4 апреля 2014| Иванова Вера

Второй день рождения

Раиса Дмитриевна Савранская

Эта история о втором дне рождении бабушки передается, как легенда, в нашей семье. Когда я была маленькой, бабушка сама рассказывала мне ее. И даже будучи школьницей, я однажды записала ее рассказ. И вот, спустя пятнадцать лет, найдя эти старые записи, попробую все восстановить…

Бабушка, Раиса Дмитриевна Савранская, родилась 27 июля 1921 году на Украине в селе Нижняя Крынка Донецкой области. Семья была большая, шестеро детей. Отец работал на шахте, мать была домохозяйкой. Жили бедно. В какой-то момент Раю даже хотели взять к себе ее крестные, но родители не отдали. В 14 лет родители ее отправили учиться в педагогический техникум. Там, в 15 лет, ей как отличнице предложили путевку в санаторий, но туда принимали только с 16 лет, и она самостоятельно изменила в документах 1921 на 1920 год рождения, приписав себе один год.

Когда началась война, она уже училась в Воронежском университете. В их комнате в общежитии жили 4 девушки – Райча, Ирча, Лидушка и Надюшка – как они сами себя называли. Все они добровольно записались на фронт, только Ирчу не взяли по состоянию здоровья. В будущем Филиппова Ираида Александровна стала профессором Воронежского Университета, кандидатом наук, и участвовала в выведении нового сорта рыбы «бестер». Мы иногда гостили у нее дома в Воронеже. До конца жизни все четверо переписывались, хотя судьба их разбросала по разным городам.

Осень 1939 г. Воронеж ВГУ. Шура Шананина, Оля Шананина, Маруся Гвоздева.

Осень 1939 г. Воронеж ВГУ. Рая Савранская, Шура Шананина, Оля Шананина, Маруся Гвоздева.

Бабушку определили служить в 3 дивизию ПВО, южнее Воронежа, в селе Гремячем. Они дежурили на вышке, определяли скорость пролетавших самолетов, их мощность, направление. Когда 4 июля 1942 года на рассвете вдали появились немецкие танки, был дан приказ «Всем женщинам отходить», но бабушка и ее подруга Мария задержались, и когда они спускались через овраг, немецкие танки уже были перед ними. Они залегли в канаву и пролежали так целые сутки, боясь пошевелиться, так как метрах в 10 от них были немцы. Осторожно они закопали в канаве свои комсомольские билеты. На следующее утро их обнаружили немецкие часовые, но вытащили только к вечеру. Бабушка очень боялась, что их заставят поднять руки вверх, а она не сможет это сделать – сама мысль сдаться была недопустима! Но этого не потребовалось. Под конвоем их куда-то повели. Подумали, что на расстрел, но их привели в избу колхозника, где еще оставались дед и бабка. Немцы велели дать им хлеба и гражданскую одежду и на ломаном языке сказали уходить «на хаузен», но не ночью, т.к. «партизанен», а днем, мимо немецких постов, как гражданские.

Через несколько дней, почти без приключений, с толпой других беженцев, девушки добрались до села Яблочное в 10 км. Там была переправа через Дон. Старик-лодочник согласился их перевезти на другой берег. Когда они были на середине реки, их заметил вражеский самолет-разведчик и начал обстреливать лодку, но не попал. Перебравшись на другой берег, они отдали лодочнику весь хлеб, что у них был, и пошли дальше. Через некоторое время они встретили командира саперов, который искал двух потерявшихся во время переправы медсестер. Вместе они вышли на поляну клубники, и тут бабушка, впервые в жизни, попробовала эту ягоду. Добравшись до своих позиций, им долго не верили, считали, что они немецкие шпионы – очень подозрительно было, что немцы их отпустили просто так. Их часть ушла вперед, девушек считали погибшими.

Их посадили под стражу, потом перевели в тюрьму, держали в отдельных камерах. Требовали во всем сознаться. Допрашивали по ночам, отдельно друг от друга. Не били, но давили психологически, говоря: «А вот ваша подруга уже во всем призналась». Но они говорили только то, что было, несмотря ни на какие провокации. Возможно, именно это и спасло их. По воспоминаниям бабушки через несколько месяцев у них появился новый следователь, довольно пожилой, как ей тогда показалось, и, ознакомившись с делом, закрыл его. Их выпустили на свободу. Бабушка считала, что попав в окружение, а потом и пройдя через следствие, ей надо «смыть позор кровью», и просилась на передовую. Но ее не пустили. Рассказывая об этом нам, она все время вспоминала добрым словом того начальника, который ей сказал: «Навоюешься еще. А пока – в запасный полк». Говорила: «Попади я тогда на передовую, может, и вас бы на свете не было».

Она стала связисткой, в январе 1943 года получила медаль «За Боевые заслуги». Была комсоргом батальона, а потом и полка в 173 армейском запасном стрелковом полку 6 армии Первого Украинского фронта. Дошла до Бреслау (сейчас – Вроцлав), получила орден Красной Звезды и медаль «За победу над Германией» и окончила войну в звании лейтенанта.

Тридцать лет спустя она побывала в местах боевых сражений. Вот как она сама это описывала: «Приглашение было от Польского правительства, в честь 30-летия Победы. В составе делегации СССР – 300 человек. Мы были там 9 дней, выехали 1 мая. Главный прием был в Варшаве. Нас разместили в прекрасной гостинице, видимо, нами же и построенной, а потом мы отправились в те города, которые освобождали. Я была в составе 173 АЗСП 6 армии Первого Украинского Фронта.

Наша часть освобождала населенные пункты на подступах к Бреслау, а потом и сам Бреслау – на юге и юго-западе города. Я была там во втором батальоне. На одной стороне улицы наши войска, на другой – немцы. Освободили Бреслау наши войска, вернее, немецкий гарнизон численностью в 47 тыс. человек капитулировал 6 мая 1945 года. Через 30 лет я была в этих, мне родных, местах, все узнала, все вспомнила. Поляки прекрасно к нам относились, даже меня принимали за полячку, все старались помочь, что-то свое рассказать. На юге г. Бреслау еще в 1945 г. строили офицерское кладбище. Через 30 лет я его увидела. На нем захоронено 20 тысяч наших солдат. В мае 1945 г. кладбище мы передали Польскому правительству. Было тогда в 1975 г. оно ухожено, и цветы на всех могилах были с весны до поздней осени».