И вдруг выдают нам срочно по банке американской тушенки на четверых и по куску хлеба: через час вступаем в бой. Несмотря на то, что мы были полуголодные, не все могли есть пищу. Страшное волнение одолевало нас. И только один воин, Вася Тыщук, прекрасный певец и весельчак, с удовольствием уничтожал содержимое банки.

— Убьют, так хоть с сытым желудком, — приговаривал он. Он как будто предчувствовал свою смерть. Разорвавшаяся где-то рядом не­мецкая мина разнесла его в пух и прах. Как горько было понимать и осознавать всё случившееся. Вечная тебе память, бесстрашный русский воин Васенька.

Бои шли наступательные; немцы отступали, но все за собой мини­ровали и зверски огрызались. Мы много находили немецких трупов, но и наши ребята гибли и гибли. Был у нас снайпер Миша Косолапов. Он много поснимал немецких снайперов. В бою он из-за дерева сразил немецкого командира и от радости лихо рассмеялся, неосторожно отклонился от дерева. Снайперская пуля тут же его поразила. Попала прямо в открытый рот и вырвала весь затылок его лихой головушки.

Бои продолжались. Мы лежали на своих позициях, и вдруг засвистели, загремели необыкновенные снаряды, летевшие через наши головы. Это впервые заработали наши знаменитые «катюши». Страшное зрелище. Летят огненные смерчи с длинными  светящимися  хвостами.  Наши войска захватили станицы Крымскую, Абинскую. Много было разбитых хат. В одной из таких, с двумя оставшимися стенами, устроили походный госпиталь.

После тяжелого ранения меня притащили в госпиталь — и сразу на стол. Рана была большая, много потерял крови, но хирург ловко обработал рану и на память подарил мне солидный осколок мины, который он вырезал из ноги. И пошли мои госпитальные мытарства. Семь месяцев я провалялся на больничной койке. Выписали меня инвалидом 2-ой группы и отправили на лечение в родной г. Ессентуки. Молодой организм, хорошее лечение, знаменитые грязевые ванны сделали свое дело. Я стал быстро поправляться, хотя больше прыгал на костылях. Переживший все ужасы войны и видавший смерть на своих глазах товарищей, я поклялся в душе всю жизнь молиться об упокоении убиенных воинов. Я часто посещал Никольский храм своего родного города Ессентуки и там узнал об открытии в гор. Ставрополе Духовной семинарии. Душа моя затрепетала. Вот куда меня зовет Господь Бог, чтобы мог я исполнить свое обещание о молитвах об убиенных соратниках, юных воинах.

Первый выпуск Ставропольской духовной семинарии 1946-1950 гг. Третий слева во втором ряду — Илия Воронин.

Я окончил семинарию по первому разряду, и вот, Божиею милостию,  более полувека с радостию несу свое пастырское служение. Слава Господу Богу моему, за неизреченные Твои милости.

Когда меня спрашивают: «Как живешь?», я отвечаю: » Пою Богу моему дондеже есмь.»

Записаны воспоминания 1 января 2000 года.

Для публикации на www.world-war.ru передала дочь автора
Галина Ильинична Воронина